Выпускных экзаменов ждали со страхом; профессора стращали тем, что может приехать сам император. Но то ли сказался переходный период, то ли по какой другой причине строгостей на экзаменах особых не было, но и былой торжественности тоже. Карпинскому в дипломе выставили следующие оценки: по закону божьему, русскому языку, истории, геометрии, географии, статистике, прикладной и горной механике, минералогии — очень хорошие; по остальным предметам — среди них французский и немецкий языки, теоретическая механика, геогнозия — хорошие; «изрядные» знания выказал он в рисовании. «Окончивший с полным успехом курс учения в Институте Корпуса Горных инженеров Александр Карпинский за прилежание и отличные успехи в науках награждается малою золотою медалью».
Еще прошлогоднему, 1865 года выпуску присваивались офицерские звания, и в зависимости от чина выдавалась на обмундирование определенная сумма: поручикам по 150 рублей, подпоручикам по 125. Теперь они были гражданскими, и всем выдали по 130 рублей.
Им было по 18 — 20 лет, в чемоданах лежали дипломы инженеров, предстояло разъехаться кому куда, по глухим уголкам страны, чтобы, руководя людьми и техникой, вести разведку и добычу. Доведется ли снова увидеть Петербург и родной Горный?
«Каждый мог определиться на государственную службу в желаемый им горнозаводской район.
Я выбрал Урал, где родился и провел детские годы, а на Урале — Златоустовский округ, привлекавший меня своей красивой разнообразной природой, с его минеральными копями, золотыми россыпями, огромными открытыми работами железных рудников... с его доменным, чугунолитейным и стальным производством и разнообразием почвенного (т.е. геологического) состава. Все это было знакомо мне в пределах моего детского понимания и наблюдения еще до вступления в Институт».
Глава 3
И снова Рифейские горы
Итак, он снова на Урале.
«Безжизненные гребни венчаются дикими причудливыми каменными стенами и непроходимыми завалами... Царство медведей и волков. Изредка среди ветвей показывается колоссальная несуразная голова сохатого. В сумерках зелеными огоньками загораются злые глаза рыси. И везде, везде все лес и лес. Тысячи километров можно идти по нему, то по ясному, солнечному сосновому бору, то по мрачному, густому, смолистому пихтарнику. Быстрые, прозрачные, журчащие горные реки нарушают покой его... Среди этого леса бродил невысокий, плотно сложенный молодой человек с быстрыми глазами и зачесанными назад волосами, одетый в синюю полувоенную форму с золотыми пуговицами и блестящими эполетами. Вооруженный геологическим молотком и компасом, он медленно переходил от скалы к скале, пытливо вглядываясь в слои горных пород, стараясь понять их строение...»
Эта безыскусная картинка набросана академиком Д.В.Наливкиным в его очерке, посвященном Карпинскому и написанном, как водится, в сухом деловом стиле; но, коснувшись Урала, автор не удержался и сбился на беллетризацию. Но безыскусная картинка эта верна. Бродил «плотно сложенный» молодой человек, и лес тянулся на тысячи верст и так был дик, что не редкость было встретить сохатого или медведя.
Существовало доброе правило, по которому начинающий инженер поступал под опеку (не в подчинение! — работал самостоятельно) к более опытному товарищу. Карпинскому повезло с наставником. Им был Геннадий Данилович Романовский.
Но прежде чем пуститься в совместное с ними странствие, коснемся одной детали облика молодого специалиста, хотя... скорее она имеет отношение не к внешности, а душевному складу.
У него были лучистые глаза.
Не то чтобы он без конца улыбался, и прищуренные веки производили такой эффект — отнюдь; он не раздаривал улыбок направо-налево и в проявлении чувств был сдержан. Привлекательное и труднообъяснимое свойство зеленовато-серых глаз его (при свете керосиновой лампы истемна-карих) проистекало как бы из глубины души. Они излучали почти явственно видимый свет и словно бы приглашали к общению. Александр всегда готов выслушать, внять, одобрить или мягко оспорить — но ошибались те, кто искал с ним быстрого дружеского сближения. Они натыкались на невидимую стену. Легко было вызвать его на горячий спор о теории, скажем, флогистона или девонского прогиба, но не на интимные излияния, столь обычные в мужской холостяцкой компании. В его скромности не было и капли натуги; осуждать, неприязненно отозваться о ком-либо он просто не умел. Внутри его все было уложено, сбито, пригнано и недоступно чужому взгляду. Впечатление такое, что с законченным образованием он получил, выйдя из корпуса, и законченный характер. Глагол «меняться» в применении к последнему неприменим! Он (характер) будет в дальнейшем только развиваться.
Внутренний образ себя как бы явлен ему с младых ногтей, остается лишь воплотить его в жизнь...
В маршруте ли, на привале у костра, в деревенском трактире, в баньке, истопленной по-черному (какое наслаждение замлеть, стянув сапоги с окаменевших ног), — чем же отличается он от других геологов? Ничем. И лошадей в кузницу сводит, и слеги топором обтешит, образцы самолично разберет и обернет. Но в палатке, перед тем как угомониться сном, поправляя бурку на ногах и кожаную подушку под головой, — какой путник не вздохнет о милой, оставленной в далеком городе, о вине, недопитом на дружеской пирушке. Шипит фонарь, кто-то набивает последнюю трубку, слышно, как фыркают лошади у коновязи... При первых намеках на подобную тему Александр Петрович углубляется в свои мысли, и мы не погрешим против истины, предположив, что думает он — боимся разочаровать романтически настроенного читателя — о строении Уральских гор; он будет думать о том до конца дней; как выяснится, думы его так же неизменны, как характер.
Далеко протянулся Урал — от Карского моря до Приаральских пустынь. Если пройти по нему с севера на юг, пересечешь несколько климатических зон, но внутреннее строение поразит однообразием. Если перевалить в любом месте — наоборот: тот же лес по обоим склонам, или болото, или каменистая пустошь, а сколько разных пород в глубине. Песчаники и туфы, известняки и гранит... Урал — линейная складчатая система, это давно было замечено — геологические структуры его вытянуты по меридиану. Разнообразие пород замечаешь, когда движешься поперек их, «в крест простирания», как говорят геологи.
Геологические складки его «текут» меридионально и лишь в двух местах завихряются и изгибаются — неподалеку от Кунгура и Воркуты. Пройдет некоторое время, Александр Петрович попытается объяснить эти странные загибы. Он выдвинет гипотезу, согласно которой в этих районах существуют жесткие глыбы, «малые подземные горсты», по его терминологии, они служат упорами, которые «обтекались» складчатостью. Дальнейшие исследования подтвердят эту точку зрения, и с некоторыми дополнениями она принимается и современными учеными.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
