— Отдыхать так отдыхать, — говорит он глухо.
ДЕДУШКИНА ОТСТАВКА
Утром начинается непонятная суматоха. Уже пора уходить, уже «газики» ждут под окнами, уже все мы одеты, и вдруг папа — в пальто и в шапке — начинает метаться по комнате, ищет субботнюю газету с телепрограммой.
Вначале я ничего не понимаю. Папа наконец победно размахивает газетой, красным карандашом подчёркивает в ней какие-то строчки, объясняет деду, как включается наш телевизор, и тут начинает суетиться мама. Она роется на книжной полке, снимает стопку книг, спрашивая при этом деда, что он предпочитает: фантастику, детективы, исторические романы?
Один я стою у порога без дела. Теперь мне ясно, отчего такая суета. Это, конечно, правильно. Деду будет скучно. Работал, работал всю жизнь, на войне сражался и вдруг — трах, бах! — нате вам! Сиди спокойненько, без всякого дела. Я поднатужился, посоображал, что бы такое и мне деду предложить, но ничего не придумал. Просто ему позавидовал. Эх, вот бы мне! Взять и просто так, без всяких уважительных причин, не пойти в школу. Сидеть дома, как дед, и чем хочешь заниматься! Я вздыхаю, киваю деду и замечаю, что дедушка грустный. Он улыбается, но сам невесёлый: глаза у него не смеются. Какие-то насторожённые глаза. Тревожные. Печальные.
— Хорошо, хорошо! — говорит он маме и папе. — Телевизор обязательно посмотрю. Книги непременно почитаю. Счастливо вам! Поработать. Поучиться. — Но не выдерживает всё-таки. Произносит бодро: — А я ведь первый день. Безработный-то… — И снова смеётся: — Ух, отосплюсь!
Мы прикрываем дверь, молча спускаемся по лестнице. У машин мама и папа озабоченно переглядываются. Смотрят на меня.
— Переживает, — говорит отец.
— Антошка, — вздыхает мама, — ты из школы сразу беги домой, нигде не задерживайся. Погуляй с дедушкой. Покажи ему посёлок. Стройку. Шефствуй, в общем, до нашего прихода.
«Газики» разъехались, я пошёл в школу. Ничего себе — задачка! Шефствуй над дедом. Это сказать легко. А как шефствовать-то?
Я весь день задумчивый в школе был. Кешка даже удивился. Думал, я заболел. Но я не заболел. Я всё думал, как мне быть. Как я шефствовать должен.
Голос учительницы как будто издалека откуда-то слышался: бу-бу-бу… После математики меня даже похвалили за внимательность. Вот дела! За внимательность хвалят, а я ни одного слова не слышал.
Так я ничего и не придумал.
Вообще-то можно было бы в магазин сходить — за хлебом, за молоком, дрова поколоть, воды наносить, как тимуровцы у Гайдара. Но дрова колоть ни к чему — у нас ведь центральное отопление, вода по водопроводу течёт, а за хлебом и молоком я и так хожу, без всякого шефства.
Нет, ничего я не придумал. Но домой помчался сразу. Ведь мы с дедом ещё как следует и не поговорили. А у меня к нему вопросы. Целая куча. Про войну. Про артиллерию. Про всякое такое.
Ещё на лестнице я услышал вкусный запах. А когда дед мне дверь открыл, запах этот прямо в нос ударил.
Я открыл рот. Вообще-то рот у меня сам открылся. Автоматически.
Ещё бы!
Дед стоял в закатанных старых штанах и в калошах на босу ногу — где их он только выкопал! Редкие волосики на голове торчали в разные стороны.
В одной руке он держал тряпку. А сам испуганно улыбался.
— Слава богу! — воскликнул он совсем не по-военному. — Я думал, родители!
Как загипнотизированный, я положил портфель, разделся, обошёл квартиру. Всё было перевёрнуто вверх дном. Ковёр лежал, свёрнутый в трубу. Диван сдвинут со своего места. Стулья торчали пирамидами, друг на друге.
Дед окунул тряпку в ведро с водой, наклонился — и я снова поразился. Он мыл пол быстро, ловко, умело. Будто всю жизнь не в армии командовал, а только полы и мыл.
Оторопь моя постепенно проходила. Сначала я хотел возмутиться. Хотел сказать, что пожалуюсь маме: не для того дед сюда летел с военными лётчиками, чтобы полы мыть. Но потом представил, как расскажу про эту сцену Кешке. Как он меня за такую фантазию обхохочет, и сам фыркнул. Потом засмеялся. Потом захохотал. Это надо же! Генерал моет пол!
Дедушка строго взглянул на меня, не отрываясь от дела. И вдруг засмеялся. Тоже захохотал.
— Давай-ка, — сказал он мне, — ищи вторые калоши! Бери вторую тряпку!
Вторых калош, конечно, не нашлось, я шлёпал босиком по мокрому полу, двигал диван, расставлял стулья, протирал мебель влажной тряпкой. Голову я повязал полотенцем на пиратский манер, заставил сделать то же самое и деда. Мы походили на двух матросов, на двух разбойников, прибирающих каюту одноглазого капитана. Хриплым голосом я распевал строчку из какого-то фильма:
Эх, мы разбойники! Разбойники! Разбойники!Ох, мы разбойники! Разбойники! Разбойники!Ух, мы разбойники! Разбойники! Разбойники!
