Г-ЖА ДЕЛЬМИС. – Конечно, милая Каролина; я как раз купила материал для летних платьев и рассчитываю на вас, чтобы сделать их как можно быстрее.
– Я займусь ими точас же, как закончится печальная церемония погребения, сударыня, – сказала Каролина, вытирая слезы, которые была не в силах удержать, – и приложу все старание: мадам может вполне на меня положиться.
Явился кюре; преклонив колена перед телом матушки Тибо, он подошел к г-же Дельмис и попросил ее продолжать оказывать покровительство Каролине и Грибуйлю. После недолгой беседы г-жа Дельмис предложила увести Каролину с собой, но та решительно отказалась и предпочла оставаться с матерью до того часа, который разлучит их навсегда.
IV. Послушание Грибуйля
Толпа разошлась. Каролина закрыла дверь, чтобы укрыться от назойливых взглядов зевак, и принялась с Грибуйлем и Нанон наводить порядок в доме. После тяжелой ночи, проведенной у тела матери, Каролина и Грибуйль присутствовали на скорбной церемонии погребения. Вернувшись в опустевший дом, Каролина горько заплакала, и сам Грибуйль не мог удержать слезы. Однако именно он вернул Каролине присутствие духа, продолжив начатые накануне увещания.
– У нас много дел, сестрица, – сказал он, когда увидел, что она стала спокойней, – надо стирать белье, убирать мамины вещи; а еще… шить платья для госпожи Дельмис.
КАРОЛИНА. – Ты прав, а я не права, что так распустилась: мне нужны силы; с Божьей помощью я их обрету.
ГРИБУЙЛЬ. – А я-то! Мне нужны и силы, и голова, ведь у меня теперь столько обязанностей.
КАРОЛИНА, улыбаясь . – Обязанностей? Каких? И сколько же у тебя обязанностей?
ГРИБУЙЛЬ. – Стирать белье, копать, сеять, поливать, ухаживать за садом, подметать дом, приносить воду, покупать провизию, чинить мебель, заниматься хозяйством. Это то, что ты делала со мной раньше; раз теперь у нас больше нет маминого содержания в шестьсот франков, надо зарабатывать деньги самим, и ты можешь их добывать своим трудом, а я могу только тебе помогать, чтобы ты не отвлекалась от работы.
КАРОЛИНА. – Какой ты добрый, Грибуйль! А знаешь, ты будешь очень полезным и у тебя очень хорошие мысли.
– Правда! – сказал Грибуйль, краснея от счастья, – я буду тебе полезен? Я ужасно, ужасно счастлив! Только попрошу тебя, говори каждое утро, что делать, и я буду выполнять… О! Вот увидишь, как точно я буду выполнять твои указания.
И Грибуйль тут же принялся за работу, взяв метлу и принявшись подметать дом, чего не делалось уже в течение двух дней. Он наполнил кувшины свежей водой, набрал в огороде овощей для вечернего супа, помыл их, почистил и аккуратно разложил возле плиты, где они должны были вариться, а затем занялся дровами для печки. Каролина в это время приводила в порядок вещи, служившие матери, убирала белье и откладывала в сторону то, что нуждалось в стирке и починке.
Так закончился день: грустно, но без уныния. Усталость прошедшего дня потребовала спокойного и долгого ночного отдыха. Проснувшись, Каролина услышала, как прозвонило семь часов; испуганная столь продолжительным сном, она соскочила со постели, произнесла короткую молитву, наскоро оделась и пошла будить брата, который еще глубоко спал.
– Просыпайся, Грибуйль – сказала она, целуя его, – уже поздно, очень поздно. Пора за работу!
Грибуйль протер глаза, попытался сесть, опять упал и заснул.
Каролина ласково смотрела на него.
– Бедный мальчик! Дать ему поспать? Разбудить?.. Он устал, он еще маленький… Приучать ли его превозмогать усталость и сонливость или же дать ему отдых, в котором он так несомненно нуждается… Что делать? Мама, подскажите…
Пока Каролина то протягивала, то убирала руку, не решаясь коснуться Грибуйля, он приоткрыл глаза и сказал едва внятным голосом:
– Оставь меня… мне надо поспать.
– Спи, бедный братец, – тихонько сказала Каролина, запечатлев поцелуй на его лбу. – Спи, а я пока пойду в церковь молить Бога за нас и за матушку.
Каролина имела привычку слушать мессу каждое утро; в этот раз служба уже закончилась, церковь была пуста. Каролина преклонила колени перед алтарем и от всего сердца молилась за мать, за брата и за себя. Вернувшись домой, она застала Грибуйля в момент пробуждения и принялась готовить скромный завтрак, пока он умывался и одевался.
КАРОЛИНА. – Ты помолился, как делал это при жизни мамы, Грибуйль?
ГРИБУЙЛЬ. – Нет, забыл.
КАРОЛИНА. – Иди сюда, братец; помолимся вместе возле постели матушки, как обычно.
ГРИБУЙЛЬ. – Почему возле ее постели, раз ее там больше нет, ведь она нас больше не слышит?
КАРОЛИНА. – Из уважения к ее памяти, братец; ее больше нет там, но ее душа с нами; она видит и слышит нас; она молится за нас и с нами.
ГРИБУЙЛЬ. – Как ее душа может быть здесь, раз я ее не вижу?
