Встреча эта состоялась в Берлине 9 февраля 1937 года, на ней Траутмансдорф якобы сообщил Мастны, что «действительной причиной решения канцлера (Гитлера. — Прим. авт.) о переносе переговоров является его предположение, основывающееся на определенных сведениях, которые он получил из России, что там в скором времени возможен неожиданный переворот, который должен привести к устранению Сталина и Литвинова и установлению военной диктатуры»[22]. В. Маетны хотя и подверг сомнению достоверность сообщения Траутмансдорфа, тем не менее срочно выехал в Прагу, чтобы подробнее проинформировать президента Э. Бенеша и Камиля Крофту (тогдашнего министра иностранных дел Чехословакии) о состоявшейся беседе.
Сам Бенеш в своих послевоенных мемуарах подтверждает, что узнал о «конспиративных планах» Тухачевского из беседы чехословацкого посланника в Берлине Мастны с Траутмансдорфом. Сообщение Мастны всерьез обеспокоило президента Бенеша в связи с угрозой, как он заключил, утраты Чехословакией поддержки Советского Союза против Германии. Дело в том, что Чехословакия с ее взрывоопасной проблемой су-детских немцев была продуктом Версальского договора, пересмотр которого Гитлер провозгласил в качестве своей главной цели. Лозунг «освобождение от оков Версаля» нацисты, как известно, использовали для подготовки Германии к войне. Если бы Россия оказалась на стороне Германии, считал президент Бенеш, ничто не смогло бы помешать этому. Сообщение Маетны Бенеш принял, не усомнившись в его подлинности, пишет И. Пфафф. По мнению последнего, это можно было объяснить рядом обстоятельств. Прежде всего тем, что еще осенью 1935 года чехословацкое руководство получило от своей разведки данные, свидетельствующие о якобы «прогерманских настроениях» маршала Тухачевского. В апреле 1936 года из пражских белоэмигрантских кругов в Чехословакии поступило сообщение о том, что советские военачальники вынашивают будто бы планы, направленные против руководства собственной страны. После свержения И. В. Сталина мнимые заговорщики намереваются якобы установить дружественные отношения с Берлином и отказаться от обязательств СССР по договору с Чехословакией о взаимной помощи.
В конце октября 1936 года были получены сведения от чехословацких миссий в Варшаве и Берлине о том, что нацисты будто бы прилагают усилия договориться с Москвой и о просоветских настроениях среди представителей старого рейхсвера. Об этом же в конце 1936 года информировал Прагу белоэмигрант Роман Смал-Штокий. «Главная задача Германии, — доносил он, — состоит в настоящее время в том, чтобы разложить СССР, вызвать там внутренний переворот, устранить коммунистическое правительство и поставить у власти национальное правительство, которое бы заключило союз с Германией… Сам переворот должна осуществить Красная Армия… »
Дело представлялось таким образом, что смена руководства в СССР неизбежно повлечет за собой изменение в расстановке сил в Европе в пользу нацистской Германии. Эта информация в силу «странного стечения обстоятельств» попала в руки чехословацкого внешнеполитического ведомства именно в тот момент, когда Бенеш во второй раз принимал графа Траутмансдорфа, что, по мнению И. Пфаффа, является слишком подозрительным временным совпадением. Неудивительно, что правительственные круги Праги проявляли все большую тревогу в связи с возможностью установления военной диктатуры в Москве. Этим страхом были охвачены также и аккредитованные при чехословацком правительстве представители дружественных Германии стран.
В большинстве исследований западных авторов, посвященных «делу» Тухачевского, подчеркивается, что поток подобного рода дезинформации, устремившийся в европейские государства, не был случайным, а, несомненно, явился результатом работы, планомерно проводившейся немецкой разведкой по созданию условий, при которых подброшенная нацистами фальшивка могла легче достигнуть адресата. Как теперь известно, Гейдрих — этот старый, опытный волк, искушенный в делах фальсификации, в целях создания большей гарантии успеха преступной аферы, решил продублировать свой маневр, связанный с распространением ложных слухов о якобы зреющем заговоре в Красной Армии, а также и в Париже. Произошло это, судя по всему, через несколько дней после получения Бенешем сообщения от своего посланника в Берлине. Используя имевшиеся у СД среди русской эмиграции агентурные подходы к правительственным кругам Франции, Гейдрих добился того, что аналогичная информация «дошла до ушей» министра национальной обороны Эдуарда Даладье[23]. Даладье, всерьез обеспокоенный возможностью крутого поворота в политическом курсе Москвы, на одном из дипломатических приемов любезно взял под руку советского полпреда В. П. Потемкина и отвел его к нише у окна. Быстро оглянувшись, чтобы убедиться, не подслушивает ли их кто-нибудь, Даладье с тревогой в голосе сказал ему, что Францию приводят в волнение сведения о возможной перемене во внешнеполитической ориентации СССР, слухи о подозрительных связях между немецким вермахтом и командованием Красной Армии, и просил разъяснить, в какой мере можно верить этому. Отделавшись несколькими ничего не значащими фразами, В. П. Потемкин через десять минут покинул прием, вернулся в посольство и направил срочную шифрованную телеграмму в Москву с изложением в ней содержания своей беседы с Даладье.
