— Ага, абсолютно чистый псих! — обрадовался я. — Хы-хы-хы-ы!
— А угасшие миллионы лет назад звезды, которые ты сейчас видишь, хотя их давно нет, это ты понимаешь? — спросил он. — Они давно угасли, но их лучи все еще продолжают идти до нас в космическом пространстве. Ну, как письмо. Ты написал письмо и умер. Друг получает от тебя письмо как от живого, а тебя на самом деле уже нет.
— А я никогда никому не писал писем, — сказал я. — Только матери из армии. Хы-хы-хы-ы!
— Так вот, — упрямо продолжал физик, — если на том космическом корабле установить сверхмощный телескоп, в который за миллиарды километров можно разглядеть иголку, то я увижу, что происходило на Земле десять лет назад. Вот ты идешь в школу, и мама сует тебе в портфель бутерброд. Вот…
— Мама мне не давала бутербродов, — сказал я. — Я деньгами брал.
— Вот ты, вместо того чтобы изучать физику, гоняешь в футбол.
— Мы в футбол не гоняли, — сказал я. — Мы — в хоккей. Ух, здорово мы гоняли с Димкой Соловьевым в хоккей! Но вообще-то я дурак, конечно, был. Учиться нужно было, а я гонял. Если бы вдруг снова все начать, я бы лучше всех в классе учился. Даже лучше Андрея Зарубина. Я бы…
Но тут студенистые глаза с набухшими веками таинственно приблизились к самому моему лицу и физик спросил:
— Ты что, действительно хочешь обратно? На десять лет? Считаю, мне повезло. Не зря я тебя пригласил за свой столик. Устрою. Абсолютно элементарно. Раз! И тебе уже не двадцать четыре, а снова четырнадцать. Хочешь?
— Хы-хы-хы-ы! — залился я. — Да случись вдруг такое, я бы… Ведь, главное, понимаешь, превосходно знаю, из-за кого так получилось. Перво-наперво не нужно было с Андреем Зарубиным связываться. Культурненько обойти его нужно было. Потом…
— Задним числом все всё знают, — пожевал губами физик. — Знают и ошибаются. Потому, что не то знают. Заранее предупреждаю тебя, ты снова споткнешься на тех же самых местах, что и раньше. Если… Впрочем, получается, что я тебя вроде как отговариваю. А я тебя упрашивать должен. Ведь мне все это в сто раз нужнее, чем тебе.
— Я споткнусь? — возмутился я. — Да я… Постой, а тебе-то зачем все это нужно?
— Мне? — сказал физик. — А я баш на баш, милейший. Только при таком условии. Я тебе десять лет назад, ты мне десять лет вперед.
— Это каким же макаром? — не понял я.
— А таким. Из того, что тебе предстоит прожить, десять лет — мне. Иными словами, ты умрешь на десять лет раньше, чем тебе написано на роду. Мне нужно время, чтобы довести до конца свою работу. Я уже получил подобным образом сто лет. Но мне опять мало. Между прочим, знаешь, с кого я начинал? С Мити Каракозова. Он мне сразу двадцать лет отвалил. «Бери, — говорит, — мне они все едино ни к чему. Как пристрелю, — говорит, — Александра Второго, так все равно меня схватят и повесят. На чудо, — говорит, — я не надеюсь».
— Это кого он хотел пристрелить? — заинтересовался я. — Царя, что ли? И пристрелил?
— Нет, промазал. Под руку его толкнули, когда стрелял. Ну, а повесить, разумеется, повесили. В апреле тысяча восемьсот шестьдесят шестого года выстрелил, в сентябре того же года и повесили. Я еще и на Смоленское поле ходил смотреть, когда его вешали. Двадцать шесть лет человеку было.Чуть постарше тебя.
— А остальные? — спросил я.
— Что — остальные?
— Ну, у которых ты столько лет набрал.
— Остальные восемь человек верили: вернутся на десять лет назад, все у них получится иначе. Я ведь с каждым по-честному. Не ошибешься, говорил им, приходи, верну твои десять лет обратно. Никто не пришел.
— Хы! Я бы пришел, — заверил я. — Я бы не ошибся. Будь спок. Я бы летчиком стал. На реактивных бы истребителях в-ж-жих! И после бы еще обратно свои десять лет вернул.
— Выходит, согласен? — сказал физик.
— А! — отмахнулся я от него. — Псих ты. В твоем дурдоме сейчас, наверное, все врачи с ног посбивались: тебя ищут. Помереть, дедуля, оно только сегодня страшно. А когда-нибудь — там все едино, что на десять лет раньше, что на десять лет позже.
— Считаю, договорились, — сказал физик. — Не ошибешься, приходи через десять лет сюда же, в «Снежинку». Буду ждать. Я человек слова. Получишь обратно свои десять лет, которые тебе еще предстоит прожить.
Почему-то сразу же у меня закружилась голова и перед глазами все поплыло.
— «Я могла бы убежать за поворо-от!» — тоскливо запел я, сшибая со стола пустые бутылки.
