Поэтому я ответил сыну, критикующему «Румбу»: «Да просто теперь все здания будут без углов». Он согласился, что это наиболее изящное решение.
Конечно, это произойдёт не сразу. Культ прямого угла, созданный кирпичами тысячелетней давности, очень силён. Но разве богатая индустрия домашних роботов не сможет переломить его? Тем более что традиция круглых домов существует, и в одной азиатской стране я даже слышал объяснение этой традиции, поразительно подходящее для роботов. Стоя у гладкой стены одного такого храма, экскурсовод объяснял мне, что это сделано для удобства пьяных, слепых и других калек, которые идут, опираясь на стену; если бы стена резко обрывалась углом, они бы падали, так и не добравшись до общения с Богом.
Но нет, автор вовсе не является адептом культа «Слава роботам!». Мне интересно наблюдать лавинообразование новых традиций именно потому, что лавина никогда не возникнет на крепком основании: ей нужно нечто, готовое к слому. И вот тут мы зачастую видим прогнившую традицию прошлого, которая была следствием такой же бессмысленной и беспощадной лавины «модного» решения своего времени.
Возьмём такую проблему: робопылесос застревает под кроватями и шкафами. Но погодите, а зачем нам, людям, нужна мебель на ножках, которые вечно ломаются? Очевидно, это было удобством для северных культур в глубоком прошлом, когда сидеть на полу было холодно и грязно, а поставленные прямо на землю вещи сгнивали от сырости. Но полы в современных домах сухие, тёплые и даже мягкие. Можно сидеть прямо на полу, без стульев. Да и кровати, и столы уже не обязательно держать на весу. Это, кстати, сделает дом более безопасным для детей, у которых падения являются главной причиной травм первых трёх лет жизни. Если робопылесосы помогут людям избавиться от мебели на ножках, я им только спасибо скажу.
Аналогичные процессы идут и за пределами жилищ. Михаил Ваннах в своей колонке про робокосилки пожурил позднесоветских фантастов: дескать, не предсказали они, что в наше время убирать улицы будут гастарбайтеры. Но при внимательном наблюдении за новыми армиями московских дворников можно заметить, что они убирают не сами. Нет, они являются носителями множества дивных новых технологий, из которых мне особенно нравятся насосы для сдувания листьев. Я не раз уже наблюдал это великое сражение человека со стихией: с одной стороны наметает листья осенний ветер, а с другой стороны — гастарбайтер с переносным поддувалом. Они могут так биться часами. Некоторым людям на этом месте смешно, более культурные вспомнят «абсурдного человека» Альбера Камю, а более циничные скажут, что чиновники придумали новый способ распила бюджетов через закупку гаджетов. Но сколько бы ни было мнений, существенным результатом является преобразование городского ландшафта — и сама культура этого преобразования.
Парадокс в том, что это преобразование — часть затейливой цепочки культурных лавин, а вовсе не рационально запланированное улучшение. И если кто-нибудь будет вам рассказывать, что строительство велосипедных дорожек и новых «зелёных зон» связано с внезапным прозрением властей по вопросу «экологии», вы можете смело посмеяться над этим человеком. А затем предложите ему в ответ такую загадку: почему последнее поколение сервисов велопроката (Citi Bike в Нью-Йорке, Velobike.ru в Москве) ассоциируется не с экологическими организациями и даже не с фирмами — производителями велосипедов, а с крупными банками? Пусть он попробует объяснить эту цепочку. Тогда, глядишь, и поймёт, какая именно «экология» будет работать, а какая — останется лишь красивым словом в хипстерских журнальцах.
К оглавлению
Патриотизм подпоручика Дуба: от истоков до устья
Василий Щепетнёв
Опубликовано 18 февраля 2014
Патриотизм нужно изучать на статистически достоверных массивах данных. Специалистам. Для закрытых рекомендаций. Искать связь с уровнем дохода, должностью, образованием, числом виденных стран, степенью владения языками (включая родной), весом прочитанных книг, протяжённостью спетых песен, пищевым рационом, семейным положением… Вот британские учёные много лет исследовали проблемы алкоголизма в России, собрали колоссальный материал — и теперь утверждают на строго научной основе: те, кто выпивает три бутылки водки в неделю или больше, болеют чаще, чем те, кто пьёт мало или вовсе не пьёт. Исследования продолжаются. Снимаю шляпу.
Но что делать, если нет ни грантов, ни разрешения начальства, а есть лишь толстая, хорошо зачитанная книга и диван? Поневоле приходится обходиться тем, что есть. Если бы подпоручика Дуба лишили денщика, разжаловали в рядовые и перевели в солдатский вагон, остался бы он патриотом?
