— Чего-о?! — изумился карлик.
— Я думаю, он понял.
Острие перестало давить на кожу. И Сергей приоткрыл рот. Но сказать ничего не смог. Лишь прохрипел невнятно, на выдохе. Свободной рукой он расстегнул сумку, протянул бутылку хмырю-карлику.
— Спрячьте, спрячьте, молодой человек! — совсем уныло проговорил длинный. И уложил бутылку обратно. — Порядочные люди себя так не ведут. Неужто вы могли подумать на нас такое?! Как не стыдно!
Карлик снова саданул кулаком в живот, но совсем тихо, лишь размах был нешуточным, а удара Сергей почти не почувствовал. Может, все внутри онемело, может, карлик так забавлялся, играл с жертвой. Сергей ни черта не понимал!
— Надо мочить сразу, на месте! — сказал хмырь-карлик расстроенно. — Какого хрена нам с ним возиться?
— Не время, — ответил длинный. И выпрямился во весь рост.
Сергею показалось, что длинный уперся головой в свод подворотни. Но он уже не верил своим глазам, все было как в кошмаре.
— Мы его замочим, коли не образумится, замочим! — продолжил длинный. — Вы поняли, молодой человек? Нет?! Странно! — Длинный опять разрыдался, словно Сергей своим непониманием разобидел его не на шутку.
— Ежели еще разок сунешься в это дело, падла, — разъяснил хмырь-карлик, — я из тебя, сучий потрох, лапши настругаю, понял?!
Нож снова уперся в горло.
— Он верно говорит, молодой человек, — закивал головой длинный, — Оставьте вы это дело! Ну зачем вам путаться в него? У вас есть работа, дом, неплохая… э-э подруга, если я не ошибаюсь. Зачем вам портить себе карьеру и репутацию?
— Я безо всякой репутации на тот свет спроважу! — прохрипел карлик, — Еще сунется — и замочу! — Голос его вдруг осекся. Карлик поглядел на длинного. — Ну че ты, в натуре?! Ну че возиться?! Гуманист, едрена, на свою башку!
— Не-е, не надо, — промямлил длинный.
Сергей почувствовал, как ослабла и пропала совсем хватка — длинный выпустил его руку. Вроде бы, пронесло! Сергей гулко выдохнул.
В этот миг хмырь-карлик дернулся к нему. Но длинный ухватил его за воротник, приподнял… и неожиданным движением, распахнув огромную полу, спрятал карлика под своим необъятным макинтошем.
— Все равно порежу падлу! — визгливо донеслось из-под полы. И смолкло.
Длинный низко поклонился, приподнял шляпу — так, что Сергей увидал его лысую и почему-то морщинистую голову, покрытую точно такими же бородавками, что и на подбородке.
— Прощайте, молодой человек! Надеюся на ваше благоразумие!
И повернулся к Сергею спиной, побрел в сторону улицы. Уже на свету из-под полы макинтоша выскочил хмырь-карлик, обернулся и погрозил Сергею кулаком. Через мгновение оба исчезли.
Сергей выскочил из подворотни, но тут же замер — никого на улице не было. Лишь какая-то угрюмая женщина волоком волокла в обменный пункт два неподъемных тюка макулатуры. Вид женщина имела дикий и напуганный, непохоже было, что она умеет читать. За женщиной бежал мальчонка лет четырех и плаксиво просил купить мороженое. Когда он досаждал особо, женщина останавливалась, плевала в его сторону и цедила глухие невнятные ругательства.
Шарф пришлось отстирывать с мылом. На это ушло минут десять. И как ни странно, процедура принесла Сергею успокоение, ему даже представилось вдруг, что все происшествие в подворотне было нелепым сном, что он просто поскользнулся, грохнулся, расшиб нос, потерял сознание. А в бреду чего только не привидится!
Главное, «бомба» была цела, все остальное — семечки! Все образуется, и он припомнит кого видел утром у сугроба, все припомнит, а тогда… тогда и разберется.
