– Это тебе на первое время. Потом тебе жалование будут платить. Все твои вещи мы сохраним в целости, за них, Савва, ты не бойся, – я на ярмарку приехал во всем домашнем, во что меня уже тут одели, а московские вещи лежали в сундуке, моем, отдельном. – Как и за долю свою не бойся – сохраним. Служи честно. Выслужишь через три года полное гражданство, тогда и возвращайся на мою племянницу залазить. С полным правом.
И подмигнул мне глумливо, паршивец.
А меня под конвоем отвели на окраину города, где размещался за забором армейский сборный пункт, который, наверное, в любом конце галактики будет одинаковым, где и поселили не в душной казарме для рекрутов, а в прохладной и комфортной шестиместной палатке, которые предназначались для добровольцев, как льгота.
Там я от соседей и узнал, что уже неделя как началась война империи с южным соседом.
Здравствуй, опа, Новый год! К чему мне еще и чужая война? За что?
3
Долго мне бичевать на пересылке не пришлось. Тут в империи, хоть и армия, но порядок в ней был.
После обеда всех добровольцев помыли в бане. И потом долго гоняли в голом виде по врачам в длинном бараке. Некоторых отсеяли по медицинским показаниям, на что те очень обиделись на эскулапов и к моему удивлению громко требовали пересмотра такого решения.
Пока стоял в очередях этой медкомиссии я выяснил весьма любопытные подробности имперских порядков. Лет так за десять до моего попаданства в этот мир император Отоний Второй провел очень прогрессивные реформы. Особенно государственной службы. Все окружающие империю страны уже перешли от небольшой профессиональной армии к массовой армии по призыву, основной задачей которой в мирное время была подготовка обученного резерва на случай большой войны. Не отстала от них и империя. Но к хорошему кнуту – каторги на такой же срок за уклонение от призыва, император добавил несколько очень заманчивых печенюшек не только в виде некоторых льгот для добровольцев.
Все население империи теперь делилось не на дворян, мещан и крестьян, а на подданных и граждан. Причем представители любых сословий (которые никто не отменял) могли оказаться и в той и в другой категории. Но подданные имели только обязанности перед короной, а граждане еще и права. Право государственной службы, право избирать и быть избранным, как на муниципальные должности, так и депутатами в провинциальные сеймы. Избирать и быть избранным можно было только после трех лет военной службы в любых чинах.
Служба по призыву имела двухлетний срок и гражданства не давала – оставайся на сверхсрочную еще на два года, если приспичило стать гражданином. Таким образом, поощрялось и мотивировалась добровольчество. И пункт в биографии о том, что человек служил в армии добровольно, при прочих равных, имел преимущество во всем в последующей жизни.
Дворяне, даже имеющие высокий образовательный ценз начинали военную службу с рядового – сроком на год. После чего они могли поступать в офицерские училища или дослуживать свой срок в чине фельдюнкера еще два года помощниками офицеров в ротах, если настроились на гражданскую жизнь. Такие уходили на дембель лейтенантами военного времени и составляли офицерский резерв ротных субалтернов на случай большой войны и массовой мобилизации. Но для этого надо было иметь полное среднее образование. Иначе – служи как все, даже если твой род насчитывает больше тысячи лет. Героические предки за тебя служить не будут.
Студентам технических специальностей без различия сословий давали спокойно доучиться и призывали их только после защиты дипломной работы на тех же основаниях, что и дворян. Что часто приводило к таким, на мой взгляд, курьезам как воинское звание инженер – ефрейтора. Они также после года солдатской лямки могли пойти на краткие офицерские курсы и продолжить службу уже в корпусе военных инженеров или дослужить оставшиеся два года инженер – юнкером с выходом в отставку инженер – лейтенантом. Но таких высоколобых солдат чаще можно было встретить на флоте, чем в пехотной казарме.
Гуманитарии служили также как и необразованные, кроме переводчиков и юристов, которые со второго года служили по специальности.
В первый год службы ни дворянам, ни бывшим студентам никаких поблажек не давали – гоняли и в хвост и в гриву, как и всех. Император считал, что не понюхавший портянок в казарме изначально плохой офицер, так как солдатской жизни не знает. А как можно успешно командовать теми, кого не знаешь?
Ни титул, ни древность рода, ни образовательный ценз, ни размер состояния значения не имели.
