Конечно, у ВКС и правда были преимущества, прекрасно известные любому кандидату в офицеры. Открытие в 2046 году N-волн, которые распространялись быстрее света, привело к настоящему перевороту в физике. Спустя немного времени были созданы новые двигатели, и у людей появилась возможность перемещаться по Вселенной со сверхсветовыми скоростями. Но за путешествия к далеким звездам приходилось платить дорогой ценой: страшная онкологическая опухоль меланома Т поражала тех, кто долго находился рядом с такими двигателями. Это было профессиональное заболевание космических путешественников.
К счастью, N-волны не угрожали молодым людям в течение первых пяти лет после их полового созревания. У них был почти полный иммунитет. Но Космический Флот не мог позволить себе посылать на корабли совершенно необученных детей. Поэтому в космос отправлялись кадеты-тинэйджеры. Так было и со мной. После двух лет пребывания в Академии мне, молодому гардемарину, и моим товарищам была предоставлена возможность сделаться настоящими морскими волками в космическом океане.
Из зеркала на меня глядели грустные, изможденные глаза.
На корабле Военно-Космических Сил «Гиберния» я был гардемарином и после гибели всех других офицеров взял на себя командование. Позже, на «Дерзком», мне удалось отбить атаки безжалостных космических рыб, которые прилетали из неведомых звездных далей. Мы выжили и вернулись в Солнечную систему, но перед этим я проклял сам себя, потому что во имя спасения корабля мне пришлось стать клятвоотступником.
К крайней моей досаде, журналисты после этого принялись настойчиво делать из меня героя. Наконец Адмиралтейство назначило меня начальником Академии Военно-Космического Флота. И в Фарсайде я пошел на самое большое клятвоотступничество со времен Иуды. Я обманом послал своих кадетов на верную смерть… Мой мобильник запипикал.
– Да?
– Сэр, лаборатория подготовила заключение, – доложил Хазен.
– Так быстро? – Я взглянул на часы. Оказывается, я проторчал перед зеркалом битый час. – Сейчас подойду.
Я пригладил седеющие волосы. Десятилетия назад отец Райсон не дал мне сойти с ума, я нашел приют в монастыре нового бенедиктинского ордена. Я бы до сих пор пребывал там как брат Николас, если б не отчаянные мольбы Эдди Босса, с которым мы служили на одном корабле во время переселения на нем беспризорников. Его друзья подверглись жесткому давлению со стороны местных властей, я не смог Эдди отказать и выступил на их защиту. Покинув приютившую меня обитель, я использовал свой авторитет, чтобы заняться политикой, и стал сначала сенатором от северной Англии, а потом Генеральным секретарем ООН.
Воспоминания нахлынули на меня, и я не мог их остановить.
Несмотря на все мои старания, меня таки втянуло в политические дрязги. После лондонского скандала мне пришлось оставить свой пост, и я этому несказанно обрадовался. Однако в 2229 году случилось восстание переселенцев, меня вовлекло в прежний водоворот. Я не имел выбора, потому что пропал мой собственный сын Филип, оказавшийся в самой гуще событий. Его жизнь была ценнее моей, я до сих пор так считаю, несмотря на то, что с ним стало позднее.
Когда восстание подавили, всем стало ясно, как относится Земельная партия к простым городским жителям. Мне же после этого не оставалось ничего другого, как еще раз выдвинуть свою кандидатуру…
Я надел куртку и направился к апартаментам начальника Академии.
– Нервно-паралитический газ. – Хазен направил свой толстый палец на голографический экран. – Смертельный яд.
Ошеломленный, я рухнул в кресло. Нечто подобное можно было подозревать, но, когда я услышал это наяву, у меня буквально подкосились ноги. И все же, словно утопающий, я продолжал цепляться за соломинку.
– Смешанный с рвотным? – Я уставился на экран.
– Нет, сэр. Концентрированный нервно-паралитический газ. Одна такая вот емкость, если ее содержимое будет выпушено, к примеру, в курсантскую столовую, убьет всех находящихся там людей.
– Грегори сказал, что Букер неоднократно раньше использовал такие емкости.
– С его кадетами все в порядке. Я посылал Ансельма проверить.
– А где изготовлен рвотный газ? – спросил я. Лицо Хазена помрачнело:
– Я позвонил туда, где его делали. Корпорация «Хим-фарм» специализируется на снабжении больниц. Они утверждают, что, даже если бы случилась подобная ошибка, их продукция не убила бы людей так быстро.
– А сама емкость?
– Я уже об этом подумал. Емкости они же и изготавливают.
