Уходя от соседей, Эмма чувствовала себя разочарованной, если не сказать преданной. Хотя почему так — она сказать не могла. Написать письмо — вполне разумное предложение. Виконт не правил собственной каретой и дверь сам не открывал, но уж в том, что он сам читал адресованные ему письма, Эмма была уверена. Письмо. Конечно, письмо! Вежливое письмо. Она сумеет себя обуздать. Джон прав. Не дело фермеру, а тем паче фермерше нападать на виконта. Нет, Эмма слишком долго жила на свете, чтобы не знать, куда может завести ее собственный несносный характер, стоит только дать себе волю.
Но, уже стоя у двери, Эмма поняла, что меланхолия ее была вызвана иными причинами. Одиночество. Если верно расшифровать слова Джона, то он всего лишь хотел сказать ей о том, что, если Эмма пойдет на конфликт с виконтом, никто из соседей ее не поддержит.
У себя за спиной Эмма услышала оклик.
— Ты хочешь, чтобы я отвез тебя домой на телеге? Ханна может здесь побыть, пока она никому не понадобится.
Уже темнело. Эмма провела не самые лучшие сутки. Она кивнула, и Джон крикнул Марго, которая уже была в постели — впрочем, теперь она почти все время проводила в постели, — что скоро вернется.
Они ехали молча. Джон, которому было уже под семьдесят, до сих пор оставался живым и подвижным, как в молодости. Немного сутулый, немного морщинистый, но энергичный, как двадцатилетний парень. Эмме он нравился. Он был ее самым большим другом в деревне. Да и вообще — все, кто его знал, считали его своим другом.
Именно поэтому сердце ее еще больше упало, когда возле ворот Джон напомнил ей:
— Смотри, не теряй голову. Идет?
Однажды Эмма уже потеряла голову, как они говорят. Это случилось, когда родители захотели выдать ее замуж в возрасте тринадцати лет за сварливого Рэндалла Фица. Она просто взяла и удрала в Лондон и осталась там на четыре года. А когда вернулась, то была уже замужем за человеком, который нравился ей больше: за Закари Хотчкисом.
Эмма слегка кивнула, спрыгивая с телеги. Она не собиралась валять дурака. Она усвоила уроки. Хотя Зак не был вполне тем человеком, кого бы она хотела иметь в мужьях, теперь, когда его не стало, она скучала по нему и, наверное, по-своему любила. Просто Лондон — не то место, где девушка может жить сама по себе, вот и весь сказ. Она нуждалась в Заке, и он был в сто раз лучше, чем слюнявый тугодум — фермерский сынок, за которого ее хотели выдать. Зак был интересным человеком. С этим никто не стал бы спорить.
Уже на крыльце Эмма обернулась и помахала Джону.
— Ты хорошая девочка, Эмма Хотчкис, — окликнул ее Джон, — и все у тебя будет хорошо. Вот увидишь.
«Верно», — сказала себе Эмма и открыла дверь: для себя и любимого кота Зака, Джованни. В доме было темно и пусто. В передней комнате, служившей одновременно и скромной гостиной, и кухней, было холодно. В комоде она нашла огрызок свечи, зажгла и понесла в другую — вторую и последнюю — комнату дома. Это была спальня, вид которой вполне соответствовал монастырской. Голые деревянные стены, аккуратно застеленная постель, умывальник и кувшин с водой. На противоположной стене над топчаном Зака висел деревянный крест. Когда-то вся эта стена была увешана полками с его книгами в разноцветных обложках, стоявшими неровными рядами. Он продал их несколько лет назад, разбив
Эмме сердце — она успела прочесть только половину, в основном романы и стихи, и оставила пока нетронутыми университетские лекции и лекции, прослушанные Заком в семинарии. Эти книги, которые труднее всего было читать, она оставляла на потом, надеясь прочесть и понять их, когда поумнеет.
Сейчас, вспоминая Зака, она представила его лежащим на этом топчане, осененным мученическим крестом. Видела лишь обращенный к ней затылок. Если она напрягала память и старалась заглянуть в прошлое, то могла представить, как он медленно поворачивает голову при звуке ее шагов — она старалась подстроить их ритм к позвякиванию чашки на подносе. Голова его оставалась повернутой к стене до самого последнего момента, будто там он находил что-то куда более интересное, чем могло привлечь его в комнате. Взгляд его был мутным, интерес к жизни угасал.
Нежное расставание. Так она думала о нем в течение последних недель его жизни. Она ничего бы не имела против того, чтобы расставание это затянулось на годы. Сколько лет она провела в одиночестве? Трудно сказать. Дольше, чем пять месяцев вдовства.
Эмма запихнула работу для Такеров в корзинку для шитья, стоящую на тумбочке возле ее постели с пуховой периной. Кот потерся о ее ноги, затем еще обо что-то рядом. Ах да, сапоги Зака — те, что она любила надевать, когда приходилось работать в амбаре или в поле. Она предпочитала их тем ботиночкам на шнуровке до щиколоток, что были на ней сейчас. Неизвестно кому — наверное, коту — она сказала:
— Мой ягненок мертв, и я мало что могу с этим сделать.
Бог свидетель: с Заком она тоже ничего не могла поделать. Никогда не могла.
Бывают дни, когда трудно поверить, что все еще может наладиться.
Эмма действительно написала письмо. Она даже добавила слово «пожалуйста» и подписалась «с глубоким уважением». Эмма написала письмо очень старательно, тем красивым почерком, который приобрела благодаря закону о всеобщем начальном образовании и довела до совершенства во время тесного сотрудничества с Заком в Лондоне.
Ответ пришел в виде письма от «лондонских друзей» виконта — его адвокатов. Эмма даже удивилась своей реакции. Сердце ее часто забилось при виде лондонского почтового штемпеля. Затем, когда она открыла письмо, из него выпала визитка лондонского нотариуса. Визитка. Эмма какое-то время пребывала в странном оцепенении.
Когда-то и у нее была маленькая серебряная шкатулка с визитками. И было это уже лет двенадцать назад. Эмма редко вспоминала о своем лондонском житье-бытье, но сейчас этот клочок мелованной бумаги заставил ее вспомнить странные вещи: целую стопку красиво оформленных визитных карточек на каминной полке. Первоклассную еду в дорогом ресторане. Пьесу, увиденную из бархатной ложи, — хорошую пьесу, с хорошей актерской игрой и на совесть исполненными декорациями. Лондон открыл юной девушке удивительные вещи.
Но все это было до того, как «игры» Зака, благодаря которым они держались на плаву, закончились жутким испугом для обоих, а для Зака в конечном итоге — объятиями Господа. Из огня да в полымя. Нет, она вовсе не в горе бежала из Лондона. Даже при том, что у нее было в избытке нарядов и визиток, город оставался местом, грязным во всех отношениях. Жить в столице было нелегко. С каждым днем им с Заком оставаться там становилось все опаснее.
Эмма положила визитку в карман фартука и развернула формальный ответ от адвокатов виконта. И вот тогда она увидела чек.
