Экран погас. Теперь перед Алеком и Дираком еще ярче светилась Хела, красивая и спокойная. Им оставалось до нее часов десять — ничтожный шаг в бесконечности, которую они уже пересекли. Дирак все так же уверенно и безучастно управлялся с аппаратурой, не обращая никакого внимания на планету. И понятно, ведь для него в этом не было ничего удивительного — просто цель, а не повод для переживаний. Она не могла вызвать у него никаких чувств. По существу, именно в отсутствии эмоций заключалась его сила, его преимущество перед людьми на всем протяжении их совместного путешествия. Иначе он, наверное, уже сто раз сошел бы с ума, сто раз вернул бы звездолет обратно или, поддавшись слепой ярости, направил бы его прямо на какое-нибудь пылающее солнце. Но люди были уверены в нем и спокойно отдали себя в его руки. Лишенный чувств, он мог противостоять природе, поскольку не зависел от нее. Для пего не существовало ни времени, ни пространства. Все было только поводом для размышлений. Но даже гигантский разум, располагающий огромными знаниями, не был главным — единственной и постоянной сущностью были для него люди и их указания. Это было сильней и действенней всех инстинктов, которые природа могла бы вложить в живое существо. Багратионов действительно сотворил чудо, может быть, величайшее в бескрайнем космосе, который они сейчас бороздили.
Алек очень хорошо понимал все это и не раз с затаенным дыханием вглядывался в умное, благородное лицо робота. Его черты, скопированные с произведения древнего скульптора, были действительно прекрасны. Но Алек боялся смотреть в пустые глаза, в блестящие линзы, которые недвижно светились на железном лице. Тогда ему казалось, что он выдаст какую-то тайну, нарушит фатальный закон и произойдет самое страшное — машина внезапно осознает себя. Хотя, в конце концов, это ее право, и в такие минуты Алек испытывал неясное чувство вины. В такие минуты, неизвестно почему, он старался разговаривать с роботом особенно тепло и ласково, но робот отвечал ему, как всегда, вежливо и разумно. Это раздражало человека.
Да, Алек часто ловил себя на том, что робот его раздражает. Прежде всего своими безапелляционными высказываниями. Своей самоуверенностью, пренебрежительным отношением ко всякого рода сомнениям и неподтвержденным выводам. Это чувство боролось в Алеке с глубокой признательностью, которая неизменно брала верх. И тогда Алек снова становился дружелюбным и ласковым.
Когда они стали приближаться к планете, он спросил:
— Как наши дела, Дирак?
Теперь робот не сводил глаз с аппаратуры.
— Скорость пятнадцать километров в секунду, — ответил он. — Расстояние от…
— Я спрашиваю тебя: благополучно ли мы сядем?
— Нет никаких оснований, чтобы мы не сели…
Теперь Хела заполнила собой весь горизонт, она была уже не такая ярко-синяя, к синему добавился нежный оттенок резеды. За полупрозрачной сеткой тонких, ослепительно белых облаков просматривался далекий континент. В тот момент они еще не видели озера, куда должны приводниться, — оно было на обратной стороне планеты, там, где сейчас рождался рассвет.
— Входим в верхние слои атмосферы, — доложил немного погодя Дирак. — Плотность воздуха больше предполагаемой.
— Сбавь скорость!
— Ты же хорошо знаешь, Алек, что регулятор скорости автоматический.
— Я не совсем доверяю автоматам, — любезно сообщил человек.
— А я очень доверяю, — сказал робот. — До сих пор еще ни один автомат не подвел.
— До сих пор не значит всегда.
— Разумеется, — спокойно ответил Дирак. — И все-таки я не вижу причин для беспокойства. В автомат заложены и отклонения от нормы.
Спустя час они пролетели над озером — тоненькой синей полоской посреди лесов. Дирак все так же, не отрываясь, следил за приборами.
— Длина озера восемьдесят километров, — сообщил он. — Ширина в среднем около пятнадцати километров. Глубина в центральной части около трехсот метров, возле берегов около двухсот. Чрезвычайно удобно для посадки и для взлета.
Им полагалось еще раз облететь всю планету, постепенно снижаясь, и на минимальной скорости приводниться на поверхности озера. Снова ночь и снова день, как во сне. Облачная пелена сгустилась, участки суши реже попадались на глаза.
Наконец Дирак сказал:
— Приготовиться!
Когда ракета утонула в молочной белизне облаков, сердце Алека защемило от счастья. После безрадостной пустыни вселенной, после бесконечного океана ледяной темноты эта мягкая, теплая белизна была для него нежным объятием, воркованием голубя, песней — всем тем, что оставил он на далекой Земле.
Потом осветилась и засверкала синяя озерная гладь, и синева наполнила все его существо. Все ближе, ближе — толчок! Ракета нырнула в водную бездну, и теперь только зеленоватые сумерки струились за кристально-прозрачным иллюминатором.
3
Когда они вышли на берег, шел тихий светлый дождик, но облака вскоре рассеялись и над ними засияло чистое небо.
Алек стоял на берегу и ощущал под собой живую землю. Он смотрел на небо и не мог сдержать слез, они текли и текли по лицу. Он был потрясен — чудо, которого он ожидал долгие годы, все-таки произошло! У него снова есть земля, небо, облака. У него есть натуральный воздух и чистая небесная высь. Он обрел снова тепло, исходящее от природы. Обрел чувства, которые воспринимали все это. Только голос пропал, горло не издавало звуков, он не мог произнести ни единого слова. И ничего не мог поделать с собой в эту минуту — только глубоко дышал, чувствуя, как возвращаются к нему силы и неугасимая жажда жизни.
В двух шагах от Алека стоял робот. Железная голова его медленно поворачивалась, словно телевизионная камера. Да, по существу, она и была камерой. Сейчас все, что его окружало, надлежало запечатлеть на миниатюрных кассетах в образах и звуках. И нужно впоследствии воспроизвести это сотни, тысячи раз, столько, сколько захотят люди. Все, чего коснулись его холодные глаза, становилось с той минуты бессмертным.
Наконец Алек сказал:
— Ну что, Дирак?
— Я все ожидал увидеть, только не это…
Он действительно был ознакомлен со всеми открытиями космонавтов.
— Правда, чудесно? — спросил Алек.
— Это похоже на бутафорию…
Алек готов был поклясться, что в голосе робота прозвучали нотки разочарования. Теперь уже и он окинул окрестности критическим взором. В самом деле, что-то было не в порядке, но что — он еще не мог понять. Конечно, здесь другая природа. Деревья не были похожи на земные деревья, скорее их можно назвать гигантскими цветами. Огромные заостренные листья высотой в несколько десятков метров поднимались прямо от земли. Массивные стебли, гладкие, зеленые, тянулись вверх и заканчивались громадным цветком в форме колокола — желтым, бледно-розовым, сине-зеленым. На мгновение Алеку показалось, что он превратился в ничтожную букашку и в таком обличье попал из космоса на клумбу с тюльпанами. Землю покрывал жесткий мох, напоминающий скорее какую-то синтетическую материю. Да, странный лес, чистый и нетронутый, словно в первый день творения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
