В обычное время портфель был дома.
Хомяк
Чертежница Марина занималась на курсах английского языка. Это знало все конструкторское бюро. Его сотрудники понимали, что учиться на этих курсах несоизмеримо труднее, чем, скажем, на вечернем факультете института. Не было секретом, что Марина каждый вечер, все выходные и каждую свободную минутку на работе только и делает, что зубрит английский.
Мне, ее начальнику, было к ней просто не подступиться. Что я, не человек что ли? Какие могут быть чертежи, если у нее нет времени даже поесть? Неужели у нас мало людей, которые умеют чертить и не учатся на курсах иностранного языка? Хоть я сам, например.
А три месяца назад Марина, наконец, окончила эти самые курсы. По такому случаю бригада подарила ей томик Шекспира в подлиннике, а я – живого хомяка. У меня этих хомяков тогда восемнадцать персон дома проживало. Сначала купил двух, потом они тройню родили, потом еще и еще. Так их восемнадцать и стало.
Как только у Марины появился хомяк, об этом сразу узнали все сотрудники. Очень быстро она сумела убедить их, что ухаживать за хомяком значительно труднее, чем, скажем, растить ребенка. И что она каждый вечер и все выходные только и делает, что возится с хомяком. Даже ночью по несколько раз к нему встает.
В обеденный перерыв бегает на рынок за свежей морковкой для него, а в каждую свободную минутку на работе вяжет для хомяка всякие гнездышки и подстилочки. Так что мне, ее начальнику, даже совестно говорить с ней о несделанных чертежах. Коллектив меня не поймет.
Кстати, вам не нужен хомяк? Могу подарить – у меня их уже двадцать три штуки.
Если каждый
У меня есть приятель Димка, который работает на радиозаводе. Каждый раз, когда я прихожу к нему домой и спотыкаюсь о еще один новый камень, который Димка приволок откуда-то для своей коллекции и положил на самом проходе, потому что больше их уже некуда класть, каждый раз я говорю:
– Шел бы ты, Дима, в геологи.
Димка сразу обижается:
– Ты представляешь себе, что будет, если вдруг все кинутся в геологи? Если каждый захочет…
– Каждый не захочет, – пытаюсь возразить я. – Вот я, например, не хочу. И Витька не хочет.
– Вы – редчайшее исключение, – горестно говорит он. – А в основном, все люди – прирожденные геологи. Ты посмотри, – тут он хватает какой-нибудь свой камень, – ты посмотри, – и он тычет в пятнышко на этом камне…
А недавно я познакомился с одним геологом.
– Ты не представляешь себе, – сказал он, – какое это счастье – вернуться из экспедиции, сдать отчет и на несколько дней забыть об этих проклятых минералах. Засесть у себя в комнате и собирать радиосхемы. Это же чудо!
– Но ведь есть же профессия… – начал было я.
– Знаю, что есть. Ну и что с того? Да сейчас чуть ли не каждый – радиолюбитель. Все что-то паяют, что-то ловят! Ты представляешь себе, что будет, если каждый побежит…
Я хотел ответить ему, что каждый не побежит, хотел познакомить его с Димкой, который на радиозаводе работает. А потом подумал: что будет, если каждый станет вмешиваться в чужую жизнь со своими глупыми советами, что будет, если каждый станет навязывать одних своих знакомых другим, – и ничего не ответил.
Женская логика
Однажды начальник конструкторского бюро Корзинкин застал копировщицу Грибкову за вязанием и, естественно, рассердился, поднял шум. Грибкова сначала молча краснела, а потом тоже в амбицию впала:
– Зарплату, – говорит, – вы мне прибавить не можете. У меня на новые рейтузы ребенку денег нет. Приходится старые перевязывать.
Корзинкин от таких неожиданных слов смутился и, не зная, что ответить, отошел молча. С того дня и другие вязальщицы осмелели, вяжут в рабочее время, кто что хочет.
Через месяц Грибкова притащила в бюро вязальную машину. Начальник не выдержал, возмутился. А она в ответ:
– Неужели вам не ясно, что на машине можно вязать в пять раз быстрее, чем вручную. Лучше я побыстрее расправлюсь с этой кофточкой, а в оставшееся время успею все ваши чертежи скопировать.
