По дороге встретила Шурку Окуневу.
Она поднималась от реки, еле живая, словно ее палками побили. Она тащила на руках Петьку – Петьке уже шесть лет, тяжелый, она запыхалась. Увидела меня и начала кричать, словно я была виновата.
– Я же звала! – кричала она. – Я же звала – и никого!
– Нашла? – спросила я. – Вот и хорошо.
– Ты не понимаешь. Холмик утонул! Он моего Петьку вытащил, а его унесло! Я сама видела!
– Где? – Я бросила сумку и побежала к реке.
Вслед кричала Шурка, потом она бежала за мной, она не замечала, что Петька тяжелый и мокрый, она все время повторяла:
– Я же не могла… Он за бревно держался, он Петьку вытолкнул, а река – ты же знаешь… Я Петьку тащила…
Река была вздувшейся, громадной, по ней неслись бревна, какие-то ящики… ни на берегу, ни в воде не было ни одного человека.
– Может, его выбросило на берег? – Я просто умоляла Шурку подтвердить, а она не смогла.
– Я видела – его голова там, на середине, появилась – и все…
Я взяла у нее Петьку, он устало плакал.
Мы по очереди несли его на косогор. Уже наверху я спросила:
– Ты кричала?
– Ой, как я кричала! – ответила Шурка.
Я отдала ей Петьку.
– Согрей его, – сказала я.
– Я кричала – и никого, – повторила Шурка и ушла.
И тогда я решила, что к маме пока не пойду. Мне нужно поговорить с кем-то серьезным, который захочет поверить.
Дошла до станции. Уж не помню как.
На станции были люди. Солдаты и дружинники вытаскивали из вагонов мешки. За путями, у стрелки горел Огонек.
Я увидела того лейтенанта, который говорил со мной вчера.
– Мне надо в Москву, – сказала я. – Обязательно. Может, я ошибаюсь. Но если я не ошибаюсь, тогда есть надежда.
– Поезда не ходят, – сказал он. – Ты же знаешь. И в Москве такие пожары…
– Тогда я вам скажу.
Его позвали, но он посмотрел мне в глаза и крикнул:
– Погоди, без меня!
А мне сказал:
– Говори, девочка.
И я ему сказала про совпадения. Про то, как увеличился Огонек, когда пришел Ким, про то, как он чуть-чуть уменьшился, когда я пришла от Сесе, как погас малыш, когда Холмик вытащил Петьку, а сам не смог выбраться из реки.
Мы с лейтенантом добрались до Москвы на его «газике».
И я все это повторила здесь.
Я знаю, что есть надежда. Никто раньше об этом не догадывался, потому что не искал связи между нами и Огоньками. Если нет надежды, ее надо искать там, где не искали.
Нет, я не смогу остаться здесь. Холмика нет, и некому даже напоить Сесе. Вы просто не представляете, какой он человек.
И мама, наверное, уже с ума сходит.
