Ожидаю ответа и, надеюсь, до скорой очной встречи!
С искренним уважением!»
И никакой подписи, только небольшой квадратик со сложным сплетением линий, похожий на оттиск перстня-печатки, только куда больше по размеру. Как видно, именно его мне предлагается показывать тем, чьи имена находились в самом конце письма, дабы они поняли, о ком идет речь.
Очень непростые имена, можно сказать – впечатляющие. Причем если с двумя из заявленных рекомендантов я раньше сталкивался, то про третьего вообще только слышал. Товарищ крайне непростой, много о себе понимающий и абы с кем не общающийся. Хотя если начистоту, то двое моих знакомых говорили о нем без особого уважения, утверждая, что понтов там куда больше, чем реального авторитета или силы. Вот только разговоры эти происходили после того, как бутылка виски показывала дно, что не гарантирует их объективность. Все мы смельчаки после изрядной дозы «Гленморанжа».
Н-да. И что мне со всем этим делать? То ли удалить письмо со словами «Да ну, фигня какая-то», то ли все же пообщаться как минимум с двумя из трех рекомендантов, хоть бы даже из любопытства? Время вроде есть, все заказы закрыты, а новых до понедельника ждать не приходится. Мы нормальная организация, в выходные офис не работает.
Скрипнула дверь, и в образовавшейся щели я увидел кудлатую голову Арсения.
– Анатольич, звал? – спросил он у меня и шмыгнул носом.
– Заходи, – велел я ему, отправляя письмо на печать. Решение не принято, но пусть будет. – Дело есть.
Арсений вошел, аккуратно притворил за собой дверь, прошаркал раздолбанными кроссовками по полу и забрался в гостевое кресло.
– Вот что, – я взял лист из принтера и положил перед собой, – за сейфом приглядывай в ближайшую неделю повнимательней, лады? У меня там вещичка одна лежит, подозреваю, что ее хозяин может попробовать ее обратно забрать.
– Так я всегда блюду, – хлопнул глазами Арсений. – Как положено! По мере сил, понятное дело.
Тут он немного пригорюнился, как это всегда и случалось в таких моментах. Про свой социальный статус вспомнил, бедолага. Вернее, про его недавнее полное отсутствие.
Дело в том, что Арсений – изгой. Его два года назад сородичи-этажные вышибли из родного дома без права возвращения обратно. Подобное случается крайне редко, лично я о чем-то таком ни до того, ни после не слышал. Домовые вообще сильны своим умением поддерживать друг друга, плечом к плечу встречая любую беду, и невероятной по нашим временам верностью исконным ценностям. В том смысле, что они продолжают придерживаться того же уклада, по которому жили их деды-прадеды, разве что маленько подогнав его под новые реалии. Но без этого никак, урбанизация диктует свои правила. Раньше на одного домового причитался один дом с одной живущей там семьей, теперь контролируемые площади расширились до подъездов в спальных районах и двух-трех этажей в домах старой застройки.
Арсений до того был этажным как раз в одном таком доме неподалеку отсюда, на Садовой-Триумфальной. И все бы ничего, но вот какая беда – вместо свойственной его сородичам хозяйственности, приземленности, собранности и методичности ему при рождении достались совсем другие черты. Арсений фантазер и изобретатель, ему были неинтересны ежедневные хлопоты коллег, связанные с засорами канализации и ежегодной миграцией мышей. Он рисовал чертежи странных машин, вместо того чтобы следить за пришлыми электриками, которые чинили проводку, или часами глазел в звездное небо, совершенно не думая о том, что в 95-й квартире пьющая хозяйка часто забывает закрыть кран в ванной.
Собратья терпели его странности очень долго. Они с Арсением и беседовали, и совестили его, и даже поколотили пару раз по-родственному, но все впустую. В конце концов старший по дому велел собрать припаса на три дня пути, вручил его ошарашенному случившимся изгнаннику и велел больше в их владения нос не совать. Мол, вон Род, вон порог, шуруй отсюда.
