Правобережные считали себя обделенными, жителями задворков, поэтому ненавидели более благополучных левобережных и остервенело месили им рожи кулаками и ботинками, а то и велосипедными цепями…
Сегодня обошлось – удачно добрались до остановки; минут через десять подошел автобус, и, хоть желающих уехать на свои участки в этот сентябрьский субботний вечер оказалось много, получилось забраться в середину желтого кособокого от частого перегруза ЛиАЗа. Там, в середине, давка была слабее. Марина Лузгина даже села, и ей на колени поставили рюкзак с драгоценной брагой. Топкин стоял рядом с Ольгой, чуть сзади, и при каждом толчке прижимался бедрами и пахом к ее бедрам и попе – и мягким, и упругим одновременно.
Когда автобус поднимался в гору по улице Салчака Токи, Андрей осмелел и, как бы придерживая, обнял Ольгу за талию, положил ей ладонь на тугой впалый живот. Ольга не сбросила руку, не отстранилась. Наоборот, как-то еле уловимо подалась к нему.
* * *
– Господин Томин!.. Господин Томин, мы отправляемся!
Топкин обернулся на настойчивый голос и увидел встречавшую их группу девушку. Она с некоторым недоумением смотрела на него.
– А, да, иду!..
Дождь был мелкий, но плотный, и Топкин чувствовал, как его волосы напитались влагой. Правда, негустые уже волосы, не то что раньше – плотная шапка проволоки: даже машинка парикмахера буксовала, а когда стригли ножницами, раздавался треск.
– Господа, поторопитесь, – говорила девушка засовывающим чемоданы и сумки в багажную нишу над днищем автобуса, – здесь разрешено стоять не более трех минут… Проходите, проходите в салон, – это уже ему, Топкину.
– Спасибо.
Он поднялся в теплое нутро автобуса. Сел к окну. Утерся носовым платком, понаблюдал за суетой размещения и достал бутылочку. Отпил немного. Все равно скоро спать. Дождь к тому же… не погуляешь.
– Быстро совершаю перекличку! – голос в микрофон. – Пожалуйста, Аверьяновы, четыре человека.
– Здесь, – взметнулись дружно четыре руки.
– Арбузовы, два человека.
– Присутствуют…
Двери автобуса мягко закрылись. Тронулись.
– Васильев.
– Я, – густой бас.
– Хорошо… Дроздовы, трое…
Ожидание своей фамилии утомляло; скорей бы услышать, откликнуться и задремать… Топкин сделал еще глоток и съел ломтик шоколадки «Таблерон».
Автобус остановился.
– Мы отъехали на свободный участок, – объяснила девушка. – Продолжим… Если кого-то нет, будем искать.
– Да все тут! – заявил мужской голос, явно нетрезвый. – Париж хочу быстрее!
Девушка не обратила на этот выкрик внимания:
– Савельева.
– Здесь.
– Суровцевы, три человека.
– Мы! – детский звоночек.
Топкину стало муторно от этого голоска. Так бы мог выкрикнуть и его сын Даня. Мог сидеть здесь рядом… Наверняка в Диснейленд проситься бы стал, Топкин бы мягко отказывал – билеты дорогие, то-сё… А потом бы повез.
– Том… Топкин.
– Я, – негромко, но четко сказал он и облегченно отвалился, нашарил рычажок и откинул спинку, почти лег. Слава богу, сзади никто не возмутился.
– Юренёва.
– Тут!
– Всё. Спасибо! – Уже не озабоченный, а приветливый голос: – Спасибо, что вы оказались столь дисциплинированными и мобильными… Итак, я приветствую вас на французской земле. Меня зовут Анна Потапова, и я помогу разместиться вам в отелях. Мы отъезжаем от аэропорта Орли. Дорога до района, где размещаются наши отели, составит порядка тридцати пяти – сорока пяти минут. Позволю себе занять это время полезной, на мой взгляд, информацией о Париже…
Почему они не ездили тогда на дачи каждые выходные? Девчонки отказывались. Ломались… боялись… Да и они, парни, вели себя не очень. Дурачки. Тоже, подобно буграм, всё понтовались, пытались из себя что-то корчить… Зачем, например, в тот раз так нажрались этой браги?
Доехали отлично. И по дороге без слов, разговоров все еще больше сблизились. То есть сблизились пары. Топкин с Ольгой, Белый с Мариной, Боб с Ленкой, Саня Престенский с Юлькой. Конечно, симпатии обозначились давно, но за эти полчаса стали, казалось, прочнющими.
Дом Боба стоял в старой части дачного поселка – первая остановка, третий переулок.
Когда-то, в начале восьмидесятых, дач в Кызыле почти не было. На правом берегу, в тополевом лесу, находилось десятка два просторных участков для партийной, творческой верхушки республики. Остальным как бы и не требовалось. Во-первых, овощами и основными фруктами вроде яблок, груш город снабжался исправно, а во-вторых, Кызыл больше чем наполовину состоял из частного сектора – изб с огородами. Да и у многих жильцов пятиэтажек были в городе клочки земли – три-шесть соток, – на которых можно было выращивать морковку, лук, редиску, немного картошки, корней двадцать помидоров.
