— Вон туда, — сказал Уорик в своей немногословной манере; хорошо хоть, что вообще открыл рот.
Таня состроила неодобрительную гримасу, увидев отслаивающиеся, выцветшие обои, в сотый раз спрашивая себя, почему бабушка продолжает жить в доме, который слишком велик, чтобы содержать его в порядке.
На первой лестничной площадке стояли старые дедушкины часы — они всегда показывали время неправильно, хотя их несколько раз чинили. Таня догадывалась почему: за годы в них поселилось множество фэйри. Это было второй причиной, почему она ненавидела поместье: оно просто кишмя кишело фэйри.
Вслед за Уориком она поднялась по лестнице; мать осталась внизу. Когда она проходила мимо часов, из их глубины послышался ехидный голосок:
— Гляньте-ка на эту малышку. Она забавная.
Проигнорировав эти слова, Таня поднялась по ступенькам и, оказавшись наверху, замерла. Полоска разноцветных перьев вела к расшатанному комоду, на котором сидел толстый рыжий одноглазый кот. Во рту у него было полно перьев.
— Это чучело, — со скучающим видом объяснил Уорик.
Тут Таня заметила полуощипанное чучело фазана без головы и почувствовала облегчение, смешанное с отвращением.
— Вулкан! Давай-ка выплюнь все это! — приказал Уорик.
Вулкан ответил ему немигающим, высокомерным взглядом единственного глаза, продолжая жевать то, что было во рту. Уорик с раздраженным видом прошел мимо и остановился у первой двери слева.
— Твоя комната.
Таня кивнула, не произнеся ни слова. Она всегда останавливалась в этой комнате; даже непонятно, зачем нужно было сопровождать ее сюда. В голову приходили два объяснения: либо Уорик хотел таким образом проявить любезность, либо опасался, что она станет совать нос в другие комнаты. Учитывая его обычную манеру поведения, Таня склонялась ко второму.
Как и большинство комнат в доме, Танина была просторной, но скудно меблированной. Ковер потертый, лавандового цвета обои на стенах в нескольких местах облезли. В углу стояли маленький столик и кресло, а в центре недавно застланная кровать; на хрустящих белых наволочках еще сохранялись следы заутюженных складок. В ногах лежало сложенное тонкое алое покрывало. В стене напротив постели был чугунный камин, а рядом с ним дверь в маленькую ванную комнату.
К несчастью, там обитал мерзкий, похожий на жабу фэйри с нездоровой тягой ко всему блестящему. Вороватое создание уже стащило у Тани часы и несколько безделушек, и она не раз наблюдала, как недоумевающий Уорик извлекал всевозможные блестящие предметы из сливной трубы.
Над камином висела картина «Эхо и Нарцисс»: красивый юноша смотрит на свое отражение в лесном озере, а за ним, незамеченная, подглядывает девушка. Таня никак не могла решить, нравится ей эта картина или нет.
Она вытряхнула содержимое сумки на постель и разложила все по местам, но и после этого комната выглядела такой же пустой, как прежде. Тапочки Таня поставила в ногах кровати, припомнив, как однажды Вулкан оставил в одной из них крысиный хвост. Хотя сейчас подобного опасаться не стоило.
Вулкану исполнилось шестнадцать — по кошачьим меркам, древний старик. Он только и способен, что нападать на чучела, а в случае большой удачи поймать парочку пауков или мух.
Она подошла к подоконнику и провела по нему пальцем, оставив в глубоко въевшейся грязи тонкий след. Из окна открывался вид на сад: все те же сорняки, а среди них несколько деревьев и одичавших розовых кустов. За оградой можно было разглядеть церковь с маленьким кладбищем и вдалеке — казавшийся бескрайним лес, который называли «лес Висельника». Таня видела, как мать села в машину, собираясь уехать, и порадовалась, что та решила обойтись без прощания. В лучшем случае они обе огорчились бы, а в худшем — снова поссорились.
Таня вернулась к кровати и медленно опустилась на нее. Зеркало туалетного столика треснуло, и изображение двоилось: на нее смотрели одинаковые смуглые лица с карими глазами и темными волосами. Таня отвела взгляд. Никогда еще она не чувствовала себя такой одинокой.
3
В глубине леса Висельника стоял старый фургон, наполовину скрытый густой листвой и прохладной тенью уходящих в небо деревьев. Выкрашенный в ярко-желтый цвет, он тем не менее чаще всего оставался незамеченным; в эту часть леса люди редко забредали. Большинству из них здесь делалось как-то не по себе, но обитавшей в фургоне старой цыганке лес дарил желанное уединение. Она вела простую жизнь, избегая встреч с горожанами и их взглядами, иногда любопытными, иногда враждебными, иногда исполненными страха.
Давно ходили слухи, что эта цыганка — колдунья. Зная свойства лесных растений, она могла излечивать многие недуги. В основном она варила целебные зелья для себя, а другим помогала, только если ее просили, — и не задаром. Однако было в старой цыганке кое-что еще, вызывающее интерес горожан и не имеющее отношения к травам, лечебным настоям и тому подобному, — ее способность видеть прошлое и будущее. Те, кто не боялся забредать глубоко в лес, приходили к ней и расспрашивали об этом, и она отвечала и за беспокойство брала у них деньги. Однако иногда — и в последнее время все чаще — сила в ней иссякала, и она не могла ответить на их вопросы. Бывали случаи, когда она видела то, что люди не захотели бы знать, и поэтому хранила молчание. И ее мать, и бабушка обладали такой же силой, они называли ее «вторым зрением». Когда она была помоложе, сила приходила к ней легко, часто во сне. Теперь же пряталась так глубоко, что цыганка едва ощущала ее, и приходилось молить и заклинать, чтобы она проявила себя.
Она не любила взывать к ней и делала это лишь при крайней необходимости.
Старая женщина смотрела в открытое окно и слушала пение птиц. Седые волосы она заплела в косу, хоть это и не шло к ее грубоватому, морщинистому лицу. Глаза, несмотря на возраст, были ярко-голубые, васильковые, живые, чем-то похожие на птичьи — и не лишенные доброты.
Женщина потерла висок шишковатой рукой: хорошо знакомая боль становилась все сильнее. Она встала и зашаркала в кухонный закуток, ненадолго задержавшись взглядом на мелкой лужице, собравшейся в раковине из-за протекающего крана. В воде начали кружиться темные, искаженные фигуры. Цыганка закрыла окно, опустила шторы, и в фургоне стало почти совсем темно. Из маленького буфета, не обращая внимания на многочисленные банки и бутылки, она достала деревянную чашу и несколько свечей. Дрожащими руками наполнила чашу водой, поставила на стол и зажгла свечи.
Села в кресло у стола, склонилась над ним; в пляшущем пламени свечей морщины на лице проступали резче. Пульсирующая боль в виске нарастала, отдаваясь теперь уже во всей голове. Женщина быстро пробормотала заклинание, и боль отступила.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
