Я вновь развернулся к мальчишке:
— Это поправимо. Я могу узаконить любого сына, рожденного наложницей.
Невий округлил глаза:
— Полукровку?
— Полукровка может оказаться достойнее истинного высокородного.
Он потерял дар речи. Я не без удовлетворения замечал, как от напряжения на шее Невия вздулись вены. Наконец, он взял себя в руки:
— Вы не сделаете этого, отец.
— А это, мой дорогой сын, зависит от тебя. И только от тебя. И запомни: больше никаких покупок без моего ведома. Ни геллера!
— Бросьте, отец!
— Пять тысяч геллеров за рабыню — это слишком. Слышишь? Слишком!
— Я возмещу вам со своего счета.
Я усмехнулся и покачал головой:
— А откуда берется на твоем счете, сын?
Он молчал.
— Кстати о счете. Я прекращаю твои выплаты. До тех пор, пока не образумишься.
— Отец, вы несправедливы!
Мне стало горько:
— Я, наконец, справедлив. Нужно было сделать это многим раньше, чтобы прекратить, наконец, твои дебоши.
Увы, чистая правда, но она уже не исправит то, что было исковеркано годами.
— Твое сегодняшнее приобретение я забираю себе.
Мальчишка оживился даже больше чем нужно. Мигом испарилась спесь.
— Нет, отец! Я хочу эту девку. Неужели вы откажете мне в такой малости?
— Это конфискация, сын.
— Она понравилась вам? — Невий желчно ощерился. Со снисходительным презрением.
Я не ответил. Развернулся и пошел к дверям — сыт по горло глупым разговором.
Я вошел в свой кабинет, растворил настежь окна, позволяя ветру хозяйничать в помещении. Запах дарны преследовал меня, и чтобы избавиться, нужно принять душ и сменить одежду. Въедливое дерьмо!
Я лишь встал на самом ветру, сцепил руки на груди и устало прислонился к широкой блестящей раме. Вдалеке, над шапками цветущих бондисанов, виднелись городские высотки, меж которых сновали корветы, как облако мошкары.
Не хотел унижаться до рукоприкладства, но едва сдерживался. Верил ли я в то, что только что сказал? Конечно, нет. Но если не будет иного выхода… Невий в совершенстве овладел лишь одной наукой, которой слишком сложно было не овладеть, имея такую мать. Наукой придворного лицемерия. Все Теналы владеют ею в совершенстве. В том числе ее брат Луций — первый среди лучших. И в то время, как я был на службе, мальчишка пропадал в дворцовых галереях, составляя компанию принцу Эквину. Уния твердила, что это лучшее вложение в его будущее.
Все это было вполне созвучно политике дома Тенал, но я был воспитан иначе. Отец, дед, дядья — все мы прошли через военную службу. Я бы служил до сих пор, если бы не ранение. Я достал сигарету, сам закурил, с наслаждением замечая, как запах отменного табака забивает вонь дарны. Дарна — запах бедных кварталов, дурман нищеты, столь любимый Луцием. Он мстит за сестру, направляя мальчишку по ложному пути. Мстит мне, уничтожая его, как медленный яд.
Может, женить Невия? В его возрасте я уже год как был отцом. Правильная жена — своего рода стратегия и оружие… А неправильная… Я слишком хорошо понял это на своем примере. Нужно обсудить это с Варием. Старик — единственный, кому я безоглядно доверял.
Я провел ладонью по лбу, зарываясь пальцами в волосы, шумно вздохнул. Я все еще надеялся, что мальчишка одумается, и мои угрозы останутся лишь угрозами.
Глава 4
Меня трясло от страха.
Я стояла посреди кабинета управляющего, чувствуя, как бесконтрольно стучат зубы. И ничего не могла сделать. Кажется, мне в первый раз в жизни было настолько страшно. Одуряюще. Так, что перехватывало горло, а сердце соскакивало с ритма. Руки и ноги так заледенели, что я их не чувствовала.
Огден откинулся на спинку кресла за столом, положил перед собой акт продажи и что-то внимательно изучал, водя по формуляру пухлым пальцем, перематывая текст. Наконец, вскинул голову:
— Здесь утверждается, что твое имя Лелия. Это так?