Ясное дело, такая сенсационная новость облетела не то что все окрестные здания, но и всю Москву, включая новомосковские окраины, потому шансы куда-то прибиться у бедолаги Арсения были ничтожны. Это же не людской рынок труда, где всегда можно какое-то место найти, тут родоплеменная система, в которой чужакам, да еще и никчемам, места нет. Даже на переночевать под лестницей в подъезде его не пускали. Не ровен час этот отщепенец заразный! Или, того хуже, речами своими молодняк с верного, пращурами завещанного, пути собьет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
В результате страдалец надумал свести счеты с жизнью. Ну а как еще? Есть, кроме объедков, нечего, спать негде, октябрь на дворе, вот-вот первые снежинки закружатся. И главное – дела нет. Каким бы мечтателем Арсений не был, изначально заложенный в нем инстинкт домового давал о себе знать. Нет дома – нет смысла в жизни.
Вообще-то, подобное – диковина невиданная, домовые такими вещами, как самоубийство, не то что не балуются, они подобное даже представить себе не могут, но Арсений и тут продемонстрировал нестандартность мышления, потому нацепил на шею камень и собрался сигануть в Водоотводный канал с Третьяковского моста, того, который еще называют «Поцелуев». Рядом с ним еще деревья ненастоящие, обвешанные разноразмерными замками, стоят, их на ветки новобрачные вешают.
Так вот – иду я из ресторана, в котором с клиентом неплохо отметил завершение одного не очень сложного, но зато обоюдодоходного дельца, смотрю – на парапете, ни от кого не прячась, домовой стоит с камнем на шее и собирается сигануть в темные московские воды. Еле-еле успел его цапнуть за одежду, буквально в последний момент. Тот сначала брыкался, вырывался, орал, что жизнь потеряна, а потом еще и расплакался.
Чего-чего, а этого я от него не ждал. Я вообще никогда не то что не видал плачущих домовых, но о таком и не слыхал. Дальше – проще, слово за слово, и мы разговорились. Я объяснил ему, кто такой есть и почему его вижу, хоть вроде и не должен, он же, жуя купленную в недальнем от моста магазине ватрушку с творогом, поведал свою невеселую историю, которая меня чем-то тронула. В результате я предложил Арсению пожить у меня в офисе на правах вольнонаемного работника, который отвечает за чистоту и порядок. За труды свои он ежемесячно получал зарплату ровно в один рубль, за которой с невероятной пунктуальностью являлся в мой кабинет каждого пятого числа месяца, в одиннадцать часов утра, а в случае моего отсутствия требовал ее у Гели. Насколько мне известно, он эти рубли очень аккуратно складывает в сундучок, который стоит у него в каморке, время от времени их пересчитывает и протирает суконной тряпочкой.
Шутки шутками, а вот такой формальный статус надо было зафиксировать непременно, чтобы его местные домовые не шуганули или чего хуже не устроили. Они же с ним по сей день ни словом не перемолвились, что Арсения, конечно, немного расстраивает. Все же какая-никакая, а они ему родня. Домовые как армяне, все в хоть каком-то, да родстве.
Лично я во всей этой истории оказался выигравшей стороной. Помимо того, что я почти забесплатно заполучил очень полезного сотрудника, так теперь в мой офис ни один местный этажный не заглядывает. Не люблю, знаете ли, чужих глаз, они при моих занятиях совершенно не нужны. Пусть даже речь идет о домовых, которые никогда никуда не лезут и ничего никому без спроса не расскажут.
Что до Арсения – он мигом поладил с Гелей, которая зовет его Сенькой и гоняет как сидорову козу по малейшему поводу. Причем не из вредности характера или каких-то других нехороших склонностей, а по его же личной просьбе. Арсений очень боится, что мы его тоже выгоним, потому время от времени нашему мечтателю требуется хороший ускоряющий пинок, на которые моя помогайка большая мастерица.
Ладит Арсений и с четвертым обитателем нашего небольшого, но дружного коллектива. Он, как и домовой, тоже не числится в штатном списке, и налоги за него никто не платит. Но это и невозможно, поскольку Модест Михайлович полтораста с лишним лет как мертв. Вернее – немертв, поскольку верное наименование того образа жизни, который ведут вурдалаки, это нежизнь. Вот так, в одно слово.