Но в середине восьмидесятых начались перебои с продуктами, плюс к тому частный сектор в центре сносился, на его месте строили многоквартирники. И по обоим берегам Енисея стали разрастаться дачные кооперативы.
Родители Пашки Бобровского одними из первых получили землю под дачу на левом берегу. Теперь здесь стояли крепкий бревенчатый дом, баня, сарай, крошечный сад – с десяток вишен, яблонь, ранеток… Треть участка занимала картофельная деляна.
Сейчас картошка была уже выкопана, из подсохшей земли высовывались зазеленевшие от солнца клубеньки, которые из-за мелкости не стали собирать.
Пацаны без промедлений соорудили посреди делянки самодельный мангал из кирпичей, развели костер. У Юльки была с собой замаринованная баранина, у Ольги – дефицитные сосиски.
«Может, затопить баню, а?» – предложил Боб с таким явным подтекстом, что даже парни испуганно отказались.
Белый увидел в домике удочки:
«Чуваки, а давайте порыбачим! Самый момент сейчас».
«Какой момент?» – не поняла Марина Лузгина.
«У рыбы жор как раз перед зимой. Клевать должно бешено… Айда на Енисей!»
Идея пойти на Енисей девчонок почему-то очень воодушевила. Пацаны, уловив в этом воодушевлении некий намек, поддержали.
Наскоро, не на углях, а на огне поджарив куски баранины и сложив их в мутный, не раз, видимо, стиранный целлофановый мешочек, перелив брагу из одной банки в три бутылки, закупорив их пробками, отправились на реку. Да, и червей накопали – черви были жирные, маслянистые, ленивые. Даже не очень сопротивлялись, когда их хватали пальцами, бросали в консервную банку из-под горошка.
До берега было метров триста. Но в том месте рыбалка осенью никакая – залив со стоячей водой, который лишь в половодье превращался в протоку. Тогда – в мае-июне – можно там натаскать ельцов и сороги, а сейчас – в лучшем случае пескарей; скорей же всего, мальки всех червей обсосут. Поэтому направились слегка влево, ниже по течению. Там перекаты.
С собой несли две удочки, на всякий случай – снасти в офицерском планшете. В удачную рыбалку не верилось, хотелось просто побыть на бережку. На даче еще успеют наторчаться.
Перед тем как закинуть, жахнули по полстакана сладковатой, отдающей дрожжами браги, закусили мясом. Девчонки тоже выпили, но понемногу, проверяя, крепкая ли она, или так – морсик…
Распустили лески, наживили крючки, бросили. Рыбачить стали Саня и Белый. Андрей сел рядом с Олей на ствол упавшей ивы, смотрел на бегущий поток Енисея, бурунчики, возникающую и исчезающую пену, на противоположный берег – голые, зеленовато-желтые увалы. Знал, что Оля смотрит туда же. Скучный вроде бы пейзаж для них был родным, не утомлял глаза.
С неделю назад случились заморозки, мошкару и комаров в основном побило, но редкие еще пищали над головой. В траве вяло потрескивали кузнечики, пытаясь радоваться последним теплым дням.
Солнце сползало на край неба, вот опустилось за шапки тополей, и сразу похолодало.
«Не клюет ни фига, – вернулся к остальным Саня. – Трех червей сменил, и ни одной поклевки».
«Жаркий день был, спит еще рыбешка», – сказал Боб.
Что-то дернуло Андрея поймать кузнечика и надеть на крючок вместо червя. Забросил на сам перекат. Поплавок – кусок пробки с торчащей в центре спичкой – поскакал по волнам, а потом, когда течение успокоилось, закрутился над ямкой ниже переката. Закрутился – и вдруг исчез. Мгновенно, но мягко, без всякого всплеска. Андрей даже не понял поначалу – туповато искал поплавок на поверхности, думал, что просто потерял из виду. Но тут леска натянулась, конец удилища изогнулся.
Рванул удилище вправо, в сторону переката, а потом сразу вверх. И почувствовал на крючке серьезную тяжесть… И вот в слепящих брызгах боковых лучей солнца – извивающееся, серо-розовое.
«Бли-ин, ленок!» – сдавленный крик Белого.
Рыба шлепнулась на траву и там уж сорвалась с крючка, запрыгала к воде. Ее настиг Саня, прижал, ударил кулаком в голову.
Долго рассматривали добычу, взвешивали на руках.
«С полкило будет».
«Но, не меньше!»
«Тело-ок!..»
Андрей оглянулся на Ольгу; она смотрела на него с гордостью. От этого взгляда, короткого – Ольга тут же отвела глаза, – у Топкина дернулось в паху и стало распрямляться, расти, дыбя ткань штанов… Да, как тогда член стоял, в пятнадцать лет! По утрам часто не мог сходить в туалет: толстый, стальной прочности штырь торчал вверх – как тут помочишься? Тем более в тесной коробочке, где от двери до унитаза полшага.