Рассекреченные МИД СССР в 1989 году архивные документы, относящиеся к «делу» Тухачевского, подтверждают приведенные выше сведения о том, каким образом распространялась в Париже эта дезинформация. В частности, об этом свидетельствует телеграмма В. П. Потемкина, направленная им 16 марта 1937 года в Москву Сталину, Молотову, Литвинову, на которую мы уже ссылались. «Из якобы серьезного французского источника, — сообщалось в ней, — он (Даладье. — Прим. авт.) недавно узнал о расчетах германских кругов подготовить в СССР государственный переворот при содействии враждебных нынешнему советскому строю элементов из командного состава Красной Армии… Даладье добавил, что те же сведения о замыслах Германии получены военным министерством из русских эмигрантских кругов… Даладье пояснил, что более конкретными сведениями он пока не располагает, но что он считал «долгом дружбы» передать нам свою информацию, которая может быть для нас небесполезна».
Далее советский полпред продолжал: «Я, конечно, поблагодарил Даладье, но выразил решительное сомнение в серьезности его источника, сообщающего сведения об участии представителей командования Красной Армии в германском заговоре против СССР и в дальнейшем против Франции. При этом я отметил, что недостаточная конкретность полученных сообщений лишь подтверждает мои сомнения. Даладье ответил, что, если получит более точные данные, он немедленно мне их сообщит». Из текста телеграммы следует, что полпред очень сдержанно оценил информацию французских источников[24]. По-видимому, в Москве были согласны с оценкой информации Даладье, данной В. П. Потемкиным, и не придали ей значение, во всяком случае на том этапе.
Но не только представители правительственных кругов Франции явились объектом рассчитанной дезинформации со стороны нацистской разведки. Как стало недавно известно, в архивах И. В. Сталина обнаружено письмо тогдашнего корреспондента «Правды» в Берлине А. Климова, направленное им в середине января 1937 года редактору «Правды» Л. 3. Мехлису и пересланное последним И. В. Сталину. В письме А. Климова содержалось, как якобы достоверное сообщение о том, что в Германии «среди высших офицерских кругов упорно говорят о связи и работе германских фашистов в верхушке командного состава Красной Армии в Москве. В этой связи называется имя Тухачевского»[25].
В это же время, как и предусматривалось планом операции, была организована «утечка» секретных сведений, исходивших якобы из источников, близких к высшим военным кругам СССР, не подтвержденных, впрочем, никакими документами, о том, что в Красной Армии будто бы «зреет заговор», участники которого рассчитывают на поддержку немецкого генерального штаба. Авторы дезинформации преследовали ту же цель, надеясь, что, достигнув Кремля, слухи усилят подозрительность И. В. Сталина, подорвут его доверие к руководящим военным кадрам и могут явиться поводом для проведения чистки в офицерском корпусе.
Д. Волкогонов отмечает, что в апреле 1937 года начальник Главного разведывательного управления РККА комкор С. Урицкий докладывал И. В. Сталину и К. Е. Ворошилову о том, что в Берлине муссируют слухи о существовании среди генералитета оппозиции советскому руководству. Правда, успокаивал начальник ГРУ, этому там мало верят.
Слухи о предстоящем советско-германском сближении, не имевшие под собой никаких оснований, активно распространялись весной 1937 года немецкой разведкой в европейских столицах. Очевидно, следует считать, что именно этим была вызвана телеграмма наркома иностранных дел М. М. Литвинова, направленная 17 апреля в Париж временному поверенному в делах СССР во Франции Е. В. Гиршфельду и в Прагу полпреду С. С. Александровскому, с получением опровергнуть указанные слухи. В ней, в частности, говорилось: «Заверьте МИД, что циркулирующие за границей слухи о нашем сближении с Германией лишены каких бы то ни было оснований. Мы не вели и не ведем на эту тему никаких переговоров с немцами, что должно быть ясно хотя бы из одновременного отозвания нами полпреда и торгпреда»[26].
