— Кто на нее напал?
— Не знаю. Откуда мне знать, черт побери? Я должен записать…
Я положил трубку — плавно, чтобы не показаться хамом, — развернулся и спросил у Флоры Галлент:
— Кто такой Карл Дрю?
— Управляющий делами. А что случилось?
Я обратился к Вулфу:
— Мои предположения почти подтвердились. Мисс Фосс убили. Прямо в кабинете. Карл Дрю сказал, что на нее напали, но не сказал — как и кто.
Вулф свирепо посмотрел на меня, потом чуть повернул голову и с тем же свирепым выражением уставился на Флору Галлент. Она одеревенело привстала с кресла и, приняв вертикальное положение, запричитала:
— Нет. Нет. Нет, это невозможно!
— Я всего-навсего процитировал Карла Дрю, — напомнил я.
— Не может быть. Он сам так сказал? Она мертва?
— Бьянка Фосс?
— Четко и ясно.
Флора, казалось, вот-вот упадет в обморок, так что я на всякий случай привстал.
— Но как… — Она недоговорила. Потом повторила: — Но как же… — и снова замолчала. И вдруг, резко развернувшись, решительно зашагала к двери.
Вулф окликнул:
— Мисс Галлент, заберите свои деньги!
Флора Галлент, словно не услышав, вышла из кабинета, Вулф передвинул деньги мне. Я взял их и поспешил в прихожую.
Флору Галлент я застиг уже у дверей. Когда я протянул ей деньги, она, словно не замечая меня, шагнула к двери, но я решительно преградил ей дорогу, выхватил у нее из рук сумочку, открыл, опустил купюры внутрь, закрыл сумочку и вернул владелице.
Я сказал:
— Полегче, Быстрый Палец. Дышите глубже. Кстати, норку вы нам оставляете?
— Ой, — Флора сглотнула. — А где она?
Я принес ей норку и добавил:
— По-моему, за вами нужно поухаживать. Я, пожалуй, выйду и пригоню вам такси.
Флора замотала головой.
— Со мной все в порядке.
— Ничего подобного. Вы попадете под машину.
— Нет, не попаду. Не провожайте меня. Дайте мне уйти… пожалуйста.
Я понял, что спорить бесполезно, и распахнул перед ней дверь. Флора с каменным лицом вышла. Я проводил ее взглядом, опасаясь, что она может оступиться на одной из семи ступенек крыльца, но она благополучно сошла на тротуар и зашагала на запад, в сторону Десятой авеню. Что ж, по меньшей мере, она не утратила способности топать пешком — ведь на Десятой авеню движение было одностороннее, к тому же в сторону от центра.
То, что я решил возвратиться в кабинет не сразу, можно объяснить по-разному. Например, тем, что я не выносил музыку, хотя звуки, которые издает рассвирепевший Вулф, едва ли можно назвать музыкальными. Другая причина могла состоять в том, что я решил повременить с возвращением из чувства такта: я отлично понимал, в каком состоянии пребывает Вулф, и подумал, что лучше пока оставить его наедине с самим собой. Я лично предпочитаю второе объяснение. Как бы то ни было, я сразу зашагал к лестнице, но не успел преодолеть и нескольких ступенек, как услышал его громовой рык:
— Арчи! Иди сюда!
Я круто развернулся, спустился, пересек прихожую и остановился на пороге кабинета.
— Да, сэр? Я собирался подняться к себе — проверить, не течет ли кран.
— Пусть течет. Сядь.
Я послушно просеменил к своему вращающемуся стулу и уселся.
— Жаль, — с сожалением произнес я. — Три сотни долларов, конечно, ерунда, но…
— Замолчи.
Я едва заметно пожал плечами. Вулф поерзал в кресле, устраиваясь удобнее, потом вперил в меня колючий взгляд.
— Должен тебя поздравить, — сказал он, — план ты разработал хитроумный. Заманить меня к телефону, чтобы я мог подтвердить, что в момент убийства вы с мисс Галлент находились здесь, в кабинете, это не только остроумно, но и дьявольски смело. Даже дерзко. Однако боюсь, что твое безрассудство возобладало над осторожностью. Возможно, тебе грозит смертельная опасность, а мне, признаться, придется без тебя несладко — ведь ты сядешь в тюрьму надолго. Поэтому я хотел бы помочь тебе, если это в моих силах. Даже большему недоумку, чем Кремер, сразу станет ясно, что вы с мисс Галлент рассчитали все по минутам: убийца нанес роковой удар во время разговора мисс Фосс со мной; следовательно, говоря языком судейских крючков, вы вступили в заговор с убийцей. Значит, теперь наша задача состоит в том, чтобы отвести от тебя подозрения. Но как? Ты, несомненно, обдумал это?
— Да, разумеется.
— И?
— Думаю, что дело швах. Безнадега. Я влип по самые уши. И грозит мне вовсе не каталажка, а скромненький заряд в шесть тысяч вольт. Я понимаю, что причиняю вам неудобство, но это ничто по сравнению с неудобством, которое ожидает меня. Жаль, конечно, ведь работать на вас — непревзойденное удовольствие. — Я закинул ногу на ногу. — Послушайте. Я понимаю — вы исходите желчью. Да, я впустил ее, каюсь. Я… ээ-э, уговорил вас принять ее — был грех. Если у вас приступ злобы пожалуйста, злитесь сколько душе угодно, выпускайте пары, срывайтесь на меня, пфыкайте, но покончим с этим.
