одни в пустой квартире.
Дверь открывается, и в отделение вваливается мой напарник Мишка. Сразу кажется, будто туча закрыла солнце, так в комнате стало темно и мрачно. Он только что привез очередного нарушителя, толкнул его на стул передо мной.
— Уля, зачем мажор приходил?
— А ты откуда знаешь?
Я открываю файл, готовлюсь вести допрос. Нарушитель, дядька с уставшим лицом и красными глазами, сидит, насупившись, и тяжело дышит.
— Все знают, — пожимает огромными плечами Мишка, — по рации инфа проскочила.
— Даже так?
— Не парься! За тебя переживаем, — смеется он. — Единственная женщина в команде. Так, что этому хлыщу надо было?
Ловлю на себе внимательный взгляд напарника и невольно сутулюсь, чтобы спрятать торчащую грудь. Еще и жара проклятая достала, чувствую, как пот течет по шее и спускается в ложбинку, а вытереться не могу: не раз замечала, как мужики на меня смотрят. У вещевиков даже просила рубашку на размер больше, не нашлось.
— Да, кто его знает, — отвечаю уклончиво. — Я не ожидала, что он будет таким прилипчивым.
Сосредотачиваюсь на работе, стараюсь не отвлекаться. День проходит быстро, но невольно вздрагиваю от каждого скрипа двери, так и кажется, что невыносимый мажор опять появится на пороге со своими безумными предположениями.
Как только стрелка приближается к пяти часам, хватаю сумку и тороплюсь к выходу. Мечтаю добраться до душа и наконец расслабиться в прохладе квартиры.
— Ульяна, — останавливает меня голос секретарши. — Загляни к шефу, вызывает.
— Ни пуха!
Коллеги сочувственно смотрят на меня. Мишка показывает кулак поддержки, мол, мы с тобой! Но мне от этого не легче, начальник у нас — суровый дядька. Открываю дверь в его кабинет и встаю навытяжку.
— Лейтенант Седых прибыла по вашему приказанию!
— Расслабься, — машет он рукой, трясет бумажками, я сдуваюсь. — Уля, что с иском делать будешь?
— Разберусь как-нибудь.
— Меня не устраивает «как-нибудь»! Адвокат требует тебя наказать.
— Так, накажите, — вылетает у меня, и тут же сжимаю губы: вот дура, еще беду накликаю.
— Штраф заплатишь?
— А много там?
— Прилично. Три твоих оклада.
— Твою ж мать! — скриплю зубами. — Егор Васильевич! Этот мудак сам виноват!
— Но-но! Без грубости!
— Извините, — заливаюсь краской. Нет, мат и ругательства в нашей среде — норма жизни, но при начальнике все стараемся держать себя в узде. — Мажор нарушил ПДД, а я штраф плати? Где я такие деньги возьму?
Шеф отводит взгляд. Еще бы! У него повышение на носу, а тут жалоба на сотрудника, все идеальные показатели летят к черту.
— Ну, ты не шуми, Седых, не шуми, — усмехается он. — Пойди, поговори с парнем, авось и решишь проблему мирным путем. Иск же досудебный, еще можно откат сделать.
Вылетаю из кабинета, едва сдержавшись, чтобы не хлопнуть дверью. Все мужики — козлы! Им лишь бы свой зад прикрыть, а какой ценой, не важно!
— Тебя подвезти? — вскакивает Мишка.
На его лице написана тревога.
— Нет! Я на метро!
Вскрикиваю немного истерично, но не хочу, чтобы он ко мне приближался: чувствую себя некомфортно от жары и злости, которая, сочится из всех пор и воняет. Малейший толчок или слово и сорвусь.
Вылетаю за дверь и бегу к станции, на ходу обмахиваясь ладошкой.
— Козлы! Козлы! — ругаюсь вслух. — Все мужики — уроды! Вот бы побывали в нашей шкуре! Узнали бы тогда, как тяжело маленькой женщине выживать в их мире.
Сворачиваю в проулок, чтобы срезать дорогу до метро, уже вижу выход, и тут из-за угла выныривает машина. Мы едва не сталкиваемся. Я столбенею, водитель тормозит. Авто разворачивается и делает полный круг, чуть не задевая меня бампером. Солнце бьет в глаза, ничего не вижу, мелькают блестящие бока машины, кричат свидетели, визжат колеса.
Наконец кружение останавливается, опускается стекло.
— Ты идиотка, спятила! — орет благим матом водитель. — Куда лезешь?
— Я… простите… я…
Водитель распахивает дверь и вываливается на мостовую. Я замираю: передо мной стоит мажор с перекошенным лицом, а с его лба стекает тоненькая струйка крови.
Это конец!
Возле нас мигом собирается толпа.
— О боже! — кричит кто-то.
— Достали эти богатенькие буратинки! — вопит бабка с кошелкой. — Люди для них — мусор.
— Да-да…
Я медленно прихожу в себя. Сердце бешено колотится от пережитого страха, даже дышать больно. Наклоняюсь, чтобы поднять выпавшую из рук сумку. Меня ведет в сторону, хорошо, что в узком проулке дома рядом, опираюсь на шершавую стену, втягиваю ноздрями воздух.
«Что со мной?» — недоумеваю. Никогда раньше не было такой реакции на страх, причем чувствую, что испугалась не за себя, а за водителя.
С чего бы? Это он защищен машиной, а не я.
— Блин! Что за невезуха! Опять ты? — рявкает мажор, трогает лоб, смотрит на пальцы. — Твою ж дивизию! Видишь, что ты наделала.
— Я? — захлебываюсь слюной от возмущения. — Это ты едешь, мечтаешь! Я иду себе спокойно, а ты из-за угла…
— Спокойно? Да, ты по центру дороги шлепала!
— Я…
В толпе со скоростью ветра меняется настроение.
— Девка точно спятила, — качает головой бабка.
— Молодежь! Не чувствует опасности, — говорит прохожий, сплевывает и идет дальше
— Точно, из-за таких, как она, и случаются аварии, — поддерживает его дама, которая держит на поводке собачонку. — Правда, Пусик?
— Тяф, тяф! — звонко соглашается Пусик с хозяйкой.
— Да я… никого же не было…
Так и хочется самой залаять на зевак и послать их подальше, но захлопываю рот. Лучше мне промолчать, и правда, сама нарушила правила.
Мажор опять таращится на свои окровавленные пальцы, трясет головой, потом вытаскивает из кармана телефон. Я бочком, вдоль стены дома, протискиваюсь мимо его машины.
Несколько шагов в горку, потом за угол, и — свобода!
Облом!
Гад хватает меня за локоть.
— Стой! Куда намылилась? Новый иск подавать придется.
— Ой! — вскрикиваю нарочно. — Господин, вы что-то обронили?
— Где?
Он оглядывается, но мой локоть не отпускает. Показываю двумя пальцами на него:
— Глазки обронили, — и тут долго сдерживаемая злость прорывает плотину. — В следующий раз смотри, куда прешь, чмо!
Резко выдергиваю руку и, гордо
