работает в «Доме Печали» – тоже соседнее здание… – чего же боле? Всю жизнь просидит на сплющенном мягком месте – как-то я и не задумывался об этом – о сплющенности и о всей жизни! – раскланиваясь с престарелыми поклонниками на «Стихах.ру» («с теплом», «обнимаю», «Искренне Ваша, SvetLana»), и не увидит ни вершин Килиманджаро, ни полей Елисейских… Геленджик/мужик раз в два года, да шашлык «в Сочах» с караоке и аквапарком – предел мечтаний.
Для поэтессы местной – освоила почти немыслимое: стоять на четвереньках, как детская лошадка, посередине комнаты… Тем более, что комната пустая, кровать холодная и скрипучая, в соседней кухонке валтузятся упившиеся до мракобесия «сегрегаты». Остаётся лишь с улыбкой: «Мальчики, в эту комнату пока не входить!» – и подстелить подстилку, как соломку, под колени. Все довольны, даже сегрегаты. И даже – я! А если – войдут?..
В последнее время ещё и вилять от меня стала. Недомогает постоянно, то одним, то другим, то день рожденья дедушки, то бабушки, то завал на работе, то сабантуй всё там же. Знаю я этих двоюродных бабушек. И никто никогда не войдёт, хоть целый час ты стой там «в любимом знаке зодиака», читай стихи, выслушивая беспощадную критику.
– «SvetLana», – ёрничаю я, когда мне присылают (а то и так их мало!) ещё и ссылку на «Стихиру» эту, – да ты назад-то прочитай.
Даже и в Тамбове-то она не знала дискотек «для взрослых» или рок-тусовки! Для семидесятилетних своих старпёров, бесспорно, ты и вблизи тридцатника Лолита, но почему бы для меня не быть «с теплом», «душевно» и «искренне», а надо меня, как школьника, мурыжить на улице?!
Единственная моя была надежда – ненавязчиво предложить зарулить в «Спорт». Там, после доброй кружечки зловредного ерша и не менее пагубной пары рюмок рябины на коньяке можно под свежий шумок в голове и бенгальский огонёк в желудке свести дело на то, чтобы отправиться ко мне.
Ну, кто не знает «Спорта»? Приличнейшее заведение прямо чрез дорожку. Чрез него вход на стадион (и мы так и поступали вместо покупки билетов), а рядом ещё как-то никогда нами не замечаемая или отмечаемая как «просто дом» церковь Лазаря.
Правда, теперь, говорят, кафе давно демонтировали: как видно, в нынешней реальности столь единообразные понятия «спорт» и «спирт» никак уже не сочетаются.
Катю, кроме того первого раза, мне и в голову не приходило в «рыгаловку» пригласить. Даже в «Спорт» – никогда! Пару раз по паре её подружек с Кольца отоваривались в этом «Спорте» со мной водочкой, хотя я их и не уговаривал, скорее наоборот. Да и вообще дело это неженское, заведения класса «Z&Down» для крепких, так сказать, мужей, онтологических охотников и ратников…
Здесь не играют в карты, в кости, в другие игры – ни во что вообще! Здесь не орёт и не отвлекает телевизор – промывая мозги персонала, как в дешёвой парикмахерской; не блистает он с каждой стенки, не оглушает музло – как в кафе обычном. Здесь не посиживают парами (сколько так высидишь – минут сорок, максимум час), невольно зыркая в эти экраны и делая вид, что разговору мешает музыка; не сидят, как нынче, уткнувшись в мобильники, на связи с кем-то, чем-то «важным», что-то «просматривая» – у большинства вошедших мобильного телефона попросту нет. Да в подземелье глубоком и не ловится, конечно, – сюда даже в то время не приходили с папками, барсетками, ни у кого из рассчитывающихся у стойки (в том числе у себя) я ни разу не видел портмоне. Замусоленные трудовые десятки и бряцающие медяки выгребаются энергичной или трясущейся горстью из кармана, из второго кармана, откуда-то из-за подкладки… с помощью долгих словесных и физических манипуляций вытрясаются из спутника и собеседника.
Здесь принимают самый сильный наркотик – разговор по душам за жисть, о доли своей и о мироустройстве вообще. Здесь не политика кухонная властвует, но философия. Здесь бочка Диогена (Диониса), подвал таких бочек, и каждый ищет человека – да и по-русски Бога… И находит: кто друга до осточертения закадычного, кто временно возлюбленного пуще семьи и разума собутыльника, кто столь же временную эфемерную истину in vino stuporem, уют, проклятья и восторги. Бывает, конечно, и здесь орёт музыка – но так, чтоб лишь могла на равных конкурировать с гвалтом разговоров.
