годах. Как Барри Коммонер пишет в опубликованной в 1973 году книге «Замкнутый круг», где представлен исчерпывающий анализ экологического кризиса, «Все Связано Со Всем Остальным» — вот «Первый Закон Экологии».
Наука экология сделала видимым ранее невообразимое и непредставимо сложное взаимодействие природных (и промышленных) сил как в небольшом масштабе, так и на уровне мировых систем. Для некоторых участников экологического движения принцип взаимосвязи сочетается с почти мистической верой в то, что все в мироздании является частью гармоничного и слаженного целого. Доводя эту веру до крайности, некоторые экологи истолковывают гипотезу Геи, сформулированной Джеймсом Лавлоком (согласно этой гипотезе, Земля является сложной саморегулирующейся системой) как доказательство того, что наша планета способна сама позаботиться о себе, причем каждая часть тщательно поддерживается в хрупком равновесии со всеми остальными.
Обратной стороной обнадеживающей веры во вселенскую гармонию оказываются экологические и эпидемиологические опасения по поводу все возрастающей связности современного мира. Кроме сходства с восточными формами духовности, основанной на ощущении единства, экологическое движение отличается и более пессимистическим родством.
Эго можно увидеть на примере таких работ, как «Безмолвная весна» Рэйчел Карсон (1962), где дано классическое описание вредных и во многом непредвиденных последствий для людей и для природы, к которым привело использование пестицидов типа ДДТ. Предупреждения о нависшей экологической катастрофе говорят о том, что вмешательство в природу скорее всего повредит и людям, ибо в современном мире естественное и искусственное безнадежно переплетены через сложные причинно-следственные связи, которые невозможно предсказать или контролировать.
* * *
Энтони Гидденс и Ульрих Бек, специализирующиеся на теории «общества риска», недавно заявили, что угроза экологической катастрофы — это непреднамеренное, но все-таки неизбежное следствие самой современности. Кажущаяся непреодолимой волна глобальной индустриализации несет с собой непредвиденные (и, возможно, не поддающиеся прогнозу) риски, которые становятся ощутимы только сейчас.
Так, все больше ученых сходятся на том, что сложное взаимодействие (среди многих других факторов) парниковых газов, уменьшающегося озонового слоя и растущего промышленного производства действи тельно ведет к глобальному потеплению. В любом случае жители многих стран все сильнее осознают, что странные погодные явления можно объяснить за счет массы связанных с нарастанием глобальной индустриализации факторов, которые стали действовать десятилетия (если не столетия) назад.
При отсутствии твердой договоренности относительно научных прогнозов этого явления (в конце концов не так давно ученые предупреждали о наступлении очередного ледникового периода) практически невозможно выделить какой-то определенный источник маячащей катастрофы или с уверенностью предложить подходящий план действий по ее предотвращению.
Теперь становится труднее не только установить, кто виноват в прошлом: когда «эффект бумеранга» причины и следствия сработает в будущем, тоже непонятно. Как точно замечает Бек, «последствия Чернобыля сегодня, спустя годы после самой катастрофы, еще даже не появились на свет». И это так потому, что все связано между собой настолько, что становится невозможно отделить друг от друга способствующие факторы, выявляя причины и распределяя вину. В страхах по поводу генетически модифицированных продуктов, к примеру, объединяются тревоги, вызываемые непредсказуемыми долгосрочными последствиями заражения генофонда, и подозрения, связанные со зловещими планами биотехнологических корпораций, задумавших прибрать к своим рукам мировые запасы семян.
Как мы видели в случае с тревогами по поводу Нового Мирового Порядка, не удивительно, что люди выражают свои страхи по поводу неизмеримо сложных причинно-следственных связей в терминах конспирологии.
Если концепция шести рукопожатий отражает свойственную 1960-м годам веру в социальную гармонию, то более подходящим слоганом для 1980-1990-х годов стало бы заведомо паникерское эпидемиологическое уведомление, гласящее: занимаясь с кем-нибудь сексом, ты, по сути, спишь с тем, с кем до тебя спал твой партнер/партнерша. С едким остроумием переделывая квазиконспиративистские схемы корпоративных сговоров, принадлежащие Ноаму Хомскому, эстрадный артист аргентино-канадского происхождения Гильермо Вердеккия показывает номер, в котором он выстраивает схему собственных сложных сексуальных отношений.
Провоцирующие паранойю формы взаимосвязи теперь, похоже, подобрались намного ближе. Так, эпидемия ВИЧ/СПИДа обнажила то, что для многих людей оказалось пугающей уязвимостью как человеческого тела, так и государства. В первом случае вирус иммунодефицита человека в состоянии нарушить способность организма различать «я» и не-я. Лишь при параноидально ревностном использовании латекса как настаивала здравоохранительная мудрость, секс сможет вновь стать относительно безопасным — хотя и при условии, что передачи телесных жидкостей не будет.
Во втором случае, пока казалось, что эпидемия СПИДа ограничивается четырьмя первоначальными «группами риска», многие придерживались предвзятого мнения, что общество на самом деле не является чем-то целым, хотя и подозревали, что внутри темных миров гомосексуалистов, героинистов и гаитян происходило какое-то угрожающе беспорядочное перемешивание.
Но к середине 1980-х эпидемия стала подрывать уверенность американской общественности в существовании естественных барьеров между социальными группами, поскольку различия между гетеросексуалами и геями, между ними и нами и, как эффектно выразились чиновники здравоохранения (а президент Рейган это подхватил), между так называемым «основным населением» и обозначенными группами «риска» начали стараться.
СПИД заставил почувствовать, насколько уязвимыми стали границы национального государства, начиная с рефлекторного предположения о том, что эта болезнь наверняка зародилась в Африке и потом была занесена в Америку гаитянами, и заканчивая более реалистичным сценарием об американских секс-туристах, распространяющих ВИЧ-инфекцию в странах третьего мира, эпидемия СПИДа заставила людей задуматься о сложных и запутанных путях передачи в глобализованном обществе. Эта нацеленная на поиск козла отпущения «география вины» по большей части была оформлена языком заговора.
* * *
В эпоху глобализации отдельные формы связи параноидально не поощряются, тогда как другие лихорадочно пропагандируются. Строгие предупреждения насчет свободной реализации сексуального желания звучат от тех же людей, которые призывают к неограниченной свободе потребительского желания (скорее в форме капитала и информации, чем отдельных рабочих) на мировом рынке. Девизом нового тысячелетия очень могла бы стать фраза «свободная торговля, но безопасный секс».
В обоих случаях допускается, что к лучшему или к худшему, но все связано: всех нас включили в глобальные сети потребления и производства, нравится нам это или нет. Описывая «вселенную коммуникации», Жан Бодрийяр фиксирует пугающее, но в то же время бодрящее ощущение погружения в огромную подвижную сеть обмена. Он пишет, что мы живем в новую «протеиновую» «эру сетей», в «нарциссическую и протеическую эру соединений, контактов, касаний, обратной связи и всеобщего интерфейса».
В связи с приходом «имманентной неупорядоченности всех этих сетей, с их непрерывными соединениями» Бодрийяр опасается, что «промискуитет, который царствует над коммуникационными сетями, оказывается промискуитетом поверхностного насыщения, непрерывного приставания, истребления промежуточных и защитных пространств».
В мире, где все связано, индивидуальные и национальные границы начинают стираться, а прежняя утешительная форма паранойи, по сути, имевшая дела с неизменными фактами и организациями, уступает место шизофрении непосредственного момента. По мнению отдельных теоретиков и