Во рту моментально пересохло. Какое-то время я просто шевелила губами, пока, наконец, не сорвалось едва различимое:
— Да.
Огден несколько раз задумчиво кивнул и снова уткнулся в формуляр. Я не мигая смотрела, как его лысеющая макушка в обрамлении длинных блеклых волос ловит блики света, прорисовывающего неровности черепа. Хотелось думать, что управляющий не такой плохой человек. Вероятно, в нем подкупала какая-то мягкость, даже нерешительность. Я вспоминала его робкие возражения на Саклине. Выражение лица. Невий едва ли не унизил его.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Говорят, из забитых слуг получаются первейшие тираны. Для других. Для тех, до кого вольны дотянуться.
Огден вновь поднял голову:
— Значит, раньше ты принадлежала высокородному Валериану Теналу. Как наложница. А до этого имперскому служащему Нику Сверту, смотрителю Торговой палаты с Белого Ациана.
Я лишь кивала.
Управляющий прищурился:
— Тогда каким образом тебе удалось остаться девственницей?
Я опустила голову, чувствуя, как краснею:
— Так получилось.
Огден не верил. Уголки его тонкогубого рта приподнялись, образовывая на рыхлом лице крутую дугу. Так рисуют дети, изображая улыбку. Но невыразительные рыжеватые глаза жалили.
— И дворцовый медик подтвердит это?
Я кивнула, но сомневалась, что делаю правильно.
Управляющий уловил смятение на моем лице. Он поднялся из-за стола, поправляя полы коричневой мантии в глянцевую полоску, медленно кружил вокруг меня, шурша тканью:
— Если обнаружится, что ты не девственница, или что твоя девственность искусственно восстановлена, чтобы взвинтить цену, — ты будешь наказана. Торговец, посмевший обмануть высокородного, лишится лицензии и будет брошен в тюрьму. Если ты сознаешься сейчас — вина ляжет на торговца. Ведь ты лгала по его приказу… Признайся, и тебя простят.
Казалось, он подсказывал, что делать. Но…
— Как меня накажут?
— Продадут, присовокупив к товарному описанию, что ты лгунья. Ты больше никогда не сможешь попасть в благородный дом. Отсталые планеты, дешевые бордели… м… манящие перспективы для такой красавицы.
— А если признаюсь?
— На усмотрение господина. Если он после вопиющей лжи не захочет тебя, — отправишься на домашние работы или снова на рынок. Зависит от его воли. Но, у тебя все еще будет шанс в следующий раз поступить честно и попасть в приличный дом.
Я опустила голову:
— Я готова признаться, господин управляющий.
— Я слушаю тебя, Лелия.
Я не нашла в себе сил поднять голову — по моему взгляду Огден сразу различит ложь. Я была уверена. Он казался гораздо проще, чем был на самом деле. Закономерно: управляющий такого большого дома едва ли может быть простаком.
— Я не девственница, господин управляющий. Все искусственно восстановлено.
Огден просиял. Будто открыл запечатанный подарок и обнаружил внутри приятный сюрприз.
— Прекрасно, моя красавица. Теперь осталось, чтобы твои слова подтвердил медик.
Я вскинула голову:
— Разве моего признания недостаточно? Я ведь во всем призналась, господин управляющий.
Он удивленно повел бровями:
— Конечно, нет. Но честность — первейшая добродетель хорошего раба. Честность всегда и во всем. Пойдем, — он взял меня под локоть, увлекая из кабинета.
Я шла по галереям, склонив голову и не глядя по сторонам. Теребила заледеневшие пальцы. Теперь было почти смешно: как я могла подумать, что все разрешится так просто. Сейчас всплывет моя ложь — и что тогда?
В медблоке пахло стерильностью. Это особое, ни на что не похожее отсутствие запахов. Ничего нового. За моей спиной с шипением закрылась белая дверь. Я увидела стандартную медицинскую кушетку, над которой выстроилась череда потухших ламп.
Медик выглянул из смежной комнаты. Широкоплечий, грузноватый, с крупными чертами, что ясно говорило о вальдорской крови.
— Чем могу быть полезен, Огден?
— Посмотри девицу, Тимон. Хочу послушать, что ты скажешь.
Тот улыбнулся и скрылся в комнате, но через минуту вышел, натягивая перчатки. Кивнул на кушетку:
