А однажды был такой случай, — сам получая видимое удовольствие от обращения к былому, продолжал Борисов. — Закончили мы сезон. В Москве дело было. И Николай Семёнович пригласил нас в кафе «Арарат» на Неглинной: меня, администратора «Химика» Костю Будылкина и Громова. Пришли, сели, все красиво, шикарно даже. Заказал нам Семёныч цыплят на вертеле. А потом спрашивает: «Ну что, выпить небось, архаровцы, хотите?». Мы что ж, носами крутим, от ответа увиливаем. «Знаю, знаю вас, хотите ведь». И заказал бутылку водки. Выпили. Закусили. «Ну что, еще одну? Ведь хотите, по глазам вижу». И еще одну заказал. И сам нам помог немного. Расплачивался, конечно, сам. Ну что тут скажешь? А с другой стороны, такой вот случай. Пригласил как–то Эпштейн в команду одного игрока, хорошего, надежды подававшего. И за обедом этот парень спрашивает Семёныча, нельзя ли, мол, вместо супа сто граммов выпить? Ответ последовал тотчас же и предельно ясный: «Вон отсюда…». Игрок этот из «Химика» исчез.
В команде у нас был защитник Володя Данилов, хороший игрок. Сам родом из Челябинска. Эпштейн вообще обладал даром выискивать хоккеистов для «Химика» в разных городах страны. Нюх на таланты у него был потрясающий. Данилов из дому уехал, а с воинского учета не снялся. То ли забыл, то ли не успел. А армия есть армия, к тому же, когда речь идет о классном хоккеисте. Кто же его просто так отпустит? Эпштейн бывало всеми правдами и неправдами талантливых ребят от армии, как теперь говорят, «отмазывал». И вот приходит из Челябинска телеграмма в «Химик» с таким текстом: «Срочно направить Владимира Данилова в распоряжение челябинского горвоенкомата». И подпись — полковник такой–то… В ответ в Челябинск из Воскресенска пошла телеграмма: «Такого игрока у нас не было и нет. Генерал Эпштейн». Смех, да и только. И что вы думаете, отбил ведь Данилова Семёныч!
Когда молодежная сборная СССР поехала в начале шестидесятых на турне в Северную Америку, вторым тренером у Эпштейна был Дмитрий Богинов. Богинов был тоже личностью выдающейся, именно личностью. Яркий человек, оригинальный, красавец–мужчина, фронтовик. Вся грудь в орденах. Из семьи старых ленинградских интеллигентов происходил, на французском умел изъясняться, а сам со шпаной связался перед самой войной, чуть в тюрьму не угодил. «Торпедо» горьковское при нем взлетело на такую высоту — второе место в Союзе в 1960‑м году взяло. Считаю, потому так произошло, что Богинов нашел ключи к горьковским ребятам, верные подходы, психолог он был выдающийся. А горьковские ребята — это не ангелы, кто в те годы играл там в хоккей? Да шпана, отчаянные головы.
В той сборной, — вспоминает Борисов, и наша тройка играла — Морозов — Борисов — Никитин с защитниками Рагулиным и Даниловым. Отличная была тогда команда: Володя Юрзинов, Иванов Эдик, Виталька Давыдов, Анатолий Фирсов, Виктор Коноваленко. Через пару лет эти ребята составили костяк знаменитой сборной Союза, которая в 1963 году, в Стокгольме, выиграла первенство мира и начала знаменитую девятилетнюю беспроигрышную серию побед на мировых чемпионатах и зимних Олимпиадах. Считаю, что кое–чему важному Эпштейн нас тогда научил.
Но, конечно, Эпштейн — это прежде всего «Химик». Команда и тренер, как одно целое.