— Желчью я вовсе не исхожу, а глагола «пфыкать» не существует.
— Хорошо, беру его назад. Значит, дело даже хуже, чем я предполагал: вместо пфыканья или гррычания вы фиглярничаете. Скажите лучше все, что обо мне думаете.
— Нет. Таких слов в моем лексиконе нет. Ты понимаешь, во что мы влипли?
— Разумеется. Если эту Фосс и впрямь убили, а это наверняка так, то Флора безусловно расскажет фараонам, где она была, когда это случилось. К нам тут же нагрянут гости, а на суде мы с вами будем главными свидетелями. И даже не свидетелями, а слухателями — ведь мы не видели, а слышали, как ее убили. Ничего, зато мы заслухательствуем время убийства с точностью до минуты. Вам придется провести нескончаемые часы на жесткой скамье в зале суда. Я понимаю, как вы страдаете, но не виню вас. Валяйте, выкладывайте все, что обо мне думаете.
Ты признаешь свою ответственность?
— Нет. Мне просто не повезло.
— Это тебя не оправдывает. Человек должен отвечать за свои поступки, а не надеяться на везение. Как давно ты знаешь эту женщину?
— О, уже целых девятнадцать часов. Она поймала Меня на Тридцать восьмой улице вчера, в пять часов дня.
— Поймала?
— Да. Я думал, что она следит за Путцем, а она, по ее словам, преследовала меня. Это, естественно, польстило моему мужскому самолюбию. Я повел ее в бар, угостил выпивкой — она заказала вермут, — и вот тут-то выяснилось, что на самом деле ей нужны вы, а не я. Сердце мое было разбито, но дело пахло приличным гонораром, и я повел ее танцевать; ну и угостил, понятно. Кончись дело гонораром, этот вечер пошел бы в счет моих накладных расходов, но вот теперь…
— Нет.
— Очень хорошо. Всю подноготную выкладывать она мне не стала, но того, что рассказала, показалось мне достаточным, чтобы урвать у вас полчаса времени; поэтому я и пригласил ее сегодня на одиннадцать.
— В котором часу ты вернулся домой?
— В полночь.
— Ты провожал ее до дома?
— Нет. Она воспротивилась. Я посадил ее в такси.
— Сегодня утром, прежде чем прийти, она не звонила?
— Нет.
— Как она приехала? В такси?
— Не знаю. Возможно, Фриц знает — он ее впустил.
— Да, должно быть, в такси. — Вулф поджал губы. Потом заметил: — Машины попадают в аварии сотни раз на дню. Почему с ней так не случилось? — Он выпрямился и позвонил — сигнал Фрицу, что пора подавать пиво. — Проклятье! Напечатай подробный отчет — это сбережет нам время и позволит приуменьшить нападки. Как ты с ней вчера встретился, о чем вы говорили и что случилось сегодня здесь — включая все разговоры. Подпишем оба.
— А как насчет разговоров, которые мы с ней вели вчера вечером?
— Нет, не надо. Ты сказал, что расчувствовался. Я подпишу только то, что прочитаю, а уж такое я безусловно читать не буду.
Я развернулся на своем вращающемся стуле, пододвинул ближе пишущую машинку и вставил три листа бумаги с копиркой. Все отчеты, а тем более подписываемые заявления я всегда печатаю в трех экземплярах.
Остаток дня я провел за машинкой, с перерывом на обед и на телефонные звонки. В числе прочих позвонил Лон Коэн из «Газетт» с просьбой просветить его насчет убийства Бьянки Фосс. Сперва я пришел в недоумение — уж слишком быстро фараоны успели пронюхать про нашу встречу с Флорой Галлент. Но загадка скоро прояснилась: один из репортеров «Газетт» видел меня с ней в «Колонне», а Лон Коэн принадлежит к тем людям, которые уверены: если я появляюсь хоть в миле от человека, имеющего даже самое отдаленное отношение к убийству, значит, ищи Ниро Вулфа. Я признался, что в деле Бьянки Фосс мы мечтаем только об одном — как бы не оказаться в него замешанными. Тут я не погрешил против истины. За прошедшие годы я отпечатал дословно сотни длиннющих разговоров, даже состоявшихся недели и месяцы назад — мне это раз плюнуть, но на сей раз я не спешил, ведь сам Вулф пообещал подписать наши показания. К тому же он собирался их прочитать, а поскольку пребывал в капризном и раздраженном настроении, наверняка спал и видел, как назидательно сообщит мне, что сказал вовсе не «продолжительный, тяжелый и чрезвычайно дорогой», а «продолжительный, трудный и чрезвычайно дорогой». И мне придется перепечатать целую страницу. Поэтому я не торопился и допечатывал последний абзац, когда Вулф вошел в кабинет после дневного свидания с орхидеями, продолжавшегося, как всегда, с четырех до шести. Когда он взгромоздился в свое слоновье кресло, я отдал ему первые пять страниц, и Вулф погрузился в чтение. Поглядывая на него, я всякий раз убеждался, что хмурится он не больше обычного. Закончив печатать, я передал ему последнюю страницу, прибрал на столе и встал поразмяться.
