— И накладные расходы, — напомнила Вершинина.
— Само собой, — снова проявил сговорчивость Трауберг.
— Хорошо, тогда приступим.
Покончив с внутренней борьбой, Трауберг как-то просветлел и преобразился. Он даже повеселел. Его лицо, которое минуту назад сводило точно судорогой, разгладилось и порозовело.
— Ваша дочь жила с вами?
Трауберг опять закашлялся.
— Нет, у нее была своя квартира, в ней-то как раз… — он замолчал и опять принялся за прочистку горла.
— Понятно, — протянула нахмурившемуся Траубергу руку помощи Валандра. — Вы часто виделись с Маргаритой?
— Я живу с другой семьей уже двадцать лет. С матерью Маргариты я разошелся, когда ей было четырнадцать лет.
— Значит, ей было тридцать четыре?
— Да, седьмого апреля исполнилось. — Трауберг опять погрустнел. — Она умерла…
— Я знаю, — не поняла Валандра, кого Лев Земович имеет в виду.
— Я говорю о Кларе, матери Маргариты. — пояснил он. — Я, конечно, помогал им, но с Маргаритой мы виделись не часто… — Трауберг опять захрипел и потянулся за стаканом с водой.
— Может, кофе?
— Спасибо, не откажусь, — гость осушил стакан.
Вершинина подняла трубку с рычага одного из трех стоящих перед ней телефонных аппаратов и набрала трехзначный номер.
— Валера, — сказала она в трубку, — зайди, пожалуйста, на минутку.
Валандра нажала на рычаг и, продолжая прерванный разговор, обратилась к посетителю:
— Лев Земович, вы сказали, что давно живете с другой семьей. Кроме Маргариты дети у вас еще есть?
— Сын, Марк. Он учится в университете, мечтает уехать в Америку. — Трауберг невесело усмехнулся.
— А вы что же, против? — полюбопытствовала Вершинина.
— Конечно! Если ты еврей и у тебя есть возможность вернуться на историческую родину, то негоже предпочитать ей страну ушлых и малокультурных янки. Или оставайся на земле, которая тебя взрастила, или — возвращайся на родину! — торжественно произнес Трауберг. Его глаза горели одновременно праведным негодованием и гордостью за свой маленький, но избранный народ.
«Кредо так кредо!» — иронично заметила про себя Валандра.
На пороге кабинета возник Толкушкин.
— Валентина Андреевна… — раскрыл он было рот.
— Валера, организуй-ка нам со Львом Земовичем кофе.
— В один миг! — бодро отозвался Валера и, включив электрочайник, отправился мыть чашки.
— А где работала Маргарита?
— Преподавала историю в лицее, знаете, тот, новый, на Мальцева.
— Да, да, шикарное здание. А она поддерживала отношения с братом?
— Виделись они не часто, да я, откровенно говоря, не поощрял даже их эпизодических встреч. Сами понимаете, — Трауберг натолкнулся на полный недоумения взор Валандры, — взаимные претензии, зависть, размолвки…
— Со стороны Маргариты, это понятно, но Марку-то что было завидовать, ведь вы жили с ним?
— Я помогал Маргарите, я имею в виду материально… Вы же знаете, как эгоистичны дети, привыкшие к привилегированному положению в семье. Я говорю о тех, у кого нет ни брата, ни сестры, — пояснил Трауберг.
— То есть вы хотите сказать, что Марк — именно такой ребенок? Но ведь он знал о существовании сестры.
— Тем более, — оживился Трауберг, видно, не желая упустить случая поговорить на жизненно важную для него тему. — Маргарита — моя первая дочь, и Марк, привыкший к повышенному вниманию, мне кажется, неуютно себя чувствовал, когда речь заходила о его сестре.
Вошел Толкушкин. Вода уже закипела. Он высыпал содержимое двух пакетиков «три в одном» в чашки и залил кипятком.
— Спасибо, Валера, — поблагодарила его Валандра, когда он поставил чашки на стол.
— Это все? — Толкушкин вопросительно посмотрел на свою начальницу.
— Да, можешь идти.
Толкушкин направился к двери.
— Вы хотите сказать, что Маргарита теоретически и практически была как бы лишена дочерних и сестринских прав, но в сознании брата пребывала как постоянный намек, упрек в свой собственный адрес и даже как скрытая угроза? Именно поэтому вы не поощряли их отношений? — снова обратилась Валандра ко Льву Земовичу.
— Да. Мне кажется, что у Марка всегда было какое-то чувство вины, от которого он хотел избавиться. — Трауберг беспокойно заморгал, — хотя, может, я преувеличиваю…
— Значит, вы говорите, что Марк практически не общался с Маргаритой?
