На по-восточному узкие улицы древнего Еревана хлынули разгневанные толпы.
Прозападному руководству крохотного кавказского государства стало ясно, что самостоятельно они не справятся с нашествием чумы двадцать первого века, и они, наконец, задействовали механизмы ОДКБ.
Началась операция «Несокрушимое единство». Знаменитые ракеты «Калибр» из акваторий Черного и Каспийского морей ударили по штабам, складам и ПВО исламистов. Потом в небе появились ударные беспилотники. Для них основной целью была бронетехника и автомобили противника, и только потом появилась авиация. Одновременно четыре усиленные батальонно-тактические группы выдвинулись к границе. Исламисты, следуя давно отработанной тактике, рассыпались на мелкие группы, и их предстояло выбивать из густых горных лесов, где их занявший удачную позицию взвод и батальон не сразу сковырнет.
За те три дня, которые Иван Жуков по кличке Казак участвовал в боевых действиях, он собственными глазами наблюдал то, что, казалось, осталось в средневековой дикой эпохе: обезглавленные тела, посаженные на кол люди… разоренные села. С каждым днем он все больше мрачнел, мечтая только об одном – отомстить изуверам. То, что пришлось поучаствовать в нескольких огневых контактах – не в счет!
Совсем близко – за густой листвой придорожных кустов – звучали хриплые голоса. Разведчики метнулись в стороны, застыли на обочине в положении для стрельбы с колена.
– Кто такой? Э-э? – голос гортанный, с кавказским акцентом. – Русский?
Казак замер, потом ответил с наглецой в голосе:
– Мы из отряда Али-паши «Воины Аллаха»! Слышал о нас?
– Э! Чем докажешь? Скажи шахаду!
– Ашхаду алля́ иляха илля Лла́ху ва ашхаду анна Мух̣аммадан расу́лю Лла́х[6].
Поверили. Из кустов поднялись трое громил в камуфляже и в черных беретах с зеленой эмблемой исламистов. Опущенные автоматы в руках. У одного из-за плеча торчала труба гранатомета.
– Я смотрю, идут двое, как роботы, шлемы такие – лица не видно, – боевик подошел, восхищенно поцокал языком. – Американский костюм?[7]
– Ну, – поднимаясь, коротко произнес Казак.
Дальнейший разговор прервал звон разбитого стекла и отчаянный визг из ближайшего дома.
– Там… Э… – замялся боевик, который разговаривал по-русски, но Казак его уже не слушал.
– Займи их, Бурят, – приказал товарищу по внутренней радиосвязи и побежал к двери.
– Доунт мув! – произнес сзади голос с ужасным акцентом.
Казак кубарем вкатился в помещение через выбитую молодецким ударом ноги дверь. Через миг перешел у стенки в положение для стрельбы с колена. Автомат щупал пространство коротким стволом.
Полутьма после ярко освещенной улицы не стала помехой. Умный шлем мгновенно вычленил картинку. У противоположной стены на куче тряпья барахтались двое камуфляжных, один со спущенными штанами. Они отчаянно боролись с кем-то, находящимся под ними.
– Стоять! Уроды, – негромко, со злостью рыкнул Казак.
Барахтанье прекратилось. Выпучив глаза, исламисты вскочили, один поспешно натягивал штаны, но схватить оружие не забыли. Битые волки! Растрепанная девчонка – невысокая жгучая брюнетка, вряд ли больше шестнадцати лет, изо всех сил вжималась в стену, сквозь превращенную в лохмотья одежду белело тело. На худом лице неподвижные блюдца застывших глаз, сжатые в ниточку губы побелели. Девчонка походила на брошенного щенка, готового к последней битве за жизнь.
– Прелюбодеяние, – негромко сказал Казак, – это харам[8]. У нас за прелюбодеяние Али-паша приказывает побивать грешника камнями до смерти. А как у вас?
– Слюшай, э-э… – протянул, преданно «поедая» грозного гостя глазами, один из камуфлированных, тот, что натягивал штаны, – слюшай, зачем харам? Зачем камнями? Может, договоримся? Э-э?
Напарник «голоштанного» гортанно затарахтел на своем языке, словно проворачивал тяжелые жернова.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Он говорит, – с готовностью перевел первый боевик, – если доблестный воин в претензии, то мы можем уступить девчонку.
