— Сейчас не до песен и не до танцев, — сказал твёрдо я ему. — Надо защищать родину, а петь и танцевать будем потом, после победы.
— Борис, посмотри, кто подписал бумагу!
— Такую бумагу в такое время мог подписать только Адольф Гитлер.
— Я отдам что хочешь, умоляю, только помоги мне, — прошептал мне этот патриот.
— Уважаемый товарищ Белицкий, сейчас не время давать друг другу сувениры, сейчас самый лучший сувенир — винтовка в руках.
— Борис, — умоляюще сказал он, и в голосе у него, как у еврейского певца на кладбище, когда отпевают покойников, я слышал слезу.
Дежурство моё заканчивалось, но когда меня пришли сменить, я отказался. Я знал, что как только я уйду, эта мразь точно проберётся на баржу.
Я валился с ног, ужасно хотел спать, но стоял на посту.
Немцы уже были в Галосеевском лесу, а это почти пригород Киева. Слышалась канонада. Мой бывший директор со слезами на глазах уговаривал меня:
— Пойми меня правильно, я коммунист, и как только немец войдёт в город, меня сразу расстреляют. Ты меня понял?! Борис, немец с минуты на минуту появится, тогда все — мне конец. Пожалуйста, пусти меня на баржу.
— А вы что думаете, когда немец войдёт, он со мной на танцы пойдёт? Обезумевший от усталости, я стоял у трапа. Понимая, что меня надолго не хватит, я постарался всех предупредить, чтобы эту сволочь на баржу не пускали.
Через несколько часов я проснулся и тут же бросился на пристань.
След патриота простыл… Уехала эта гадина со своими чемоданами.
Сколько таких патриотов с партийными билетами, драпавших впереди всех со скарбом, я повидал в те дни. Даже трудно представить.
БУДЁННЫЙ
До войны все распевали песню из кинофильма «Истребители» «Любимый город может спать спокойно и видеть сны, и зеленеть среди весны», но когда началась война, то немцы не обращали никакого внимания на эту актуальную песню и безнаказанно летали над всеми городами. Можно было зеленеть, но только от злости. Ещё была одна популярная песня «Если завтра война, если завтра в поход, будь сегодня к походу готов». Ясно, Советский Союз был готов к войне, но только в песнях.
Герой гражданской войны маршал Будённый, командующий юго-западным фронтом, не сомневался, что кавалерия в состоянии уничтожить немецкие танки и самолёты. Он верил в лошадь и надеялся на неё.
Как только началась война, маршал Будённый, начал осваивать саратовскую гармошку с колокольчиками. Немцы шли маршем, занимали ежедневно по два-три города, а Будённый играл на гармошке. Приближённые к Будённому на вопрос: «Как там маршал, что говорит, какие прогнозы?..», отвечали: «Будённый всё время играет на гармошке».
Я думал, раз человек играет на гармошке, значит дела не так плохи. Вероятно он заманивает врага в котлован, а там… Но немцы подошли к Киеву, вошли в Киев, а наш полководец так увлёкся саратовской гармошкой с колокольчиками, что когда его втаскивали в самолёт и вывозили из окружения, не выпускал гармошки из рук и продолжал на ней играть. Он не мог понять, что происходит.
Честно говоря, немцы жлобы! Неужели нельзя было подождать пару дней со взятием Киева. И дать возможность герою гражданской войны, кавалеристу, маршалу Советского Союза, командующему юго-западным фронтом освоить до конца саратовскую гармошку с колокольчиками.
МИКИТЕНКО
Микитенко был небольшого роста, смуглый и похож на цыгана. Все передние и нижние зубы были золотыми — не коронки, а зубы. Когда Микитенко улыбался на все зубы, то его улыбка тянула примерно тысячи на полторы, что его тоже объединяло с цыганами. И он в душе этим очень гордился. Не рот, а монетный двор. Микитенко и в свою солдатскую форму добавлял цыганские атрибуты: бархатная жилетка, красный кушак поверх шинели, цветное кашне и другие пёстрые предметы. Приказы начальника, неприятности с комендатурой не могли его переубедить и оторвать от колоритного цыганского народа. Микитенко открыто говорил о несогласии с советской властью. Для всех, и для начальства, он считался чуть «тронутым холодком», но в этом они заблуждались. Микитенко двадцать седьмым чувством понимал, что судят всегда тех, кто шепчется, а не тех, кто громко болтает.
Микитенко был любознательным. Как-то он просидел всю ночь у аквариума, смотрел в упор на рыбок и недоуменно воскликнул: «Когда же они, бляди, сплять?»
Тарапунька и Штепсель (Тимошенко и Березин) изображали во время выступления банщика и повара. Микитенко перед выходом на сцену пописал в половник. Березин был возмущён этим поступком.
Микитенко обратился ко мне и сказал:
— Борис, Фима совсем перестал понимать театральные шутки. Я при всех обратился к Фиме:
— Фима, что с тобой? Как ты мог не оценить такую милую театральную шутку. Я бы на твоём месте извинился перед ним.
Фима тут же попросил прощения у Микитенко.
Когда наш начальник призывал весь ансамбль быть беспощадным к врагу, Микитенко говорил:
— Товарищи, если нужно будет стрелять в немцев, то лучше не стрелять. На открытом партийном собрании Микитенко спросил:
— Товарищ начальник, говорить можно? Начальник:
— Пожалуйста, говорите. Микитенко:
— Вы меня не поняли, я спрашиваю, го-во-рить можно? Начальник:
— Да, говорите. Микитенко:
— Вы мне говорите говорить, а я вас спрашиваю Го-Во-Рить?! Начальник:
— Да сколько можно вам, товарищ Микитенко, говорить, что вы можете Го-Во-Рить. Микитенко:
— Так бы сразу и сказали, что говорить нельзя.
Микитенко сел и посмотрел на меня, и я моргнул в знак полного согласия с ним. Когда мы вошли в Польшу, Микитенко выучил досконально польский язык и говорил со всеми только по-польски. Начальник обращается к Микитенко, а он отвечает начальнику:
— Цо пан хце? (Что вы хотите?) Микитенко сидел в легковой машине начальника с закрытыми окнами. Начальник стучит по окну.
Микитенко:
— Поцо пан пукае як замкненто? (Почему вы стучите, когда закрыто?) Начальник не понимает, о чём он говорит. Ему это надоело, и он приказал Микитенко говорить с ним только на русском языке, на котором они оба говорят и понимают. Микитенко использовал все свои обширные знания и ответил начальнику:
— Я хочу русский забыть только потому, что на нём разговаривал Ленин. Начальник лишний раз убедился, что он имеет дело с ненормальным человеком, ничего не сказал и ушёл.
Конотоп оказался на какое-то время открытым городом. Советские войска его покинули, а немцы ещё не вошли. Волей судьбы наш ансамбль попал туда в это межвластие. Пустые магазины стояли открытыми. Зато в библиотеках мы набрали много ценных книг.
Но так как наш идеолог комиссар ничего не читал в своей жизни, кроме сберегательной книжки, он распорядился все книги выбросить. Потом подумал и решил все книги сжечь, чтобы они не достались врагу. В открытом поле развели костёр из книг. Микитенко был на высоте. В костре уже горели все классики, как русские, так и иностранные. Он громко вещал:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
