Видно, контраст этот — потому, что корейским шахтерам не захотелось, как нашим в конце 80-х, торговать углем «напрямую за валюту», а экскаваторщикам — «жить на капитал с акций»… И разве не правы корейцы, утверждая, что беда, случившаяся со странами Восточной Европы, произошла из-за того, как сильно у нас недооценивали значение формирования и воспитания нового человека, стремясь к одному лишь только «догнать-перегнать»?
После музея в Мангэнде мы посетили парк с аттракционами неподалеку (аттракционы — не такие «душераздирающие» как на Западе, где обязательно почему-то надо испугать человека, а такие, что на них приятно покататься людям любого возраста), улицу, сплошь застроенную стадионами для разных видов спорта, где полно школьников и молодежи, как говорят старожилы, было при Сталине, музей истории Кореи и музей изобразительного искусства… Везде, во всех музеях, было столько посетителей, местных, не туристов, сколько я не видела ни в одном музее на Западе.
Вечером, за ужином, гостеприимные хозяева пели нам народные корейские песни.
Сельская улица
Я поймала себя на мысли, что вот так же, должно быть, чувствовали себя в свое время иностранные туристы в СССР. Один из моих спутников побывал в СССР в качестве туриста еще в 1979 году и я сказала ему об этом. «Не все было так же, — ответил он. — В СССР уже тогда чувствовался цинизм у многих, особенно у официальных лиц. Гиды наши не могли ответить толком на многие наши вопросы. Их интересовали нейлоновые чулки, а не что означает то или иное в партийных документах. А один из советских чиновников прямо объяснил нам разницу между общественной и личной собственностью: „Смотрите, вот скамейка, на которой я сижу. Это общественная собственность, и мне на нее глубоко наплевать. А вот мой зонтик, который на скамейке лежит. Это моя личная собственность, и на него мне не наплевать“. В СССР уже тогда чувствовалось внутреннее разложение. В Корее этого нет. Я много лет уже сюда езжу — и я вижу, что корейцы искренни, когда рассказывают о своем социализме и его достижениях. Наверно, именно поэтому людям в других странах их так трудно понять. И я рад, что ты теперь начинаешь понимать их лучше. Люди, которые могут по-настоящему вжиться в образ мышления корейцев и в их чувства, встречаются редко, и тем ценнее будут твои заметки об этой поездке».
После того, как увидишь КНДР своими глазами, смешно становится читать истеричные вопли посетивших ее «жруще-срущ***х» особей: «Нас возили только по специально отобранным объектам!», «без гида никуда нельзя было пойти», «фотографировать можно было только исподтишка»! Даже в насыщенной культурной программе такие типы способны увидеть только подвох: «Это корейцы специально нас так много водят по всяким музеям — чтобы потом уже никаких сил не оставалось на то, чтобы самостоятельно бродить по городу!» Идиоты.
Во-первых, вы-то сами у себя дома наводите порядок прежде, чем пригласить в него гостей? Или предпочитаете оставить на их обозрение кучу немытой посуды, незастланную постель и не смытый за собой унитаз?
Во-вторых, а что бы вы делали в незнакомом городе без гида и не зная языка? Шастали бы по подворотням в поисках чего-нибудь плохонького, что позволило бы вам наконец почувствовать себя и общество, в котором вы живете, не такими уж ущербными по сравнению с корейским?
Когда мы просили своих гидов показать нам то или иное место, или где-то остановиться для фотографирования, нам, как правило, безо всяких трудностей шли навстречу — за 2 недели только один раз нас попросили не фотографировать.
Я увидела в КНДР вполне достаточно для себя, чтобы составить неплохое представление о тамошней жизни. Не будете же вы утверждать, что исключительно ради нас одели, обули и накормили всех прохожих вдоль дороги нашего следования, в том числе — в сельской местности, дав им при этом строгий приказ улыбаться, и что это именно ради нас не только в Пхеньяне, а и во всех городах и поселках, через которые мы проезжали, люди поддерживали на улицах чистоту и порядок?
Многие обычаи в Корее — совершенно другие, чем у нас. Другая еда, ни на что мне знакомое не похожая на вкус, подают которую в маленьких отдельных пиалах, которых на столе обязательно должно быть нечетное число. В отличие от китайской кухни, в корейской блюда приготовляются в основном не на масле, а на пару, много соленостей, но не таких, как в русской кухне, а очень острых; рис часто подают отдельно,после основного блюда, и уже холодным, суп подают в конце обеда, а знаменитую корейскую лапшу из гречневой муки едят холодной.
По-другому люди спят — на циновках на отапливаемом зимой снизу полу, с жестким соломенным валиком вместо подушки, иначе сидят за столом — на полу на циновках, по-другому устроены здешние дома — в традиционных домах вместо стекла в окнах была бумага, но сейчас такое можно встретить только в музее; отопление проведено из кухни под полами; обувь надо снимать у дверей снаружи, а порог дома находится на значительной высоте от земли; внутри дома для посещения ванной комнаты/туалета полагаются резиновые тапочки, которые стоят там у двери и опять снимаются с ног при возвращении в комнату. По-другому выражают свои чувства здесь не принято так часто целоваться как у нас или в Европе, а верхом выражения хороших чувств в публичном месте является взять собеседника за руку и несколько секунд ее подержать; корейцы очень вежливы, в корейском языке, в отличие от нашего, в обращении есть не 2 ( на «ты» и на «Вы»), а 3 разные формы вежливости (младший — старшему или незнакомому, равные — друг другу и старший-младшему), и чаще всего употребляется самая высокая ее степень.
Если у этого народа такие отличные от наших обычаи и традиции, то почему мы не можем принять того, что и мыслят корейцы не так, как мы, а по-своему? И почему, вместо того, чтобы попытаться их понять, мы склонны посмеиваться, автоматически судя о них по себе, а об их лидерах — по нашим лидерам? Это примитивное и поверхностное суждение о людях отличной от европейской истории и культуры говорит многое, но, увы, не о корейцах, а о нас самих. Не надо уподобляться американцам, во всех меню во всех странах ищущим, а «который здесь гамбургер?»
На второй день мы посетили Мавзолей Ким Ир Сена — Мемориальный Дворец Кумсусан. Раньше там работало корейское правительство, но после смерти лидера корейской Революции было решено перенести правительство в новое здание. В Корее практически все имеет какой-либо символический смысл в гораздо более глубокой степени, чем в нашей культуре и в данном случае символизм заключается в том, что Ким Ир Сен, по-прежнему настолько живой в памяти корейского народа, как будто все еще работает у себя в кабинете и будет работать вечно.