А по поводу активных возмущений решениям медкомиссии, то ларчик открывался просто – для государственной службы требовалось такое же наличие здоровья, как и для армии. При этом никаких ограничений для частной инициативы в империи не было. Только для госслужбы.
Но гражданин всегда и везде имел преимущество перед подданным. Даже государственные заказы при прочих равных условиях передавали гражданам. Такое вот стимулирование полновесным кройцером.
Как императору удалось таким образом прижать не только родовитых дворян, но и толстосумов третьего сословия ума не приложу. Но ведь сумел. Сроку на реформу госслужбы было положено пятнадцать лет. Таким образом, через пятилетку удалялись в отставку все чиновники, не служившие в армии, и заменялись дембелями.
Так что при очередном уточнении списка налогоплательщиков, которые в империи составлялись каждые в пять лет, меня все равно бы призвали в армию. Но добровольцы имели десятипроцентную льготу по налогам всю оставшуюся жизнь. Кузнец меня фактически облагодетельствовал, только я еще этого не понимал и был на него очень зол, хотя и понимал его мотивы.
Медкомиссию я прошел на ура и был признан годным к службе без ограничений.
Потом нас всех переодели в хлопчатобумажную униформу светлогорчичного цвета. Выдали сапоги, щетку, ваксу, ремни и ранцы, подворотнички, иголки и нитки. Все пока без знаков различий. И дали время привести себя в порядок до ужина.
Подворотнички оказались у всех одного размера, для меня короткого. И чуя предстоящую раздачу звиздюлей от сержантов, я просто оторвал полоску от чистого носового платка и подшил ее к воротнику на найденный около палатки кусок конопляной бечевки. Получилось аккуратно и даже красиво. Главное, что бечевка не проволока, щупай ее не щупай она мягкая.
Иголки с нитками я прикрепил за отворот кепи. И подписал все свои вещи химическим карандашом по – русски «Кобчик». А то знаю я, как могут «гулять» в армии неподписанные вещи. Я бы и хлоркой их подписал – что надежнее, но не было ее в досягаемости.
На ужин мы шагали пока еще толпой, но уже в форме, вызывая приступы зависти у рекрутов, которые на нашем фоне выглядели разномастной толпой беженцев.
Накормили нас по меркам российской армии неплохо. Кашей со щедрой мясной подливой, типа татарского азу. И на запивку выдали что-то отдаленно напоминающее какао. И вкусный свежеиспеченный хлеб.
После ужина выдали по куску дерюжного полотна и приказали все домашние вещи зашить в него. Их отправят домой почтой. Вот каждый и сидел перед палаткой и сортировал свое барахло, мучительно думая, что оставить, а что домой отослать. Я себе из домашнего кроме носовых платков и мыльно – рыльного оставил только нож, запасные портянки, бритву, да кресало – лишнее барахло солдату только в тягость. Еще харчи домашние. Помню сам, что по первой в армии как ни корми – все одно чувство голода будет неистребимо месяца три.
Ну, и нож не забыл. Он у меня еще с Москвы – китайская подделка под испанскую складную наваху. Железо – дрянь, хотя точиться хорошо до бритвенного состояния, но держит заточку недолго.
Потом пришел интендантский фельдфебель и с ним два солдата прикатили ручную тележку. И все наши посылки покидали в нее. Неграмотным, в том числе и мне, адреса написали на них с наших слов.
А дальше была самая желанная команда для солдата – «отбой». Ее продудел невидимый отсюда горнист. И я заснул с чистой совестью на чистой простыни, пусть теперь о моей судьбе командиры думают. Им за это большое жалование платят.
На следующий день на каждые две палатки нам прикрепили по старослужащему ефрейтору в качестве командира отделения. И после завтрака, наскоро сбив взводные колонны, всех обмундированных добровольцев – чуть за сотню голов, под командой высокого горилообразного фельдфебеля повели пешком в летние лагеря на курс молодого бойца, как я понял. Мне повезло попасть на сборный пункт в последний день перед отправкой учебной роты. А то бы куковал там еще две недели, пока не сформируют новую.
Что-либо нам объяснять никто не удосуживался. Приказали идти – вот, и выбиваем пыль из дороги. Никаких политинформаций про войну нам никто не проводил, как будто ее и не было.