Не стану утверждать, что вопрос этот не даёт мне уснуть. Засыпаю, ещё как засыпаю, стоит только представить теплушку, солдат вокруг печурки, ведущих неторопливый разговор под перестук колёс: «В сиротском доме, что напротив трактира Кржмирчека, директриса поселила своих родственников, а родственников у неё тьма-тмущая, двоюродные и троюродные братья, племянники, тётка, всего девять душ, и очень прожорливых душ. Объедали они сироток, воровали распашонки, соски, стулья, что под руку подвернётся, и несли в трактир. В общем, ни в чем себе не отказывали. Неизвестно, сколько бы это продолжалось, но однажды пришёл в сиротский дом пожарный инспектор…». Но перед тем, как заснуть, думаю: стал бы рядовой Дуб увещевать однополчан, что-де не нужно нагнетать негатив, что все как один обязаны сплотиться вокруг государя Франца Иосифа, а тот, кто сеет сомнения или скалит зубы во дни всенародной битвы за славу Империи, должен быть немедленно повешен? Или Дуб промолчит, но наутро напишет рапорт замполиту, в котором списком укажет и сомневающихся, и зубоскалов, и тех, кто молча, но сочувственно внимал первым и вторым?
Иначе говоря, обусловлен ли патриотизм Дуба положением подпоручика на иерархической лестнице — или же это состояние глубинное, порождение первых лет жизни, на уровне приобретённого инстинкта? Или даже врождённого?
Собственно, кто он, подпоручик Дуб? Учитель-словесник. В России учитель русского языка и литературы — образованный пролетарий, вынужденный продавать свой труд по тарифу, установленному государством. Средствами производства не владеет. Сделаем поправку на то, что Австро-Венгрия столетней давности не современная Россия. Получим полупролетария. И чин у Дуба невелик, лейтенант пехоты. Судьба пехотных лейтенантов известна: на поле боя они гибнут столь же часто, сколь и рядовые. Может, Дуб стремится пробраться в штаб батальона? Всё-таки метров на триста, на четыреста дальше от передней лини окопов. Это для штатского человека мало, а на передовой и сто метров — какой-никакой, а тыл. Но прямых указаний на подобные поползновения Гашек не даёт; напротив, командир батальона капитан Сагнер планирует при первом удобном случае послать Дуба за проволочные заграждения офицером-разведчиком. Учитывая профессиональную подготовку Дуба, результат предсказуем: либо плен, либо гибель.
В плен чехи сдавались охотно и часто, тем и были знамениты среди австрийцев и германцев. Тот же Гашек мало что в плен попал, он и в чешскую дружину завербовался — ту, из которой вырос Первый чехословацкий стрелковый полк имени Яна Гуса, развернувшийся в Чехословацкую стрелковую бригаду, обернувшуюся Чехословацким Корпусом. Это не просто плен, это куда большее — воевать против своего императора за императора чужого.
И Гашек проделал все эти эволюции. А подпоручик Дуб? Стал бы он искать случая сдаться в плен по паролю «Здравствуйте, русские братья, мы братья-чехи, мы нет австрийцы»? Вряд ли. Не представляю. С чего бы Дубу менять одного императора на другого? Не так он воспитан, не так он мыслит. То есть в плен-то он, скорее всего, попал бы, куда ему деться за линией проволочных заграждений, но попал бы вынужденно, а не добровольно. А в плену? Пошёл бы он на вербовочный пункт с заявлением «Прошу принять меня в ряды борцов за свободу Чехии»? И это вряд ли. Хотя… Трудно сказать, кто как поведёт себя в сложной ситуации. И о себе-то ничегошеньки не знаешь, куда другим диктовать. Но всё-таки, пусть и с риском ошибиться, предположить можно: человек ищет возможности выжить. И платит ту цену, которую ему называют. Или обещает заплатить. Или расплачивается, но фальшивыми купюрами.
Если есть к тому навыки. Но есть ли подобные навыки у подпоручика Дуба? Русский плен со знанием дела описал Карел Ванек, продолживший, по просьбе издателя, повествование о бравом солдате Швейке. Пленные в России жили скудновато. Почти как колхозники в тридцатые годы. И мясо не каждый день, и баня только по субботам. После Праги не сахар, конечно. Но выжить в плену было куда больше шансов, нежели на фронте. Так что даже со шкурной точки зрения вступать в добровольческий чехословацкий полк — затея не самая здоровая.
