Михаил Григорьевич повернулся к начальнику штаба:
- Как мыслишь, Иван Христофорович, не подведет пехота? Артиллерия у нас на "отлично" действует, а что там с пехотой?
Услышав подобный вопрос, полковник Баграмян отставил в сторону стакан с чаем и распахнул кожаную папку:
- Вот, товарищ комдив, рапорты командиров второго и третьего полков о проведенных учениях.
Комдив чуть заметно поморщился: полковник с истинно кавказским упрямством все время коверкал слова "рапорта" произнося его "рапорты" с ударением на "о". Но это был один из очень немногих недостатков начальника штаба, а потому Ефремов тут же забыл о нем, и принялся читать. И практически тут же Баграмян принялся экспрессивно комментировать читаемое:
- Клянусь, честное слово! Молодцы! Двадцать километров прошли - ни одного обмороженного, ни одного отставшего! Питание организовали горячее, медсанпомощь! На рубеж вышли: сходу артиллерию развернули, молодцы! Клянусь, в пять минут все сделали! Пулеметами атаку поддержали, батальоны в цепи развернули! Прижали условного противника огнем, и - броском заняли первую линию! Клянусь, честное слово, молодцы! Пока первую линию занимали, артиллеристы огонь на вторую линию перенесли - и сразу же, без остановки вторую линию полк берет! Молодцы! Клянусь, честное слово!
Михаил Григорьевич слушал восторги начштаба, читал рапорта, и перед его глазами вставала заснеженная равнина, по которой ускоренным маршем движутся колонны красноармейцев. Вот, обгоняя пехоту, вперед выносятся конные запряжки с полковыми и батальонными пушками. Взлетают в серое зимнее небо клубы пара от лошадей, орудия разворачиваются в сторону оборонительных позиций условного противника, ездовые тут же гонят упряжки назад, а на открытые артиллерийские позиции уже мчатся новый запряжки - с зарядными ящиками. Унитары перепархивают по цепи артиллеристов, словно невиданные летательные аппараты, гремит команда "Огонь!" и практически одновременно с ней грохочут пушки. Залп, еще, еще...
Под грохот артиллерии вперед бегут бойцы, таща за собой на салазках "максимы". Падают, точно подрубленные, занимая свои позиции, и вот уже в гром орудий вплетается уверенное стаккато пулеметов. А по заснеженному полю ползут вперед стрелковые цепи в островерхих суконных шлемах. Все ближе и ближе линии траншей с остатками проволочных заграждений... И, наконец, завершающим аккордом сквозь снежную пелену взлетает в низкое балтийское небо могучее "Ура!"...
-...И третий полк отличился! Стреляли вчера так, что товарищу Сталину доложить не стыдно, клянусь, честное слово!
Ефремов кивнул, отложил рапорты в сторону и велел адъютанту соединить его с командиром корпуса комкором Апанасенко. Иосифу Виссарионовичу пусть другие докладывают, но Иосифу Родионовичу доложить и впрямь не стыдно...
12.29, 28 января 1937, Саратовская область
В вышине бездонно-синего зимнего неба несколько Р-5ССС выписывали, точно коршуны, медленные круги над Заволжской степью. Но вот один из них с переворотом свалился в крутое пике и устремился к земле. Раздалось бодрое татаканье пулеметов, от штурмовика отделились черные черточки бомб и, набирая скорость, понеслись вниз. На поле встали огненные столбы разрывов, а "эр пятый" натужно вывернул вверх. Ему на смену падал уже второй биплан, за ним - третий...
На наблюдательной вышке стояли командиры Сводно-бомбардировочной бригады Отдельного смешанного авиакорпуса Особого Назначения. Они долго молча наблюдали за эволюциями в воздухе и тем адом, который разворачивался на земле. Но, в конце концов, один из командиров - крепыш с будто высеченным из гранита лицом, не выдержал:
- Ну, и что скажешь, Валерьпалыч?
Комбриг Чкалов в упор взглянул на полковника Каманина и, по-волжски окая, неторопливо произнес:
- А что ты хочешь услыхать, Николай? Что ребята твои - орлы? Ну, это ты и без меня знаешь. Что бомбы они в цель кладут? А куда они их должны класть? Вот кабы они...
