вальс вовсе не быстрый танец, но для меня это звучало так солидно, по-взрослому, что я повторяла эту фразу без конца. Наконец мы выходили из дома. Я теперь тоже колядник! Я тоже часть этой волшебной компании, которая несет праздник и счастье.
Рождественская ночь встречала тишиной и тайной. Высоко висел яркий, точно нарисованный месяц, в его свете сугробы казались темно-синими, а по ним вспыхивали миллионы серебристых искорок. Темное высокое небо было расшито бесчисленными звездами, но мне казалось, что я вижу самую яркую, ту самую Вифлеемскую звезду, которая освещает пещеру, где Мария качает своего новорожденного сына, где осторожно дышат коровы и ослики, и от их дыхания младенчику становится тепло. «Радуйся, ой радуйся, земле!»
Наш поселок состоял всего из трех улиц. Мы жили на улице Мир-Труда, была еще улица Декабристов и улица Толбухина. Веселой гурьбой мы шли по скрипучему снегу к светящимся окошкам домов, колядовали, мужчины пели басом, громко — громко, иногда за их ревом не слышно было женских голосов. От горячего дыхания на меховых шапках и воротниках, на усах появлялся иней, и от этого колядники казались еще более красивыми и сказочными. Мои реснички тоже покрывались инеем и от этого становились похожими на веер, я раскрывала глаза шире, чтобы коснуться ими век и ощутить приятный холодок инея. Когда мы обходили дома в нашем поселке, то решали пойти в соседний, «на Финляндию». Так называли финский поселок, где тоже жили шахтерские семьи. Домики в поселке были одинаковыми, невысокими, с острыми крышами, построенными по финскому проекту. Путь «на Финляндию» довольно долог, надо было продвигаться гуськом по узким тропинкам, протоптанным в высоких сугробах, мимо мигающих «пирожков», бегущих по шахтной конторе, мимо мигающей елки, через огромную территорию шахты, через железнодорожные пути, по которым отправляли наполненные блестящим углем вагоны. Добравшись наконец до поселка, так же пели колядки под окнами, так же заходили в дома, где радушные хозяева угощали долгожданных колядников. Когда уже под утро мы чуть плелись домой по тропинкам, я с удивлением замечала, что дед Игнат, возглавлявший колонну, идет, пошатываясь, иногда слетая с тропинки и проваливаясь в снег по колено. Я жалела деда, вот ведь как сильно он устал, а баба Лена недовольно говорила, что он «муркает». Только потом я поняла, что, не имея возможности отказаться от предложенной «горилки», колядники порядком набирались, выпивая, пусть и совсем немного, в каждом гостеприимном доме, и путь домой для них был действительно тяжел.
Добравшись до дома, я ныряла в уют своей кровати и чувствовала, как от счастья кружится голова, как счастье своей пушистой лапкой щекочет в душе. Я быстро засыпала, а солнце уже поднималось, золотило сугробы и приносило новый день с радостями и чудесами.
Много лет прошло с того времени. Ушло детство в неведомые края, один за другим ушли колядники, ушли бабушки и дедушки. Мой родной город, затерянный в степях, заснеженный, скованный морозом, ощетинившийся терриконами, тоже кажется теперь не реальным, а словно приснившимся, словно спрятавшимся за полупрозрачную сказочную дымку.
— Да, сынок, я верю в чудеса! Непременно пойдет снег, мы налепим вареников, сделаем голубцы и холодец, включим гирлянду на елке и будем колядовать. Ведь чудо никогда не уходит, надо только увидеть его, ощутить, почувствовать, как мурлычет счастье на гладком шелке души. Потом зарыться носом в конфеты и мандарины — вот же он, знакомый сказочный запах, здесь, никуда не ушел, не испарился! Надо только отыскать ту счастливую девчонку с большими карими глазами, способную разглядеть, как подмигивают звезды. Ведь так важно, чтобы детского счастья хватило на всю жизнь.