Корзинкин хотел возразить, но раздумал и спорить не стал. А вскоре другие сотрудницы принесли такие же машины.
Через два месяца в бюро позвонил какой-то тип и начал упрашивать срочно связать ему свитер. Начальник пять раз бросал трубку, но тип оказался жутко настырным. Под конец разговора Корзинкин устал и позвал к телефону Грибкову, попросив ее принять заказ на вязаное изделие. В благодарность тот тип обещал дать телефон конструкторского бюро всем своим знакомым
И точно, в бюро теперь звонили целый день, и вскоре начальник так привык к этому, что уже не звал к телефону подчиненных ему вязальщиц, а сам вел переговоры с клиентами и оформлял заказы. А потом случилось, что Корзинкин засек вязальщицу Грибкову за копированием чертежа и был очень недоволен. Но она не растерялась:
– Выгодными заказами на вязание, – говорит, – обеспечить не можете. Приходится чертить – тоже работа сдельная.
Бунтарь
В субботу днем, вернувшись из магазина, жена услышала возбужденный голос мужа, говорившего по телефону. Она опустила на пол сумки с продуктами и замерла, пораженная: такой твердости, такой решительности в голосе мужа она не слышала никогда
«Интересно, с кем это он так?» – подумала жена и ничего не смогла предположить, потому что ни с кем он так прежде не разговаривал
– Ладно, Николай Архипович, недолго вам осталось чужими руками жар загребать! – рокотал баритон мужа – И на вас управа найдется. Мы и не таких на место ставили!
«Да что же это за Николай Архипович? – взволновалась жена. – Господи, да ведь это сам директор! Что же теперь будет!»
– А в технических вопросах, уважаемый Николай Архипович, не вам меня учить! Кишка тонка! – продолжал муж.
«Теперь уж все. Как пить дать, с работы вышибут. Хорошо бы хоть не по статье, а по собственному», – обреченно решила жена.
Но тут муж вдруг резко переменил интонацию, голос его стал тихим и дружелюбным:
– Вот так, Витюха. Так все ему и скажи! Смело и принципиально. Не можешь ты, что ли! А что я? Что я? У меня совершенно другая ситуация. Нет, я не буду. А ты скажи. Стукни кулаком по столу и скажи: «До каких пор, уважаемый Николай Архипович!» – и его голос снова загрохотал.
Жена облегченно вздохнула и понесла продукты на кухню.
Любимая работа
На работу я всегда иду с радостью. Особенно сегодня, хоть кто-то и сказал, что понедельник – день тяжелый. Для меня – нет. Я наоборот счастливо предвкушаю начало рабочего дня еще со вчерашнего вечера.
Во-первых, я придумала себе новую стрижку. Что скажут о ней в нашей комнате, я догадываюсь, но меня больше волнует мнение 417-й комнаты. Неплохо заглянуть и в 525-ю и 631-ю – там тоже есть понимающие люди. Кстати, в 631-й еще не видели моих новых сапог. Надо обязательно сегодня же к ним зайти, пока сапоги не обтоптались.
Я иду на работу с радостью, несмотря на то, что день предстоит мне весьма напряженный. С утра надо успеть поймать Лариску, пока она никуда не умчалась, и спросить, не сможет ли достать мне французскую косметику. Потом зайти к Маргарите Петровне, которая обещала принести почитать Агату Кристи. В десять часов надо быть в 321-й комнате – там Лена Крюкова будет показывать слайды о своей поездке в Болгарию. Больше часа это, надеюсь, не займет. В одиннадцать я должна появиться в кабинете у Захарова. У него сегодня день рождения и, значит, он будет угощать всех чудесным безе собственного изготовления.
Потом надо успеть до обеденного перерыва сходить в столовую перекусить. А в законный обед пробежаться до универмага. Если я куплю ткань, какая мне нужна, то после обеда Ольга Васильевна обещала мне ее раскроить. Еще надо будет быстренько сметать и пойти в 631-ю, показать, что получилось. Ольга Васильевна в кройке и шитье, конечно, разбирается, но вкус у нее несколько старомодный.
Конец ознакомительного фрагмента.