— Можно сказать, что так. — Трауберг потупился. — Я считал, что так будет лучше для них обоих. Меньше раздражения, меньше обид…
— А с кем общалась Маргарита на работе? Может, вы знаете каких-нибудь ее подруг, друзей, знакомых? — Вершинина сделала осторожный глоток кофе.
— Точно я вам сказать не могу. Наверное, с учителями общалась, с коллегами… У меня ведь с дочерью не было особо теплых, доверительных отношений, хотя она была мне дорога. — Трауберг закашлялся.
— Может, она все-таки говорила вам о каких-то конкретных людях?
— Знаю, что она была дружна с преподавателем математики — Людмилой. Отчество ее мне не известно… Та при мне несколько раз звонила Маргарите домой…
— А еще? Дворовые друзья, подруги…
— Да нет. В детстве, может быть, такие и были. Вообще-то Марго была довольно скрытной, вечно, как ее мать мне говорила, копалась в себе. В подростковом возрасте, а наш развод с Кларой пришелся как раз на этот трудный и ответственный период. Маргарита не была неуемной и раздражительной, как другие дети. Она ни в чем нам не противоречила, да и к разводу отнеслась на удивление спокойно. Хотя мы с Кларой насчет этого не обольщались.
— То есть?
— Были почти уверены, что она переживает в душе, только вида не показывает.
— Этакая пай-девочка?
— Не то чтоб уж совсем мы не знали с ней хлопот, но по сравнению с другими детьми Марго была послушным ребенком. Правда, потом Клара начала мне жаловаться на нее. В двадцать один Марго влюбилась в какого-то разгильдяя, учившегося на инязе, стала нервной, нетерпимой, начала противоречить и даже из дома несколько раз уходила. Когда я пробовал вмешиваться, она меня не слушала, смотрела на меня как на пустое место… Хотя Марк в этом плане свою сестру переплюнул.
— Что, совсем не слушается?
— Вбил себе в голову эту Америку — никакого сладу с ним нет! Машину он все просил у меня… Так я ему не купил — вдруг продаст, да и рванет в свою Америку, никому ничего не сказав, кто его знает? — Трауберг хитро прищурился. — Я ведь ему ни в чем не отказываю. Когда сам за границей бываю, покупаю ему и одежду, и технику… Но денег в руки не даю. Вот он и бесится, все грозится уйти из дома. Я ему говорю: Марк, сейчас не времена хиппи, и в родне у нас привыкли к приличиям… Ох, не знаю, что с ним дальше делать буду. — Трауберг снова вынул платок и промокнул лоб.
— А что же стало с тем, как вы выразились, разгильдяем, в которого влюбилась Маргарита? — поинтересовалась Валандра.
— В Англию по окончании университета свалил. Английский-то он знал, видать, не плохо, если ему там стажировку предложили…
— А что же Маргарита?
— Да как-то поостыла она к нему, разочаровалась… Он ей здорово досаждал своими похождениями да пьянками. Потом он, правда, завязал, за ум взялся. Ой, да все равно ничего путного у них бы не вышло. У нас есть одно негласное правило: выходить замуж только за своего.
— И сколько длилось Маргаритино увлечение?
— Два года, хотя точно сказать не могу. Андрей ведь ей из Англии писал, приглашал, но Марго отказалась ехать к нему да и вообще вскоре перестала на его письма отвечать. А однажды, когда он позвонил (она сама мне об этом сказала в порыве откровения), повесила трубку в середине разговора.
— Она не жаловалась на свою работу?
— Да нет, даже наоборот — ей она очень нравилась! Она все методы какие-то новые внедряла, всерьез поговаривала о научной карьере. Она ведь после учебы на истфаке в аспирантуру поступила, но потом бросила. А недавно опять решила попробовать свои силы в науке. Вот только… — Трауберг закрыл лица руками.
— Успокойтесь, — сказала Вершинина, чувствуя себя полной дурой: о каком покое могла идти речь, когда твой ребенок погиб?…
— Извините, — Трауберг хлебнул полуостывший кофе и отрешенно уставился в окно — там, на синеве неба, курчавилась и росла густая облачная пена. — Сегодня дождь обещали, — тихо проговорил он, точно на эту мысль о дожде делал ставку как на лекарство от душевной муки.
«Его гнетет еще и то, что он не особенно много уделял внимания дочери», — проницательно подытожила Вершинина.
— Вы не знаете, в последнее время она с кем-нибудь встречалась? Я имею в виду отношения с противоположным полом.
— Не зн-а-ю, — протянул Трауберг, все еще находясь во власти своих невеселых дум. — В последнее время мы виделись с ней реже, чем когда-либо.
