«Коли желаешь ты украсить могилу этих людей достойно, дабы вовеки была она отмечена, пошли за Пляской Великанов».
И когда Мерлин перенес камни, несть числа было удивленным. Он же ответил на изумление присутствующих, что если бы они увидели, какие чудеса умеют творить скифы, то удивились бы еще больше. В связи с этим английский поэт XVIII века Томас Уортор в своем посвящении Стонхенджу напишет:
«О, древний памятник!Со скифских береговНе Мерлином ли ты сюда перенесен?»
При чем же здесь скифы? Дело в том, что у скифов Мерлина звали бы… Мену («бог-камень»). Может, легендарный Мерлин по окончании строительства Стонхенджа как раз и уплывает на стеклянном корабле к «скифским берегам»?..
Римляне объединили скифское божество и Мерлина (по созвучию их имен) и назвали их обоих богом Меркурием или же Гермесом.
Гермес Трисмегист, в эзотерической традиции — бог науки и тайных знаний. Эзотерики так напрямую и связывают Стонхендж с Гермесом Трисмегистом. При чем здесь египетский след, спросите вы? Дело в том, что в Египте Гермеса Трисмегиста называли богом Тотом. А с именем Тота в Египте была связана наука об энергетическом воздействии космоса, которую как раз и применили при строительстве пирамид в Гизе.
Именно через бога наук и герметизм уникальное каменное сооружение Британии связали с каменными чудесами Египта. Ведь камень был всегда, и камень был символом…
Но игры богов на этом не заканчиваются. По крайней мере, в Стонхендже. Кельты именовали бога Тота (он же Гермес Трисмегист, Меркурий и Мерлин) Мирддином, а всю Британию называли Клас Мирддин, т. е. «удел Мерлина». Об этом писал и Рейдьярд Киплинг, правда употребляя более привычное ему имя Мерлин:
«Не просто луг, не просто лес,Не остров, не страна —Край Мерлина, земля чудесВ наследство нам дана».
Мирддин почитался в образе камня и дуба. Кельтологи видят в нем одно из воплощений верховного бога кельтского мира Луга, носившего почетное прозвище Самилданах, то есть «опытный во всех искусствах одновременно», в том числе и в строительстве подобных Стонхенджу сооружений.
Итак, получается, что Стонхендж, символ-камень, все-таки был возведен «богом-камнем», или Клас Мирддином. Не так уж сильно приврал Гальфрид Монмутский, утверждая, что мегалитический комплекс воздвиг Мерлин, ведь Клас Мирддин — это представитель всех племен доисторической Англии.
И не счесть тому подтверждений
Так, в 2003 году в Боскомб-Дауне были случайно найдены семь скелетов мужчин, отнесенных ко II тысячелетию до н. э. Археологи тут же высказали предположение, что эти семеро имеют какое-то отношение к строительству Стонхенджа.
С чего они это взяли?
Дело в том, что ученые из Британского геологического управления нашли в зубной эмали всех семерых — четырех братьев и трех их взрослых сыновей — поразительно большое количество радиоактивного стронция. Уровень радиации в районе Стонхенджа тогда, как и сейчас, соответствовал норме. А вот в горах Южного Уэльса, откуда доставляли в Стонхендж «синие камни», естественная радиация всегда была повышена.
«В Средние века люди верили, что только волшебник Мерлин мог перенести камни в Стонхендж. Мы впервые нашли бренные останки семьи, которая почти наверняка участвовала в создании этого уникального сооружения», — скажет в одном из интервью руководитель тех раскопок, археолог Эндрю Фицпатрик из Уэссекса[7].
Они по-прежнему безымянны, строители Стонхенджа. Но кем бы они ни были, ясно одно: доисторические времена породили человека, представления о котором у нас чрезвычайно искажены.
Вместо размышления
Что в древности можно было считать еще более отдаленным, еще более мрачным краем, нежели древнюю Британию? Ну, если только мифическую Гиперборею. А если строители Стонхенджа и гиперборейцы с их храмом Солнца — это одни и те же люди? Ведь жили-то гиперборейцы на острове. Вот что писал в I столетии до н. э. знаменитый-презнаменитый (все на него ссылаются, даже если и не читали) Диодор Сицилийский: «Этот остров… расположен на севере и населен гиперборейцами, которых называют таким именем потому, что они живут за теми краями, откуда дует северный ветер… Лета[8] родилась на этом острове, и потому гипербореи чтят Аполлона больше, чем других богов; их считают жрецами Аполлона, так как каждый день они безмерно восхваляют его в песнях и воздают ему великие почести». Но это все отступления. Дальше в тексте Диодора Сицилийского прозвучало самое важное: он описывает храм гиперборейцев, больше всего на свете напоминающий… Стонхендж. «И есть также на этом острове великолепное святилище Аполлона, а также прекрасный храм, украшенный многочисленными пожертвованиями, сферический по форме…» Вы помните, что камни Стонхенджа приписывают гигантам? Древние историки часто отмечали чрезмерно высокий рост гиперборейцев. Более того, уже в 1747 году Джон Вуд, описавший Стонхендж, пришел к выводу, что «британцы и гиперборейцы были одним и тем же народом». Нам остается много пищи для размышления[9]. И понимание того, что символы известны всем, а вот их создатели чаще всего так и остаются безымянными.
