Без двадцати пяти час мы с Вульфом сидели за столом у окна, выходившего на Мэдисон-авеню, между нами стоял Феликс — тонкий, подтянутый и элегантный, в черном костюме и белой рубашке, готовый к встрече гостей.
— Так, значит, устрицы, — проговорил он. — Они только что поступили, самые свежие, — никогда не видел более великолепные экземпляры, — и, конечно, много луку. Все будет готово через десять минут.
— И оладьи, — добавил Вульф. — Его зовут Филипп?
— Филипп Коррела. Разумеется, все знали Пьера, но Филипп — лучше всех. Как я уже сказал, мне не приходилось встречать Пьера где-нибудь еще, кроме как здесь, в ресторане. Нам его будет недоставать, мистер Вульф. Хороший был человек. Трудно поверить… Прямо в вашем доме! — Феликс взглянул на часы. — Прошу меня извинить… Сейчас пришлю Филиппа.
Феликс ушел; в ресторан уже начали прибывать первые посетители.
— Ну что ж, — заметил я. — Миллионы людей также скажут: «Трудно поверить… Прямо в доме Ниро Вульфа!» Но, возможно, некоторые заявят, что поверить в это не так уж и трудно. Не знаю, что хуже.
Вульф лишь молча и сердито посмотрел на меня. Из примерно семидесяти человек обслуживающего персонала ресторана «Рустерман» Вульф никогда не встречал только семерых или восьмерых, поступивших на работу после того, как он оставил попечительство.
Но вот появился Филипп Коррела в белом переднике и поварском колпаке.
— Возможно, вы помните меня, мистер Вульф? — спросил он. — И вы, мистер Гудвин.
— Разумеется, — ответил Вульф. — У нас однажды возник спор относительно одного специального соуса.
— Да, сэр. Вы не велели класть в него лавровый лист.
— Я почти всегда против лаврового листа. Традиции нужно уважать, но нельзя им слепо поклоняться. Слов нет, вы готовите превосходные соусы. Присядьте, пожалуйста. Я предпочитаю, чтобы мои глаза находились с глазами собеседника на одном уровне.
— Хорошо, сэр. Хотите спросить меня о Пьере? Мы были друзьями. Настоящими друзьями. Поверьте, я горько плакал. В Италии мужчины тоже иногда плачут. Я покинул Италию в двадцать четыре года. Познакомился с Пьером в Париже… По радио говорили, что вы нашли его мертвым. — Филипп посмотрел на меня, затем перевел взгляд опять на Вульфа. — В вашем доме. Они не сказали, почему он оказался у вас или почему его убили.
Вульф втянул носом воздух и с шумом выпустил его через полуоткрытый рот. Сперва Феликс, а теперь еще и Филипп, а ведь они хорошо знали Вульфа.
— Он приходил спросить меня о чем-то, — ответил Вульф. — Но я уже спал и, следовательно, не знаю, о чем именно. Вот почему мне нужны от вас сведения. Раз вы были его другом и даже плакали, узнав о его смерти, можно предположить, что вы не против, чтобы человек, убивший его, был пойман и наказан. Не так ли?
— Конечно, я этого хочу. Вам известно… кто убил его?
— Нет, но я собираюсь узнать. Я хотел бы сообщить вам кое о чем в конфиденциальном порядке и задать несколько вопросов. Вы не должны никому говорить о содержании нашей беседы. Абсолютно никому. Вы можете хранить тайну?
— Да, сэр.
— Немногие так уверены в себе. А вы?
— Я уверен, что могу хранить тайну. И не сомневаюсь, что сохраню ее.
— Прекрасно. Пьер сказал мистеру Гудвину: кто-то хочет его убить. И все. Пьер больше ничего не добавил. Говорил ли он вам об этом?
— Что кто-то намеревается его убить? Нет, сэр. Ни словечка.
— Говорил ли он когда-нибудь об опасности или угрозе его жизни?
— Нет, сэр.
— Не упоминал ли он какое-нибудь недавнее событие, слова или действия, которые указывали бы на возможность возникновения угрозы?
— Нет, сэр.
— Однако вы встречались и разговаривали с ним совсем недавно? Быть может, вчера?
— Конечно. Я работаю на кухне, он — в зале, но мы обычно вместе обедаем. И вчера тоже… Я не видел его в воскресенье, поскольку ресторан был закрыт.
— Когда вы услышали… узнали о его смерти?
— По радио… сегодня утром. Во время передачи новостей в восемь часов.
— Всего лишь пять часов назад. Вы были, понятно, потрясены, и прошло совсем немного времени. Возможно, вы припомните что-нибудь из сказанного Пьером.
— Не думаю, что смогу, мистер Вульф. Если вы имеете в виду что-то об угрозе, о намерении убить его, то я уверяю вас — мне ничего не известно.