Неторопливо подошедший к столу швейцар Никитыч молча сгреб меня под одну руку, сумасшедший физик — под другую. Они доволокли меня до гардероба и одели.
На улицу мы вывалились вместе с физиком. Помню еще, я полез с ним целоваться. И говорил, что я его страшно полюбил.
Над входом в кафе в расплывчатой снежной круговерти раскачивался и повизгивал модерновый фонарь. И вся улица вместе с прохожими и ярко освещенными троллейбусами, вместе с домами и заснеженными деревьями тоже раскачивалась и куда-то уносилась в мутной белой мешанине.
— «Я могла бы убежать за поворо-от!» — отрешенно выл я. — «Я могла бы убежать за поворо-от! Только гордость, только гордость не да-ет!»
Сумасшедший физик остановил такси и запихал меня на заднее сиденье. Протягивая шоферу деньги, попросил:
— Отвезите его, будьте добры, на улицу Желябова.
— Это почему на Желябова? — возмутился я. — Чего я там не видал, на Желябова? Мамочку с папочкой? Не желаю к мамочке с папочкой. Желаю домой, к Маруське. У меня имеется своя законная родная жена Маруська. И вези меня к моей законной родной жене Маруське. На проспект Космонавтов вези. Хы-хы-хы-ы!
Водитель оглянулся на меня и удивленно выругался.
— Ты, юнец, в каком классе-то учишься? — поинтересовался он. — Куда у вас в школе, интересно, смотрят?
— Юнец?! — заорал я. — Сопляк ты после этого, вот ты кто! Да знаешь ли ты, сколько я за баранкой просидел? Не чета тебе, недоучке. Сказано, жми на проспект Космонавтов, значит, — жми. И без разговорчиков.
Я хлопнул его по спине. Он передернул плечами и погрозил сумасшедшему физику.
— Детей спаиваешь, черт! В милицию бы тебя отправить за такие штучки.
— Верно, черт! — обрадовался я. — Самый натуральный черт. Я даже рога у него на башке нащупал. Когда целовался. Хы-хы-хы-ы! Ему сегодня сто пятьдесят лет шарахнуло. Он из дурдома сбежал. Давай кати скорее, шеф, к моей родной жене Маруське. Таня не пожелала стать моей женой, так кати меня теперь к Маруське.
Водитель снова выругался, стукнул дверцей и дал газ.
А я стал чувствовать, что катастрофически трезвею. Не успели доехать до Невского, хмель из меня испарился начисто. Словно я и в рот ничего не брал. Но помимо этого со мной происходило еще что-то. Не пойму что. Где я сейчас был? С кем разговаривал? Откуда еду? Куда? Я это помнил и вроде как не помнил. Будто все это мне приснилось. Нет, приснились не только кафе и физик. Нет! Все: и как я работал сантехником, и как шоферил, и как встретил Таню, и как мыл машины. Все! Длинный и страшный сон. С мельчайшими подробностями.
Но разве бывают такие сны? И на такси же я еду не во сне. И шофер сидит впереди не во сне. И у перекрестка под красным светофором мы остановились не во сне. Что же это такое? Я никак не мог понять, что со мной происходит. Со мной происходило что-то совершенно невероятное.
Глава четвертая
Моя ласточка
Знакомая с детства парадная показалась мне удивительно просторной. И лестничные марши вроде длиннее, и потолки выше. Даже маленькая кабина лифта будто раздалась и подросла. Да и откуда она взялась, эта старая кабина? Я отлично помнил, что ее лет пять назад заменили новой, со стенками из муарового пластика с голубыми прожилками.
На деревянной стенке кабины, под правилами пользования лифтом, было нацарапано: «Карпуха + Галя = любовь». Я улыбнулся, увидев эти забытые каракули, и даже потрогал их. Когда-то, очень давно, я влюбился в Галю Вострикову из тридцать восьмой квартиры и, не зная, как сообщить ей о своем глубоком чувстве, нацарапал вот это. Никому и в голову тогда не пришло, что я мог сам про себя нацарапать подобное. Сами про себя мальчишки такого не царапают. Даже мой друг Димка Соловьев и тот сказал: «Видал, там какой-то паразит что про тебя нацарапал?» А Галка Вострикова долго потом не пользовалась лифтом, пока надпись не подчистили и не покрыли темно-коричневым лаком.
Сбоку от дверей родительской квартиры одна над другой белели три кнопки. К нам была самая верхняя. И я снова удивился, когда, дотягиваясь до кнопки звонка, мне пришлось приподняться на носках.
Послышалось, как в квартире кто-то бежит по коридору. Дверь передо мной распахнулась и… блям! Трах! Трах-тарарах!
— Вот тебе, негодяй! Вот! Весь в папочку! Где ты был? Я обзвонила всех знакомых, всех твоих товарищей, подняла на ноги всю милицию. Где ты был? Ты мне ответишь, где ты был, или не ответишь?