Легенда третья. Страна погибших
В Висячие Камни нагрянул порядок. С возвращением Тилезина все они с облегчением старались вернуть себе утраченное величие. Лошадей почистили, а некоторые из королевских подданных даже причесали свои волосы.
Тилезин требовал полнейшего себе подчинения, как будто саксы и даны и в самом деле объявили Висячим Камням войну. Друид-бард Алезей вновь начал выезжать вместе с королем за пределы Висячих Камней. Вот только гордости в барде-друиде поубавилось. Да и Уртрерт только хотел казаться веселым: он гнал от себя мрачные предчувствия, а те все равно тяжким каменным грузом давили ему на грудь.
— Алезей, что-то ты песен нам не сочиняешь? — добродушно улыбаясь, спрашивал король.
Алезей покачивал головой.
— Уже давно не сочиняю, — ронял тот в ответ. Король желал знать отчего, ведь в Висячих Камнях всегда должны звучать песни бардов, чтобы никогда не наступила мрачная ночь отчаяния.
Алезей молчал. Король хмурился. Если раньше Уртрерту казалось, что Алезей втайне презирает его, то теперь… теперь уже не просто казалось. Этот бард всегда поражал короля Висячих Камней. Картинно хорош был друид. Возраст слегка смягчил его суровые черты, чуть убавив в них высокомерия и честолюбия. А вот счастлив ли Алезей, добился ли он того, к чему стремился когда-то, — неведомо. В иные времена, в ином месте да в ином племени друид наверняка невероятно прославился бы, его совета искали бы многие великие короли. А здесь он вечно в тени Тилезина.
— Тилезин поранился, — внезапно проговорил Уртрерт, словно желая свести разговор на то, чтобы выкрикнуть из себя в лицо друиду весь свой ужас и тоску.
— Я уже слышал об этом, — невыразительно отозвался Алезей.
И тогда Уртрерт спросил напрямую:
— Ты ведь не любишь его, а, Алезей?
Бард-друид удивленно покосился на короля:
— Повелитель?
— Да я просто так спросил, — замялся повелитель Висячих Камней. Какое-то время они погоняли коней молча.
— Тилезин — великий человек, — промолвил наконец Алезей. — Мне же не достает его величия.
— Ах, — замялся Уртрерт, опасаясь более всего прослыть глупым королем Висячих Камней.
«Все так, — подумал он про себя, — я и не был никогда особенно хорошим королем, да и воином хорошим тоже не был». Признаваться следовало и в том, что не был он ни хорошим мужем, ни добрым отцом. Согласен был король и с тем, что во всем, что делал он и чего не делал, не было ничего особенного. Он позволял своей жизни течь так, как будто это была жизнь другого человека, которому сам он просто не мешает существовать.
— Боги! — решил он поторговаться со Всесильными. — Дозвольте ж мне совершить небывалое. Ниспошлите мне знак!
Черная ворона замертво упала из ветвей прямо под ноги коня Алезея. Просто так упала. Лошадь испуганно заржала. Алезей поднял птицу и поморщился. Уртрерт даже закусил губу, столь желанным было для него такое предзнаменование богов.
— Старею я! — усмехнулся бард-друид. — Уже ворон пугаться начал.
Утрерт не отвечал. «Вот и ладно, — подумал он. — Боги услышали».
Алезей тем временем увидел в перьях птицы навершие короткой стрелы и настороженно нахмурился. Кто же стрелял? Но король Висячих Камней совершенно не разделял его тревоги.
Кому нужен знак, тот всегда его отыщет.
Экскурс. Тайны прежних лет, или Ученые мужи предполагают…
Ученые мужи не любят ничего более изучения (я бы даже сказала, «разжевывания») всяческих символов и артефактов. То же самое происходит и со Стонхенджем. История его исследования насчитывает уже не один век.