— Был один эпизод, — на секунду задумывается Борисов, — в 1959‑м или 1960‑м году. Точно не помню, да и не в том суть дела. Пришла в Спорткомитет СССР телеграмма из Праги с просьбой прислать к ним команду для двух спарринг–матчей накануне мирового чемпионата. По каким–то причинам ЦСКА и «Динамо» поехать в Чехословакию не могли и послали туда наш «Химик». Мы первую игру в Праге выиграли у чешской сборной 2:1. Нечто вроде сенсации сотворили. Во второй встрече чехи полсостава обновили и победили 6:1. Но наши газеты тог да написали, что «Химик» не ударил в грязь лицом, с самими чехами, с их первой сборной потягался на равных. Сейчас никто из болельщиков со стажем не вспомнит, пожалуй, тот эпизод, а он для «Химика» был важен, поскольку поднял престиж команды, и нам, игрокам, на строение улучшил, уверенности в своих силах прибавил.
И еще один эпизод, характеризующий отношение Эпштейна к людям, к себе, к своему слову. Юрий Борисов, играя в «Химике», оставался все же человеком, по его собственному признанию, московским. «Химик» любил всем сердцем, тренера боготворил. Но корни в Москве были.
— Как–то, — говорит Борисов, — подошел к тренеру: «Николай Семёныч, квартиру бы мне в Москве, а?». Эпштейн, всегда отличавшийся особой внимательностью к такого рода просьбам, к бытовым проблемам игроков, отвечал: «Вот что, Юра, если я тебе в течение года квартиру не сделаю, то можешь смело уходить из команды». Я знал, что это не бравада тренерская, что если сказал Семёныч, то слово свое сдержит. А тут, немного погодя со «Спартаком» перспективы открылись, берут меня в спартаковскую команду. Я к Эпштейну: «Так мол и так, Николай Семёнович…». Он в ответ: «Что ж, слова я своего не сдержал, квартиру не сделал, как обещал, иди». Дело, конечно, было не в квартире, я об этом и не думал, когда пришел к Эпштейну, да и срок–то еще им самим же обозначенный не вышел. Просто хотелось себя в «Спартаке» попробовать. И Семёныч, полагаю, не о квартире в тот раз думал. Он, как никто другой, остро чувствовал, когда тому или иному игроку пришел момент попробовать себя в более сильном клубе. Когда у хоккеиста есть все для роста. И не перечил, отпускал, хотя тем самым ослаблял свой возлюбленный раз и навсегда «Химик». И переживал, всей душой переживал, когда команду беспардонно, без его ведома, растаскивали. Но факт остается фактом: в «Спартак» я попал с благословения Эпштейна.
Второе спартаковское звено в шестидесятые годы, стучалось, что называется, в двери сборной Союза. «Спартак», ведомый Всеволодом Бобровым, был прекрасно сбалансированным коллективом с подбором отличных мастеров, среди которых выделялись и хоккеисты экстра–класса.
Стоит, пожалуй, привести целиком состав команды в сезоне 1966–1967 годов, когда «Спартак» был сильнее самого ЦСКА и заслуженно выиграл звание чемпиона страны во второй раз в своей истории: в воротах первым номером стоял Зингер, первая пятерка: Блинов — Макаров, братья Майоровы, Старшинов; вторая пятерка: Китаев — Кузьмин, Фоменков — Борисов — Мартынюк; третья пятерка: Мигунько — Лапин, Зимин — Шадрин — Якушев. В атаке в третьей пятерке играл и Виктор Ярославцев, хоккеист по своим задаткам, по потенциалу выдающийся. В сборной он выступал вместе с Борисом Майоровым и Старшиновым, чемпионом мира стал, а мог бы достичь куда большего.
— Шутка сказать, — ностальгически улыбается Борисов, — мы в том сезоне забросили 303 шайбы, пропустили меньше всех — 97 шайб и потеряли в 44 турах всего–навсего девять очков. В том сезоне я установил личный рекорд результативности — 20 голов. Зимину было 19 лет, Якушеву — 20, а они по 34 гола забили, Витька Блинов в 22 года уже был выдающимся защитником, его бросок силы был невероятной, 17 голов он наколотил тогда.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
