сама Эйла еще немного нервничают и им нужно время, чтобы привыкнуть к новой обстановке и новым людям.
– Возможно, будет лучше, если ваши сородичи пока оставят их в покое.
Талут все понял и, подойдя к обитателям стоянки, переговорил с каждым, объясняя некоторую сложность положения. Люди понемногу разбрелись, вернувшись к своим обычным делам – приготовлению еды, выделке шкур и обработке кремня, – хотя при этом все продолжали тайком наблюдать за нежданными гостями, которые, кстати, тоже нарушили их душевный покой. Новые люди всегда возбуждали интерес, однако от женщины, обладающей столь уникальным даром, можно было ожидать чего угодно.
Только горстка детей по-прежнему с откровенным любопытством следила за тем, как мужчина и женщина разгружают корзины, но их присутствие не смущало Эйлу. Она давно не видела детей, с тех пор как покинула клан, и поэтому поглядывала на них с неменьшей заинтересованностью. Она сняла с кобылы нехитрую упряжь, погладила и приласкала Уинни и подошла к Удальцу, чтобы почесать его лохматую гриву. Ласково обняв жеребенка, она взглянула на Лэти, которая следила за ней восторженными глазами.
– Ты хочешь погладить жеребенка? – спросила Эйла.
– А можно?
– Подойди ко мне. Дай руку. Я должна познакомить тебя с ним.
Она взяла руку Лэти и приложила ее к мохнатой шкуре жеребенка. Удалец повернул голову и, пофыркивая, обнюхал девочку.
Лэти одарила Эйлу счастливой, благодарной улыбкой:
– Я ему понравилась!
– Он любит, когда ему чешут вот здесь. Смотри, – сказала Эйла, показывая девочке особо чувствительные места, которые сама обычно почесывала, лаская животное.
Удалец был в восторге от такого внимания и не скрывал этого, и Лэти тоже была вне себя от радости. Жеребенок понравился ей с первого взгляда. Эйла отвернулась от этой счастливой парочки, чтобы помочь Джондалару, и не заметила приближения еще одного малыша. Когда она вновь поглядела в их сторону, то едва не задохнулась от неожиданности, кровь мгновенно отхлынула от ее лица.
– А можно Ридаг тоже погладит лошадку? – спросила Лэти. – Он не умеет говорить, но я знаю, что он очень хочет.
Ридаг всегда вызывал у людей изумление. Лэти привыкла к этому.
– Джондалар! – срывающимся шепотом воскликнула Эйла. – Этот ребенок… Он мог бы быть моим сыном! Он так похож на Дарка!
Джондалар повернул голову и изумленно вытаращил глаза. Перед ним стоял ребенок, в котором смешались два духа.
По общепринятому мнению, плоскоголовые – те, которых Эйла называла членами клана, – были животными, и подавляющее большинство людей относилось к подобным детям как к отвратительным уродцам – полуживотным-полулюдям. Он сам пережил большое потрясение, когда впервые услышал от Эйлы, что она родила сына смешанных духов. Мать такого ребенка обычно считали парией и изгоняли из племени, боясь, что она, став вместилищем злосчастного животного духа, распространит его на других женщин и у них тоже будут рождаться такие уродцы. Некоторые люди считали недопустимым уже само их существование, а то, что один из них живет среди людей, казалось совсем невероятным. Это было страшное потрясение. Откуда мог появиться у них этот мальчик?
Эйла и малыш внимательно разглядывали друг друга, забыв обо всем на свете. «Он слишком хилый для ребенка смешанных тотемов, – подумала Эйла. – Они обычно бывают ширококостными крепышами. Даже Дарк был не таким хрупким. Скорее всего, его худоба связана с какой-то болезнью… – У Эйлы, с детства приобщенной к тайнам врачевания, был наметанный глаз. – Вероятно, у него врожденный недуг той мышцы, что пульсирует и бьется в груди, заставляя кровь бежать по жилам». Но эти предположения она сделала машинально; сейчас все ее мысли занимала внешность мальчика, она пристально разглядывала его лицо, голову, ища сходство и различие между ним и ее собственным сыном.
Как и у Дарка, у него были большие и смышленые карие глаза и совсем не детский взгляд, исполненный знания некой древней мудрости. Эйлу вдруг охватила такая жуткая тоска, что ей стало трудно дышать, – в его взгляде таилось столько боли и страданий, в большей степени душевных, чем физических, от которых ей удалось уберечь Дарка. Волна жалости захлестнула молодую женщину. Внимательно рассмотрев лицо мальчика, она решила, что он не особенно похож на ее сына. Уже в трехлетнем возрасте – когда она последний раз видела Дарка – у него были гораздо более ярко выражены надбровные дуги, типичные для клана, но его лоб был таким же высоким и выпуклым, как у этого ребенка и у нее самой. А одной из особенностей людей клана являлся как раз скошенный, резко отступающий назад лоб.
Углубившись в воспоминания, Эйла подумала, что ее шестилетний сын уже достаточно взрослый, и, вероятно, мужчины клана теперь берут его с собой на охотничьи тренировки, чтобы он привыкал держать в руках оружие. Но охотиться его будет учить Бран, а не Бруд. При мысли о Бруде, наследнике очага Брана, она вспыхнула от гнева. Разве можно забыть, с какой ненавистью и злобой относился к ней этот человек?! Он вынашивал свои злобные замыслы до тех пор, пока ему не удалось наконец отнять у нее ребенка и изгнать из пещеры. Эйла зажмурила глаза; острые как нож воспоминания всколыхнули незаживающую душевную рану. Ей не хотелось верить, что она больше никогда не увидит своего сына.
Открыв глаза, она посмотрела на Ридага и глубоко вздохнула.
«Интересно, сколько лет этому мальчику? Конечно, ростом он не вышел, но по возрасту, должно быть, близок к Дарку, – размышляла Эйла, вновь начиная сравнивать их. – Ридага явно не назовешь смуглым, и его темно-русые волосы – светлее и мягче, чем жесткие каштановые, типичные для людей клана. А вот подбородок и шея, – решила Эйла, – пожалуй, более всего отличают этого малыша от Дарка». У ее сына была такая же, как у нее, длинная шея – он даже давился иногда, проглатывая пищу, чего никогда не случалось с другими детьми в пещере, и, кроме того, у него был срезанный, но четко очерченный подбородок. Да, сходство этого ребенка с людьми клана больше всего выражалось в короткой шее и резко выступающей вперед нижней челюсти. И к тому же, вспомнила Эйла, Лэти сказала, что он не умеет разговаривать.
Неожиданно ход ее мыслей резко изменил свое направление, она осознала, насколько трудна, должно быть, жизнь этого малыша. Одно дело, когда пятилетняя девочка, потерявшаяся во время землетрясения, попадает в среду людей, неспособных к четкой артикуляции речи, и они учат ее языку жестов, который сами используют для общения. И совсем другое дело – жить с говорящими людьми и не иметь дара речи. Ей вспомнилось, как в детстве она огорчалась из-за