Это предложение решило всё. Такие подонки не должны жить.
– Вы воины Аллаха и не должны себя осквернять! – повелительно произнес Казак, забрасывая автомат за спину, рука упала на пояс. С тихим, довольным шелестом вылез дедовский кинжал. Дед по материнской линии – старый казак – учил владеть и шашкой, и кинжалом.
– Хороший кинжал, – похвалил «голоштанный». – Рэзать девку будешь?
– Ага, – подтвердил Казак, подшагивая поближе и одновременно бросая по внутренней радиосвязи: – Мочи их!
Рука с кинжалом, словно камень с пращи, полетела снизу-вверх и врезалась в шею «голоштанному». Добрый тесак из доброй стали глубоко вспорол горло, перерубил хрящи почти до позвоночника, «нарисовав» на шее бандита еще один рот. Кровавый. Боевик не успел еще ни удивиться, ни понять, что он уже мертв, как Казак повернулся ко второму боевику, еще только поднимающему короткий автомат, что-то типа «Узи».
С улицы донеслась хлесткая автоматная очередь.
Первый выронил пистолет, орошая пол кровью, начал заваливаться на пол.
Перехват рукояти. Второму кинжал с отчетливым хрустом воткнулся в бок по самую крестовину и тут же вышел из тела. Боевик потрясенно захрипел, что-то рявкнул и медленно опустился на пол.
Казак повернулся к двери: как там напарник? Тут все закончено.
Сухой треск выстрела. Обожгло плечо.
Повернулся.
Девчонка с крепко зажмуренными глазами давила на спусковой крючок пистолета.
Сил хватило, чтобы, уйдя с линии выстрела, ногой ударить по пистолету. Тот ударился о стену, глухо упал на пол.
Умный комбез сжал форму на плече, блокируя кровоток, но плечо намокло, покраснело.
Ворвался напарник.
– Ни хрена себе! – Дуло автомата стремительно поворачивалось в сторону окаменевшей от ужаса девчонки.
– Отставить! – рявкнул Казак, успев подбить ствол автомата.
«Тра-та-та…» – коротко перечеркнул потолок короткий штрихпунктир пулевых пробоин.
– Какого черта, командир? – возмутился напарник. – Эта б… ранила тебя!
– Эти двое, – Казак указал рукой на бившиеся в конвульсиях тела на полу, – изнасиловать ее хотели. В шоке девчонка.
Он присел перед ней, зажимая рукой рану. Глаза закрыты, губы трясутся, шепчут что-то по-армянски.
– Не бойся, мы русские.
– Русские?.. – Глаза-блюдца открылись. В них появилось понимание…
– Ну так не попал же! А ты как, Сокол, зашел? Я что, не закрылся? – с некоторым беспокойством произнес с мягким южнорусским акцентом спецназовец.
– Неа.
– Черт…
Сергей проскользнул мимо приятеля в комнату. Между двух опрятно застеленных кроватей стоял стол, аккуратно уставленный тарелками с колбасной нарезкой и нарезанными щедрыми ломтями хлебом, вскрытая банка шпрот источала резкий запах, белела большая тарелка с вареной картошкой. Посредине стояла не открытая бутылка с прозрачным как слеза содержимым. Телевизор негромко бормотал что-то о загадочных пришельцах. Из десятки – центра висевшей на двери мишени – торчали глубоко вонзившиеся ножи.
Сосед зашел следом, привычно плюхнулся на свою кровать, рядом с газетой, лежащей в ногах. Сергей устроился напротив.
– Что, напугал? – Сергей насмешливо покосился на газету.
– Я тебе дам напугал! – спецназовец направил палец, словно ствол пистолета, на приятеля, на мгновение стылый взгляд уперся поверх воображаемого прицела в переносицу Сергея.
От крепко сбитой и накачанной фигуры соседа исходила почти видимая аура опасности. Хотя парни были друзьями, но на миг холодок страха пробежал вдоль позвоночника Сергея… Приятель воспитывался матерью-одиночкой и в детстве на улице его дразнили байстрюком[9]. Чтобы отомстить обидчикам, он записался в секцию бокса и кулаками доказывал собственные права, а после школы поступил в военное училище и по распределению попал в «северный» спецназ.
