ВОЗРАЖЕНИЕ МОПЕРТЮИ
Чему служит красота и приспособленность в строении организма змеи? Говорят, что она может иметь привычки, которые нам неизвестны. Помолчим же лучше по этому поводу и не будем восхищаться животным, которое мы знаем лишь по творимому им злу.
ОТВЕТ
Помолчите-ка лучше и вы, ибо вам понятна полезность этого животного не больше, чем мне, или признайте, что в пресмыкающихся все восхитительно пропорционально.
Существуют ядовитые змеи; вы сами были такой змеей. Но здесь речь идет только о великолепном искусстве, сформировавшем змей, четвероногих, птиц и двуногих. Искусство это достаточно очевидно. Вы спрашиваете, почему змея вредит? А почему вы столько раз вредили? Почему вы преследовали других, ведь это - величайшее преступление для философа? То ведь совсем другой вопрос, вопрос морального зла и зла физического. Давно уже возник вопрос, откуда столько змей и столько злых людей, худших, чем змеи. Если бы мухи умели рассуждать, они пожаловались бы Богу на существование пауков; однако они признали бы то, что Минерва, согласно мифу, признала за Арахной, а именно что она восхитительно ткет свою ткань.
Поэтому следует абсолютно признать неизреченный Интеллект, допускаемый и самим Спинозой. Надо согласиться, что он проблескивает даже в самом дрянном насекомом, так же как в звездах. А что нам следует говорить и делать с точки зрения морального и физического зла? Да просто утешаться тем, что мы пользуемся физическим и моральным благом, и поклоняться вечному Существу, сотворившему одно и попустившему другое.
Еще слово по этому поводу. Атеизм - порок некоторых умных людей, суеверие - порок глупцов; но что такое мошенники? Да просто мошенники.
Нам представляется лучшим, что мы можем здесь сделать, - переписать стихотворный отрывок, написанный христианским автором по поводу атеистической книги, озаглавленной "Три обманщика"5, на открытие коей претендует некий г-н де Троусмандорф.
Раздел третий
О НЕСПРАВЕДЛИВЫХ ОБВИНЕНИЯХ И ОПРАВДАНИИ ВАНИНИ
Некогда, если кто-нибудь располагал секретом в каком-то искусстве, он рисковал прослыть колдуном; любая новая секта подвергалась обвинению в убийстве детей во время своих мистерий, и всякий философ, отклонявшийся от жаргона, принятого в данной школе, обвинялся в атеизме фанатиками и жуликами и проклинался глупцами.
Анаксагор6 осмелился утверждать, что Солнце вовсе не влечется упряжкой коней, управляемых Аполлоном, - его нарекают атеистом, и он принужден спасаться бегством.
Некий жрец обвиняет Аристотеля в атеизме; не имея возможности подвергнуть наказанию своего обвинителя, тот удаляется в Халкиду. Но смерть Сократа - самая одиозная глава в истории Греции.
Аристофан (комментаторы восхищаются этим человеком, ибо он был грек, и не думают о том, что Сократ также был греком) первым приучил афинян к мысли о том, что Сократ - атеист.
Этот комический поэт, не являющийся ни комиком, ни поэтом, не был бы допущен у нас со своими фарсами на базар Сен- Лоран; мне он кажется гораздо более низменным и жалким, чем его изображает Плутарх. Вот слова мудрого Плутарха об этом балаганщике: "Язык Аристофана отдает его жалким шарлатанством: то самые низменные и безвкусные остроты. Он не забавен даже для народа и невыносим для рассудительных и приличных людей; его высокомерие нестерпимо, и порядочные люди презирают его коварство".
Между прочим, это и есть Табарен, коим осмеливается восхищаться мадам Дасье7, почитательница Сократа: человек этот исподтишка подготовил яд, который бесчестные судьи заставили выпить самого добродетельного из греков.
Афинские кожевники, сапожники и портные аплодировали фарсу, в котором Сократ изображался подвешенным в воздухе в корзине, заявляющим, что у него нет бога, и похваляющимся тем, что, уча философии, он стянул у кого-то плащ. Целый народ, негодное правительство которого допускало подобные бесчестные вольности, вполне заслужил того, что с ним произошло: греки стали рабами римлян, а ныне - турок. Россияне, коих греки именовали некогда варварами и которые ныне им покровительствуют, никогда не отравляли Сократа и не осуждали на смерть Алкивиада8.
Перескочим весь промежуток времени между Римской республикой и нами. Римляне - народ гораздо более мудрый, чем греки, - никогда не преследовали ни одного философа за убеждения. Но не так обстояло дело среди варварских народов, наследовавших Римской империи. С момента, когда император Фридрих II поссорился с папой, его обвиняют в том, что он - атеист и автор книги "Три обманщика" в соавторстве со своим канцлером де Виней.
Наш великий канцлер де Л'Опиталь9 восстал против преследований, и его тотчас же обвинили в атеизме*: Homo doctus, sed verus atheus**. Иезуит, стоящий настолько же ниже Аристофана, насколько Аристофан ниже Гомера, несчастный, имя которого стало посмешищем даже среди фанатиков, словом, иезуит Гарасс находит всюду и везде атеистов - так он именует всех тех, против кого он выступает с неистовством. Он называет атеистом Теодора де Беза; и именно он ввел в заблуждение общество относительно Ванини10.
