тёплое тело. Пока…
А потом всё смазывается, теряются очертания, меркнут краски. Звуки доносятся, будто из-под толщи воды. Пространство вокруг заполняет пустота и звенящая тишина. Густая, осязаемая. И нет ничего, ни искорки, за которой так упрямо гнался, ни тропинки, что выведет обратно.
Не успел.
И тут кто-то резко выдернул меня наружу. Из легких мгновенно выбило воздух, и я, закашлявшись, чуть сам не растянулся на этом грязном полу.
Легкие горели, голова раскалывалась от боли, а чья-то рука мягко гладила по голове, удерживая от падения.
— Всё. Уже всё, — шептал на ухо знакомый голос. — Ему уже не помочь.
Открыл глаза.
Та же грязная комнатушка, женщина с заплаканным лицом, что отворачивается, не желая показывать слёзы. И бездыханное тело у моих ног.
Всё напрасно. Все старания напрасны. Если бы хоть немного пораньше.
— Простите. Я сделал все, что мог, — проговорил через силу, не узнав свой охрипший голос.
И, с трудом поднявшись, вышел в дверь. На холодный, промозглый ночной воздух.
А ноги совсем не держат. Пришлось привалиться к стене, думая лишь о том, чтобы не упасть лицом в грязь. Но шатало так, что никакая стена не поможет.
Со свистом втянул воздух, стараясь справиться с головокружением и запоздало настигшей тошнотой.
Меня вывернуло прямо под шершавую бревенчатую стену. Во рту поселился кисло-горький тошнотворный привкус, и почти сразу кто-то услужливо протянул носовой платок, а затем и кружку с водой.
— С тобой всегда так? — спросила Айрель, а я попытался отвернуться. Не хочу, чтобы она видела меня в таком состоянии.
Не позволила. Подхватила под локоть и помогла выпрямиться.
— Да, всегда. Когда хожу за грань.
— Не делай так больше, — тихо попросила она и заглянула в лицо.
А взгляд обеспокоенный, тревожный. И глаза мягко мерцают в ночной тьме. Переживает. Но ведь я не такой дурак, чтобы по глупости уйти за грань. Хотя, порой бываю буквально в шаге от этого. Как сегодня.
Вот только, не могу обещать, что такого больше не повторится.
И она понимает. Не просит клятв и обещаний, а просто прижимается к моему боку, берёт за руку и мягко переплетает наши пальцы. Я вспоминаю, что руки у меня грязные, все в крови и надо бы их помыть. Да вот только сил нет.
Как вернулся домой — не помню. Не помню, как раздевался, как отмывался от грязи и крови.
Проснулся я уже среди ночи. Знать бы ещё, которой. В камине догорали жаркие угли, а под боком, свернувшись клубочком, тихонько сопела Айрель. И на безмятежном лице играли отблески багрового огня. А на плечах у неё был все тот же вязаный свитер. Мой. Большой, зараза. Он ведь ей почти что до колен доходит. Дальше юбка. А ноги голые. Даже чулок не надела.
Вот дуреха! А если заболеет? Надо в кровать. Под тёплое одеяло. А не так… на полу.
Попытался отстраниться и встать, а она вдруг проснулась и сонным голосом недовольно пробурчала:
— Ты куда?
— Дров в камин подброшу, — вопреки планам ответил я.
А с другой стороны, ковер толстый, шерстяной, и тепла от огня достаточно. Если побольше подкинуть, до утра хватит. А на столе скатерть. Махровая, с пушистыми кисточками. Чем не одеяло?
Сдернул её одним движением и укрыл свернувшуюся калачиком девушку. Сам примостился рядом. А она вдруг перевернулась на другой бок и, обняв рукой за талию, доверчиво ткнулась носом мне в плечо.
Совсем ещё девчонка. Сколько ей? Шестнадцать, семнадцать? Могла бы быть моей младшей сестрой. Вот только чувства во мне вызывает отнюдь не братские…
Я ещё долго не мог уснуть. Всё смотрел на огонь и багровые отблески, пляшущие на светлой, идеально гладкой коже. Аккуратно перебирал золотистые локоны, рассыпанные по ковру, боясь нарушить хрупкий девичий сон. И всё никак не мог придумать, что же я стану делать утром, когда спадет очарование и вседозволенность ночи, выставляя на белый свет чувства, которые я не в силах больше скрывать.
Часть 1.3
Утро наступило с прикосновений. Сначала еле ощутимых. Потом всё более смелых и настойчивых. Я чувствовал, как Айрель водит пальчиком по щеке, гладит подбородок. Наверное, шершавый, я ведь ещё не брился сегодня. Потом проводит по носу. Касается губ. И кто бы знал, каких усилий мне стоило лежать с закрытыми глазам, притворяться, что сплю, тогда, как самому хотелось приоткрыть рот и коснутся этого пальчика поцелуем, а потом и остальных. Перецеловать по очереди. Медленно и со вкусом.
Но я держался. Не позволял дрогнуть губам, хотя те так и норовили, если не приоткрыться, то расплыться в улыбке. И дышать старался ровно, размеренно, как дышат спящие. Оказалось трудно. И веки, кажется, немного подрагивали. Но мне очень хотелось узнать, как далеко она зайдет.
Вот уже скользнула ладошкой по шее. Провела ноготками по коже. Щекотно, и я еле сдержался, чтобы не рассмеяться, а когда дотронулась до впадинки в основании шеи, все же дрогнул и тут же услышал над самым ухом:
— Доброе утро.
— Доброе.
Все же пришлось открыть глаза. И я об этом ничуть не пожалел. Она была так близко, что почти касалась дыханием кожи. А на нежно розовых губах цвела мягкая полуулыбка. И теперь коснуться поцелуем хотелось не только пальчиков.
— Как ты себя чувствуешь?
Ох, ну зачем?..
Воспоминание накатило волной. Как тошнило у нее на глазах, как подгибались ноги и тряслись руки, после возвращения из-за грани. Мертвое бездыханное тело на полу и заплаканное женское лицо. Двое мальчишек, босых, в грязном тряпье. И руки в чужой крови.
Наверно, на моем лице отразились недавние переживания, потому что Айрель вдруг забеспокоилась. Она прижала ладонь к моей небритой щеке, повернула лицом к себе и тихонько прошептала:
— Извини, мне не стоило напоминать.
— Ничего…. И мне уже лучше. Намного, — соврал я, накрывая ее маленькую ладошку своей, тихонько поглаживая большим пальцем выступающие костяшки.
Ни к чему ей знать, что остаточные явления будут беспокоить меня еще сутки. Так всегда бывает после большой отдачи. То тошнота накатывает, то слабость. Причем, по закону подлости, это происходит в самые неподходящие моменты.
Но сейчас, пока лежу, чувствую себя, и вправду, хорошо. И грех не воспользоваться таким моментом…
Легонько сжал ее пальчики и подвинул ближе к губам. Коснулся поцелуем основания ладони, потом запястья, чувствуя, как лихорадочно пульсирует жилка под бархатной кожей.
Боже, какая же у неё кожа! А губы наверняка ещё нежнее…
Не знаю, кто первым подался вперёд. Это как-то само собой произошло. Интуитивно. Я просто