— Вы не можете быть абсолютно уверенным. Память иногда выкидывает прелюбопытные номера. Следующий вопрос очень важен. Как Пьер Дакос сообщил мистеру Гудвину, какой-то человек собирался его убить. Значит, произошло нечто экстраординарное, заставившее Пьера опасаться за свою жизнь. Когда? Накануне? Правильный ответ очень облегчил бы розыск преступника, потому-то данный вопрос имеет большое значение. Как он вел себя вчера за обедом? Обыкновенно? Или было что-то необычное в его поведении, настроении?
— Да, сэр, было. Я вспомнил, когда вы спросили, не говорил ли он что-либо об опасности. Он как будто не слушал меня, когда я разговаривал с ним, был непривычно молчалив. Когда я спросил, не лучше ли ему обедать одному, он сказал, что сильно переживает, так как перед тем перепутал заказы и принес клиентам не те блюда. Объяснение показалось мне вполне естественным. Пьер был очень самолюбив. Официант, считал он, не имеет права ошибаться, и гордился тем, что никогда еще не допустил промаха в работе. Не знаю, возможно, так оно и было. Феликс должен знать наверняка. Пьер часто говорил о вас. Дескать, всякий раз, когда вы здесь, вы предпочитаете его другим официантам. Он очень гордился своей работой.
— А он в самом деле перепутал заказы?
— Не знаю. Но зачем ему было на себя наговаривать? Можно справиться у Феликса.
— Позднее он возвращался к этой теме?
— Нет, сэр. И конечно, я никому не говорил.
— Пребывал ли он в таком же настроении и в субботу? Был расстроен, подавлен?
— Я не… — нахмурился Филипп. — Нет, сэр.
— Прошу вас, — сказал Вульф, — при первой же возможности сесть, закрыть глаза и попытаться воскресить в памяти каждое слово, произнесенное Пьером вчера. Постарайтесь изо всех сил, и вы удивитесь — как и многие до вас, — способности вашей памяти восстановить, казалось, прочно забытое. Обещаете?
— Да, сэр, но не здесь. Тут я не в состоянии сосредоточиться. Потом, после работы… Обещаю.
— О результатах сообщите мне или мистеру Гудвину.
— Да, сэр.
— Превосходно. Надеюсь скоро вас услышать. А теперь еще один важный вопрос. Если его убил кто-то из работающих здесь, в ресторане, то кто это, по вашему мнению, мог быть? У кого были основания желать, чтобы он умер? Кто боялся, или ненавидел его, или же извлекал выгоду из его смерти?
— Здесь, в ресторане, и вообще — никто, — энергично замотал головой Филипп.
— Вы не можете ручаться. Очевидно, вы просто в неведении, раз Дакоса все-таки кто-то убил.
Филипп все еще продолжал трясти головой.
— Нет, сэр. Я хотел сказать — да, сэр. Вы правы. Но мне трудно поверить. Когда я услышал сообщение по радио, я сам подумал: кто же мог убить Пьера? Почему его убили? У него не было врагов. Никто его не боялся. Пьер был очень хорошим, честным человеком. Не без слабостей, конечно. Он слишком увлекался лошадиными скачками и тратил много денег на бегах. Но он знал свой недостаток и старался исправиться. Неохотно говорил на эту тему, но порой у него прорывалось. Я был ему лучшим другом, но он никогда не брал у меня взаймы.
— А у других?
— Не думаю… Едва ли… Во всяком случае, ни у кого здесь, в ресторане. Иначе пошли бы неизбежные разговоры. Можете спросить у Феликса.
Очевидно, Филипп полагал, что Феликс буквально обо всем осведомлен.
— Приходилось ли Дакосу выигрывать крупные суммы?
— Наверняка я не знаю. Он не любил распространяться об этом. Но однажды Пьер сказал мне, что выиграл двести тридцать долларов, другой раз — сто с небольшим. Точно не помню, но, кажется, он никогда не упоминал проигрыши.
— Как он делал ставки? Через букмекера ипподрома?
— По-моему, через букмекера, но точно не знаю. Позже он пользовался услугами подпольного тотализатора. Об этом он мне сам рассказывал.
— Подпольного тотализатора?
— Да, сэр.
Вульф вопросительно взглянул на меня. Я успокаивающе кивнул. О многом Вульф не имеет ни малейшего понятия, хотя и читает газеты.
— Разумеется, вы встречались с ним в других местах, а не только здесь, — вновь повернулся Вульф к Филиппу. — Бывали ли вы когда-нибудь у него дома?
— Да, сэр. Неоднократно. Он проживал на Западной Пятьдесят четвертой улице.
— С женой?
— Она умерла восемь лет назад. С ним жили дочь и отец. Прежде отец держал в Париже небольшую закусочную, но когда ему исполнилось семьдесят лет, он закусочную продал и переехал к Пьеру. Ему сейчас около восьмидесяти.
Вульф закрыл глаза, затем вновь открыл, взглянул на меня, потом на стену, однако часов там не оказалось. Зажав концы жилетки большим и указательным пальцами обеих рук, он потянул ее вниз. Каждый раз он проделывал подобный трюк совершенно бессознательно, а я никогда не обращал на это его внимание. Для меня же данный жест означал, что настало время приступить к обеду.