Наши взгляды встретились.
– Мистер Хазен, вы отдаете себе отчет в том, что говорите?
– Да, сэр. Это было сделано преднамеренно.
На мгновение воцарилась тишина. Потом я ударил кулаком по столу.
– Этот сержант, который сегодня утром работал с проверочной камерой… Букер, что ли? Отправить его и Грегори на детектор лжи!
– Сэр, мы не можем этого сделать.
– Кадеты погибли!
– Но никаких доказательств нет. Совсем никаких.
– Они оба пользовались этой емкостью. Хазен глубоко вздохнул:
– Данный факт не является доказательством преступления, сэр, и вам это известно!
У меня свело челюсть от такой наглости. Давненько никто так со мной не разговаривал! Но через несколько секунд моя ярость стала стихать.
Он был прав. Законом 2026 года о правдивости показаний подозреваемый был лишен права молчать. При наличии каких-то доказательств его вины он мог быть послан на проверку детектором лжи с применением наркотиков. Если правдивость его показаний подтверждалась, обвинения снимались. Если же он под воздействием сложной наркотической смеси соглашался с предъявленными обвинениями, его признание расценивалось как доказательство.
Однако законодатели постарались не допустить произвольного вмешательства дознавательных органов в сознание подозреваемого, когда его воля подавлена наркотиками. И поэтому для применения такого детектора лжи требовались безусловные доказательства вины человека.
– Прошу прощения, – вздохнул я. – Отправьте Букера в казарму, пока мы здесь со всем этим не разберемся. И вызовите-ка этого гардемарина.
Вдвоем мы допрашивали беднягу Ансельма, пока он весь не взмок, а губы у него не начали дрожать. Постепенно мой пыл поиссяк. Парень говорил правду: он не замечал ничего необычного, пока кадеты не начали падать, и не было никаких оснований подозревать ни Грегори, ни кого бы то ни было еще.
– Прошу прощения, сэр? – Он обращался к начальнику Академии.
– Да?
– Не могли бы вы пояснить, что все это значит? Мы с Хазеном обменялись удивленными взглядами.
Чтобы гардемарин задавал такие вопросы старшим офицерам? Куда же катится Военно-Космический Флот? Хазен побагровел, и у него перехватило дыхание, но тут вмешался я. Не было никаких причин, чтобы держать этого мальчика в неведении.
– Кадеты погибли не в результате несчастного случая. Это убийство.
– О, нет! – Отчаянный крик Ансельма вырвался, казалось, прямо из его сердца.
– Убийство нервно-паралитическим газом.
– Но почему?
– Нам это неизвестно. – И внезапно я добавил:
– Есть какие-то соображения?
– Боже, это невозможно. Джимми Форд? Сантини? Кому понадобилось их убивать? – Его глаза повлажнели. – Вчера был день рождения Ронни Эйкена.
– Вы не должны никому об этом говорить. Крайне важно, чтобы эта новость не просочилась за пределы Академии. – Во всяком случае, до тех пор, пока мы не узнаем, что тут у нас происходит.
– Слушаюсь, конечно, сэр. Я посмотрел на Хазена:
– Нужны ли специальные меры? – Парня можно было изолировать от остальных гардемаринов во избежание распространения слухов.
Хазен, к его чести, отрицательно покачал головой:
– Мистер Ансельм – офицер, и его слова достаточно. Покраснев, я проглотил скрытый за этими словами упрек, понимая, что беспокоиться не о чем. Слово офицера Флота – закон. Вся служба держится на доверии. Как бы я ни был выведен из равновесия видом бездыханных ребят на траве, мне следовало помнить, что я имею дело с нежно любимыми мною Военно-Космическими Силами, а не со сворой беспринципных политиканов. Хазен сжалился над гардемарином:
– Вы свободны, мистер Ансельм. Тот мгновенно испарился.
Я прокашлялся и сказал:
– Надо допросить сержантов.
– Грегори уже все нам рассказал.
– Тогда надо послушать его еще раз.
Так мы и сделали. Во время своего речитатива сержант Грегори поглядывал на меня со скрытой враждебностью. Но едва ли его можно было в этом винить.
– Как я уже говорил, сэр, у меня нет никаких предположений относительно причин происшедшего. Емкость была на своем месте, все было как всегда.
– Не ссорились ли ваши кадеты между собой или с теми, кто живет в других казармах?
Он сжал кулаки, чтобы взять себя в руки.
– Мистер Хазен, могу ли я говорить свободно? Начальник Академии кивнул.