Здесь подземелье натуральное, вонюче-туманное, бушующее, задымлённое, живое самой наиживейшей корневищной жизнью…
Ну, нет уже теперь такого… как вам объяснить? Такое, короче, мульти-лофтовое арт-пространство, с самым гм… имбово-лойсовым вайбом, с некими архео-анархо-инсталляциями… Типа воды по колено в сортире или выдранной там ручки-задвижки, а то и выбитой двери (или ещё чего), и собираются тут самые протащенные «по жизти, чесноку и луку» хипстеры-воркаутеры, чтобы часов на шесть-восемь откиснуть без телефонов, чисто в стайле рэп-батлов и чисто мужского послетрудового гоу-гоу… А уровень чуть выше – полуподвал, с какими-то окошками, совсем почти без хтони, это уже твёрдый «Y»; ну а «Спорт» уж сей – почитай специально для поколения «Х» (топового тогда!) спроектированное полностью виброустойчивое надземное строение.
Бывают, конечно, и здесь иной раз дамы – уже немало лет занимающиеся домашним и дворовым воркаутом алконяшки, порою даже в лосинах. Чекнул чекушку (150 в «хрущаке»), за столом зачекинился с тремя кружками разбодяженного – главное не чекануться! А вопрись сюда с такой Катриной – как пить дать придётся если не кулаками, то уверенным владением матерным жаргоном (а то и киками с криками «кия!» – уже на улице у входа) отстаивать своё право присутствовать при ней бесплатным – не угощающим, что уж тут – приложением.
Невольно выходит – читатель, наверно, уже насторожился, – что автор-герой на некую бедность и маргинальность упирает. Хотелось было вообще обойти эту неблагодарнейшую нынче тему – самого себя в подробностях бытового бытия, но вне контекста и рассказ не клеится. Да не на «некую»: «некая» – это литература, литературщина, когда прочёл, захлопнул книжку и забыл. Не будем, конечно, пугать и шеймить – простите, феймить – криндж-мейкингом этим «давно минувших лет», но времена и впрямь тогда, мягко говоря, были иные. Работы по инету и в проекте ещё не водилось, студенческих всех этих вакансий не существовало, да даже кассиром в магаз – в ларёк то бишь – лишь по большому блату можно было устроиться.
У Лукоморья тогдашнего хикикоморей[1] всяких – по-русски звучит как «кикимора хихикающая» (если Ж.) или «комар на мухоморе» (ежели М.), то есть когда сексуальных претензий хотя бы на сто грамм этого мира ни грамма, – ещё не водилось. Разве что по самому изуверскому алкашизму. Но для алконавтов наших, в отличие, например, от английских и американских, и квасить-то в одно лицо, в домашней слоновой башне сидючи, отнюдь не в кайф. Никто и не сидел по барам, покручивая в руках стаканчик с виски – одиноко или «с целью познакомиться», да и баров-то тогда особо не было… А вот сотоварищи – всегда неотъемлемы: в «рыгаловочке», в любом дворе, на каждой лавочке…
Так что борьба за корку хлеба велась, как и положено, но за жёсткую жёстко, по-сизифовски неравная, с прорывами редкими и просветами сверхкороткими…
В общем, я к тому, что именно Кате, из всех девушек, с которыми я пытался водить дружбу, повезло – извините, мои немногочисленные подружки, это даже странно произнести! – весьма даже регулярно походить со мной по кафешкам.
И не по пивнухам, я уточняю. Приличные кафе, пиццерия, «Пике» с коктейлями, синема, даже ресторанчик на втором этаже «Родины», где порция уж настоль аутентично итальянской пасты стоила как три свитера из секонд-хэнда, дюжина паст зубных или пол-ящика водяры. И что самое невероятное – невероятной Кате за всё это время во всех заведеньях не пришлось потратить ни единого шекеля, ни малейшего сантима! Платил всегда я – из неразменных евро первого (и, по сути, единственного!) своего гонорара. Подумаешь там, подвиг! Но здесь я вынужден вновь уточнить, что в те времена в кругу моих знакомых, отъявленных всё алкотрейсеров, и даже почему-то от знакомых знакомых, уже, как расходящиеся на воде круги, чем дальше, тем приличней, я также не слышал такой рекламы: никто и никогда не расхаживал с девахами по кафетериям! В кругу знакомых Кати – я думаю, тем более. Когда я по пьяни навёл-таки Дошкина на разговор о его отношениях с Катей, он отрапортовал: «Да что Катя – Катя такая: в первый день, пока мы с ней шлялись по городу, купили буханку хлеба, и пока ходили, она одна всю буханку охаврячила!».