Квартира у Сергея была маленькая, убогая — комнатушка в двенадцать метров, кухонька — два на два, совмещенные ванная с туалетом да метровая прихожая. Дом стоял с «хрущевских» времен, и потолки были «хрущевскими» — Сергей рукой доставал.
Умывшись и покончив с шарфом, он вытащил бутылку из сумки, достал с полки на кухне стакан, кусок позавчерашнего сыра, малость подплесневевшего, но вполне еще съедобного. И пошел в комнату. Все поставил на стол, уселся в поскрипывающее кресло. Задумался.
Стол был огромным для Сергеевых апартаментов, он занимал чуть не половину комнаты. По своему назначению и форме он был письменным столом, но использовался по-всякому: и для работы, и для застолий, и как кровать для временных постояльцев, раза три или четыре он даже выполнял роль помоста или сцены для залетных подружек Сергея и его друзей — подружки эти исполняли на нем канкан или раздевались как в самом настоящем стриптизе. Не все у них, конечно, получалось «фирменно», профессионально, но ребятам да и самому Сергею нравилось, а больше всего нравилось лихим подружкам, и не так-то просто было от них потом отвязаться — каждая из попробовавших этот номер непременно хотела его повторять до бесконечности, сиять местной «этуалью» на помосте-столе.
Сейчас Сергей сидел за столом в полном одиночестве, думал, с чего начать: выпить, а потом набросать схему поисков или же сначала разработать схему, а потом уж и выпить. Положение было похлеще, чем у известного «буриданова осла», которому предстояло сделать выбор между двумя абсолютно одинаковыми стогами сена. Но Сергей все же был не «ослом», он не хотел помирать от голоду между двумя тарнушками. И потому правой рукой он полез во внутренний карман за листок бумаги, а левой потянулся к бутылке. Лист лег на столешницу, бутылка встала на лист.
Горлышко было законопачено на совесть. Сергей провозился три минуты, прежде чем срезал ножом пробку, Не медля, налил в стакан, доверху налил. Но пить не стал. Пододвинул лист ближе. И стал набрасывать на него группками всех своих знакомых, сослуживцев — бывших к нынешних, дальних родственников и просто примелькавшихся людей. Полчаса у него ушло на это занятие. Листа не хватило, пришлось доставать второй. Всех, виденных им сегодня, после утреннего зрелища, Сергей вычеркнул сразу. С оставшимися было труднее. Каждого надо было раздеть, повернуть спиной к себе, затылком, всмотреться — и все это мысленно. Всех лысых, плешивых и кудрявых он также повычеркивал, слишком высоких и коротышек тоже. Оставалось человек пятьдесят. Вполне могло быть и то, что Сергей кого-то забыл, пропустил. Ничего, решил он, потом вспомнятся.
Перед глазами стояла изуродованная синюшная спина, вывернутые руки, подогнутые босые ноги, запекшийся в крови затылок. Но все это могло не принадлежать ни одному из списка, а могло и многим сразу, поди разберись. Нет, неразрешимая задача стояла перед Сергеем.
Он отодвинул от себя оба листа, положил на них гильзу, обрывок с непонятными письменами, железный шип. И потянулся к стакану. Пил медленно, глоточками, смакуя давно забытый вкус ядреной гостормозухи, плодово-выгодного, в котором и не пахло плодами, зато сильно отдавало нефтью и мазутом. Ничего, Сергей и не такое пил, он не боялся. От «солнцедара» ломило скулы и глаза лезли на лоб. Но Сергей пил, прислушиваясь к собственным ощущениям, наслаждаясь реакцией организма на гнусную отраву, как наслаждается закоренелый мазохист, распарывая себе брюхо острой бритвой. Это было противоестественно, но это было — Сергей вспоминал юность, с которой распрощался, как ему казалось, лет пятнадцать назад. А юность его была угарна, хмельна, загульна, женолюбива и прекрасна. Был он когда-то отчаянным малым, бузотером, вольнодумцем… Все прошло, уплыло вместе с годами, хотя… какие там годы — между тридцатью и сорока, разве ж это годы!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