Других строчек я не знал и повторял одну эту. Только междометия менял: эх, ох, ух, ых. Песня была простая, и дедушка стал мне подтягивать. Получалось у нас весело, в лад:
Ых, мы разбойники! Разбойники! Разбойники!
— Чем это так вкусно пахнет? — наконец спросил я.
Дедушка странно всхлипнул, бросил тряпку и, поскальзываясь на мокром полу, побежал в кухню.
Оттуда раздался грохот, дедушкин стон, я кинулся ему на помощь, и снова рот у меня открылся. Автоматически.
Из газовой духовки тянулся лёгкий дымок, а на тарелке посреди кухонного стола возвышалась пирамида поджаристых, аппетитных пирожков.
Вот так дедушка! Вот так генерал!
ДЕДУШКИНО ШЕФСТВО
Вот ведь как выходит! Не мы над ним, а дедушка над нами шефство взял.
Утром мы теперь выходим из дома вчетвером.
Мама и папа садятся в машины, а мы с дедушкой расходимся в разные стороны. Я в школу, он — в магазин.
Время от времени я останавливаюсь, и гляжу, как дед не спеша шагает по улице и как поблёскивают у него в авоське молочные бутылки.
Дед оборачивается тоже, машет мне рукой, а у меня сердце сжимается от жалости к нему.
Нет, нет, всё-таки я не согласен с этим!
Боевой генерал, пусть в отставке, и в магазин с бутылками идёт! Пол моет. Пирожки печёт.
Я думал — это один раз. Я тоже один раз в третьем классе пол вымыл. На Восьмое марта. Хотел потом всё время мыть, да никак собраться больше не смог. Всё дела, дела… А вот дед — каждый день по хозяйству возится.
Мы деда не раз ругали. Но наши атаки всегда неудачными были. Дед говорил, посмеиваясь:
— Что же мне делать прикажете? У вас тут вон какая скучища! Средний возраст населения двадцать пять лет. Позор! Стариков не имеете! В Москве, например, их сколько! На лавочках сидят, в домино режутся! Должен же я чем-нибудь заниматься!
Мама в отчаянии была. Пока дед на кухне курил, папе шептала:
— Что же делать теперь! Какой стыд! Генерал пол моет! Ковры вытряхивает!
— А ты забудь, что пол моет именно генерал, — посоветовал отец.
Но мама всё-таки придумала. Прибиралась потихоньку утром. Вставала в полшестого и тихонько пол мыла, посуду драила. На цыпочках ходила, чтоб нас не разбудить. Дед её манёвр разгадал. Сказал за завтраком:
— Ольга, ты это брось!
— Чего, Антон Петрович? — прикинулась мама.
— Я тебе покажу, «Антон Петрович»! — сказал грозно дедушка. И после маминой приборки всё равно пол сам вымыл.
В тот день, когда он пирожки второй раз испёк, мама едва не заплакала.
— Антон Петрович! — воскликнула отчаянно. — Ну что вы делаете? Вы же меня в ужасное положение ставите!
Дед к ней, шаркая тапками, подошёл. В руке самый румяный пирожок. Откусить заставил. И пока мама жевала, сказал:
— Оленька! Ты у меня передовой человек, правда? Ну так и плюй на всякие предрассудки! Я ведь живой ещё, верно? Или ты меня для музея бережёшь? Выдающихся личностей? Генерал такой-то? — Дед скрестил руки на груди, будто Наполеон, задвигал смешно бровями. Сам засмеялся. — Так генералов-то ведь полно! — Вдруг рассердился: — И давай разговоры эти прекратим!
Мама его крепко обняла. Я рядом стоял — видел, как у неё слёзы навернулись.
— Папа, — сказала она, — какой же ты чудной.
Дедушка её по спине погладил.
— Ну вот, — сказал, — и лады. Давайте пирожки есть.
Стали мы пирожки есть, дедом испечённые. И молоко пить, которое он покупал. И по полу ходить, который он вымыл.
— Какие вы странные люди, — сказал дед, — сами работаете, учитесь, а я, хотите, чтобы в стороне сидел? Не за этим я сюда ехал! Ясно?
Мама вздохнула. Сдалась.
СЕКРЕТНЫЙ СПОСОБ
Мама сдалась, а я не сдавался. Слова деда я запомнил. Про стариков. Что их у нас нету. «Как же нету? — думал я. — А француженка Анна Робертовна?»
И вот я собрал денег, пошёл в клуб и купил у продавщицы Зинаиды Ивановны шесть порций мороженого. Съел их по специальному методу. Не лизать надо мороженое, а глотать прямо кусками. Этот способ проверенный, мне его Кешка рассекретил. Причём у нас такой способ только весной и осенью действует. Ну, летом иногда, в жару. А зимой — никогда. Зимой у нас мороженое хоть килограммами ешь — ничего с тобой не сделается. Я думаю, это потому, что и на улице мороз и в животе мороз. Равенство температур. Холодное равновесие. А вот осенью — другое дело. Осенью на улице — ни то ни сё. Дождь моросит, пузырится в жёлтой грязи. Осенью Кешкин способ помогает.