Что "они" должны были сделать, никто так и не узнал, потому что в этот момент со стороны солнца на смену отбомбившимся штурмовикам вымахнули звенья СБ. Снижаясь пологим пикированием, двухмоторные детища Туполева обрушили на полигон новые порции бомб, попутно поливая цели из носовых ШКАСов. Удар скоростных бомбардировщиков был подобен стремительному взблеску клинка: миг - и их уже нет, только на земле что-то пылает, да в небесах стремительно уменьшаются черные силуэты. И снова над полигоном закружили Р-5ССС, но теперь их поведение напоминало не спокойный лет хищных птиц, а нервное кружение своры собак-ищеек. Штурмовики на предельно малой высоте выискивали уцелевшие мишени, и тут же тщательно заливали их свинцовым дождем крыльевых скорострельных пулеметов Шпитального. Изредка от одного из штурмовиков отделялась и кувыркалась вниз бомба небольшого калибра, выискивая особо крупную цель, которая могла оказаться не по зубам пулеметам.
Теперь на Чкалова смотрели с надеждой уже двое: командир легкобомбардировочного полка Каманин и командир скоростного бомбардировочного полка полковник Громов. И комбриг не устоял. Обнял обоих своих друзей, притиснул к широкой груди:
- Черти! Ну чего, чего вам от меня надо?! Что я сегодня должен товарищу Сталину доложить, что бригада готова? Так он об этом и без нас знает! Но, молодцы! От сердца скажу: молодцы!
14.35, 29 января 1937, Москва, Наркомат Обороны
Климент Ефремович сидел за столом и в очередной раз перечитывал доклады командиров ОМКОН, ОСКОН и ОСАКОН о результатах первых проверок вверенных им соединений. На пятнадцать минут четвертого у наркома был назначен доклад в Кремле о ходе боевой подготовки группы войск, направляемой в Испанию. Лично товарищу Сталину. Перечитав еще раз, Ворошилов облегченно вздохнул: не напрасно собирали эти Отдельные корпуса, собирая буквально с бору по сосенке, изымая из округов лучших из лучших. Вон, какие результаты показывают. Округа, конечно, выли, когда передавали таких специалистов, но тут уж ничего не попишешь: если не хочешь выть над каждым лучшим, готовь своих подчиненных так, чтобы худших не было!..
Неожиданно Клименту Ефремовичу стало смешно. Он вдруг вспомнил, как метался по кабинету, театрально заламывая руки Уборевич, как Якир цедил сквозь зубы: "У меня поляки. У меня румыны. А чем я их сдерживать буду?"; как обычно немногословный Белов, вдруг разродился громовой филиппикой о недопустимости ослаблять столичный округ. Ворошилов вздохнул: вот они - дружки Тухачевского - кости белой. Каждый одеяло на себя тянуть норовит. Наплевать на соседа готов, лишь бы у него в округе тишь да гладь... Ему вспомнилось, как после оглашения списка забираемых из Белорусского военного округа, Якир вдруг добавил еще несколько фамилий. Поди, надеялся, что чем больше у Уборевича заберут, тем меньше у него потребуют. Как же, жди...
Только умница Шапошников не скулил, не ныл, а молча выслушал, уточнил сроки передачи и, как-то очень четко козырнув, попросил отпустить его, для решения вопросов о замене убывающих. Несмотря на свое царско-офицерское прошлое, наркому Борис Михайлович нравился. Не было в нем ни кичливой заносчивости Тухачевского, ни странной, угрюмой замкнутости Егорова, ни нездоровой восторженности Каменева, не тем будь он помянут. Память ему вечная, много хорошего он сделал, но очень уж восторгался всем и, частенько, за внешним блеском не видел реалий...
Климент Ефремович снова перелистал доклады, но теперь он думал уже о другом. Слушок был нехороший, будто "ограбленные" Якир с Уборевичем кинулись к Тухачевскому за помощью. Спаси, мол, и сохрани. И был вроде бы между ними разговор какой-то... да уже и не первый... Тревожно что-то маршалу: о чем это они там судачат промеж себя? Если его, Ворошилова ругают, то и черт с ними: брань на вороту не виснет и жить не мешает, а вот если... А Кобе такого не скажешь. Кто его разберет, за что Сталин так Тухачевского любит, а только не поверит он, не поверит. Доказательства нужны, а где их взять? Ворошилов - нарком обороны а не внутренних дел...
"Надо бы об этом с новым начальником ГУГБ побеседовать, - подумал нарком. - Лаврентий Павлович - это тебе не Колька Ежов. Умный черт, даже слишком умный, хотя на его посту только так и надо. Вот, после доклада и переговорю..."
15.48, 29 января 1937, Кремль
-...Таким образом, товарищ Сталин, можно с уверенностью сказать: к моменту окончательного сформирования Конвоя Особого Назначения все части и соединения, выделенные для данной операции, будут полностью боеготовы и снабжены всем необходимым.
Ворошилов вздохнул и замолчал. В кабинете наступила тишина. На этот раз состав участников совещания был еще более узким, чем во время памятной встречи на ближней даче. Молотов и Буденный отсутствовали.