Злополучный конец Ванини не вызывает у нас такого негодования и сожаления, как смерть Сократа, ибо Ванини был всего лишь чудаковатым педантом без всяких заслуг; но, конечно, Ванини не был атеистом, как пытаются утверждать, - он был чем-то прямо противоположным.
Он был бедным неаполитанским священником, проповедником и теологом по ремеслу, беспощадным спорщиком по вопросам "чтойностей" и универсалий и о том, utrum chimera bombinans in vacua possit comedere secundas intentiones***. Впрочем, он не обладал ни одной жилкой, которая толкала бы его к атеизму. Его представление о Боге взято из самой здравой и заслуживающей одобрение теологии. "Бог -- собственное начало и конец, отец того и другого, не нуждающийся ни в том, ни в другом, вечный и не пребывающий во времени, присутствующий повсюду и не занимающий в то же время никакого места. Для него нет ни прошлого, ни будущего; он всюду и нигде, правит всем и все создал; он непреложен, бесконечен, не имеет частей; могущество его - его воля и т.д.". Это не очень по-философски, но заимствовано это из самой достойной теологии.
* "Commentarium rerum gallicarum" ("Комментарий к делам галльским". Примеч. переводчика), lib. XXVIII. - Примеч. Вольтера.
** "Человек ученый, но истинный атеист" (лат.) - Примеч. переводчика.
*** может ли химера жужжащая в пустоте, пожирать второстепенные посылки (лат.). -Примеч. переводчика.
Ванини претендовал на то, что он воскресил прекрасное мнение Платона, принятое и Аверроэсом11 и гласящее, что Бог создал цепь существ от низших до высших, последнее звено которой скреплено с его вечным троном; правда, эта идея более возвышенна, чем истинна, но она столь же далека от атеизма, как бытие от небытия.
Ванини путешествовал с целью дискутировать и составить себе состояние; но, к несчастью, диспуты - вещь, противопоказанная богатству: таким образом наживаешь себе столько же непримиримых врагов, сколько встречаешь на своем пути ученых или педантов, против которых ты выступаешь. Другой причины несчастья, постигшего Ванини, не существует: его горячность и неотесанность заслужили ему в ходе диспутов ненависть отдельных теологов; после ссоры с неким Франконом, или Франкони, этот последний, будучи другом его врагов, не замедлил объявить его атеистом, проповедующим атеизм.
Этот Франкон, или Франкони, имел жестокость, призвав на помощь нескольких свидетелей, поддержать свою версию на очной ставке. Оказавшись на скамье подсудимых и спрошенный о том, что он думает по поводу существования Бога, Ванини ответил, что он поклоняется, вполне в духе церкви, Богу, сущему в трех лицах. Подняв с земли соломинку, он добавил: "Достаточно этой безделицы, чтобы доказать существование Творца". Затем он произнес прекрасную речь о произрастании и движении, а также о необходимости верховного бытия, без коего не было бы ни того ни другого.
Председатель суда Граммон, бывший тогда в Тулузе, приводит эту речь в ныне совершенно забытой "Истории Франции"; и тот же Граммон в силу непостижимого предрассудка утверждает, будто Ванини говорил все это из тщеславия или страха, а не по внутреннему убеждению.
На чем могло быть основано столь легковесное и жестокое суждение председателя суда Граммона? Ведь ясно, что на основе ответа Ванини следовало бы снять с него обвинение в атеизме. Что же, однако, случилось? Этот злополучный чужеземный священник сунулся также и в медицину: у него была найдена огромная живая жаба, хранимая им в сосуде с водой; после этого его не преминули обвинить в колдовстве. Было заявлено, что жаба для него - бог и предмет поклонения; многим местам из его книг было придано нечестивое значение - а ведь это нетрудно сделать, такая задача вполне банальна: его возражения были расценены как положительные ответы, некоторые двусмысленные фразы подверглись коварной интерпретации, вполне невинным выражениям был придан ядовитый смысл. В конце концов теснившая его группировка вырвала у судей постановление, осуждавшее этого несчастного на смертную казнь. Чтобы оправдать такое решение, надо было серьезно обвинить этого злополучного человека в самых его ужасных грехах. Низкий - трижды низкий Мерсенн12 простер свой бред до того, что опубликовал заявление, будто Ванини отправился из Неаполя с двенадцатью своими апостолами с целью обратить все народы в атеизм. И как бедный священник мог содержать на свои средства двенадцать мужчин? Как мог убедить дюжину неаполитанцев путешествовать с большими издержками для того, чтобы распространять всюду это возмутительное учение ценой своей жизни? Любому королю недостало бы могущества для того, чтобы содержать двенадцать проповедников атеизма! Никто до отца Мерсенна не выдвигал столь чудовищно нелепого обвинения. Но после него все стали это твердить, засорять этим материалом журналы и исторические словари; мир, падкий до необычного, без расследования уверовал в этот миф.