КАРОЛИНА. – А ветер ты видишь? А мысль ты видишь?
ГРИБУЙЛЬ. – Нет.
КАРОЛИНА. – А между тем ветер дует и мысль существует; то же самое с маминой душой: мы ее не видим, но она существует и охраняет нас.
– Странно это все, – сказал Грибуйль, уставившись на сестру удивленным взглядом. – Я тебя понимаю, а то, о чем говоришь – нет. Ну, это неважно, я чувствую, что ты права.
Грибуйль встал на колени возле сестры, но повторяя за ней молитву, проявлял беспокойство, при малейшем шорохе украдкой оглядывался, как будто ожидая чьего-то появления.
– Теперь сядем завтракать, – сказала Каролина, закончив молиться. – Уже довольно поздно: мне следовало приняться за работу два часа назад.
ГРИБУЙЛЬ. – Что мне надо делать?
КАРОЛИНА. – Возьми узел с грязным бельем, который найдешь на чердаке, и отнеси его на стиральные мостки; я подойду и помогу тебе, когда раскрою и сметаю платья для госпожи Дельмис.
Грибуйль побежал на чердак, взял узел, отнес его на мостки и уселся рядом.
Сначала он терпеливо ждал, но час спустя ожидание показалось слишком долгим.
«Странно, зачем Каролина заставляет меня терять столько времени… Как скучно ничего не делать… Лучше бы я попросил у нее какую-нибудь работу; но она же сама сказала: «Я к тебе подойду…» Значит, мне не нужно уходить».
Грибуйль подождал еще час, потом не выдержал и заплакал; он рыдал, спрятав лицо в ладонях и облокотившись на колени, когда, к великой радости, услышал звавший его голос Каролины:
– Грибуйль, Грибуйль, ты закончил? Тебе нужна моя помощь? Я сметала платья и сейчас буду сшивать юбки… Ну вот! Что с тобой? – добавила она с удивлением и ужасом. – Ты заплакал? Ты опять плачешь?
ГРИБУЙЛЬ, рыдая . – Мне скучно.
КАРОЛИНА. – А почему ты не вернулся, когда закончил? Мне показалось, что тебе тут работы не больше чем на два часа.
ГРИБУЙЛЬ. – Ты сказала, что придешь; вот я тебя и послушался.
КАРОЛИНА. – Бедный Грибуйль! Ты плохо понял.
ГРИБУЙЛЬ. – Ну нет: я очень хорошо понял; ты сказала так: «Я к тебе подойду».
КАРОЛИНА, грустно . – Это я тебе плохо объяснила, я забыла, что… что… ты немножко слишком послушен.
ГРИБУЙЛЬ. – Я пообещал всегда и точно выполнять твои указания.
КАРОЛИНА, вздыхая . – Ты прав… Я плохо объяснила… Ну что ж, белье постирано, давай его отнесем.
ГРИБУЙЛЬ. – Да ничуть оно не постирано! Я его даже не разбирал.
КАРОЛИНА. – Что? Не постирано, не разобрано! А что же ты делал тут два часа?
ГРИБУЙЛЬ. – Ждал тебя.
КАРОЛИНА. – Но… я же тебе сказала…
ГРИБУЙЛЬ. – Ты мне сказала: «Отнеси узел с бельем на стиральные мостки»; я и отнес.
КАРОЛИНА. – И ты его не постирал?
ГРИБУЙЛЬ. – Ты мне этого не говорила: а я точно выполняю твои указания.
КАРОЛИНА. – Да!.. это правда… ты их выполняешь точно… слишком точно… Это опять я неправа. Я должна была тебе объяснять более подробно…
ГРИБУЙЛЬ. – А что, тебе хотелось…
КАРОЛИНА, улыбаясь . – Увидеть белье постиранным, милый Грибуйль. Но в наказание то, что я так плохо объяснила твои обязанности, я возьмусь за это с тобой, и мы вдвоем быстро справимся.
ГРИБУЙЛЬ. – А платья?
КАРОЛИНА. – Что ж, платья подождут; я сегодня хорошо выспалась: посижу подольше вечером, и все будет сделано вовремя.
ГРИБУЙЛЬ. – Нет, Каролина, я отлично вижу, что это моя вина, хотя ты этого не говоришь: я ее и исправлю. Иди работай; я сам все постираю и принесу обратно только когда все закончу.
КАРОЛИНА. – Ты не успеешь до вечера, братец.
ГРИБУЙЛЬ. – Успею; я хорошо знаю, что делать с бельем, с маминых времен, я его стирал больше за день, чем сегодня.
КАРОЛИНА. – Да, за день, но сейчас у тебя только полдня.
ГРИБУЙЛЬ. – Все равно: вот увидишь.
И Грибуйль быстро развязал узел, снял куртку, засучил рукава рубашки, положил под колени кусок старого сукна и принялся стирать и тереть с такой энергией, что Каролина согласилась оставить его заниматься делом, пообещав вернуться через два часа, когда приготовит обед.
Каролина действительно вернулась через час после полудня, но ей не понадобилось идти к стиральным мосткам: она повстречала Грибуйля, который возвращался со тяжелым узлом мокрого белья, хорошо отбеленного, постиранного и готового для развешивания и просушки. Она хотела освободить его от груза: он не согласился отдавать ношу и снял ее с плеч лишь на чердаке, где следовало развесить белье.
