Самозванец
Клянусь тебе, что сердца моегоТы вымучить одна могла признанье.Клянусь тебе, что никогда, нигде,Ни в пиршестве за чашею безумства,Ни в дружеском, заветном разговоре,Ни под ножом, ни в муках истязанийСих тяжких тайн не выдаст мой язык.
Марина
Клянешься ты! итак, должна я верить –О, верю я! – но чем, нельзя ль узнать,Клянешься ты? не именем ли бога,Как набожный приимыш езуитов?
Иль честию, как витязь благородный,Иль, может быть, единым царским словом,Как царский сын? не так ли? говори.
Димитрий
(гордо)
Тень Грозного меня усыновила,Димитрием из гроба нарекла,Вокруг меня народы возмутилаИ в жертву мне Бориса обрекла –Царевич я. Довольно, стыдно мнеПред гордою полячкой унижаться. –Прощай навек. Игра войны кровавой,Судьбы моей обширные заботыТоску любви, надеюсь, заглушат.О как тебя я стану ненавидеть,Когда пройдет постыдной страсти жар!Теперь иду – погибель иль венецМою главу в России ожидает,Найду ли смерть, как воин в битве честной,Иль как злодей на плахе площадной,Не будешь ты подругою моею,Моей судьбы не разделишь со мною;Но – может быть, ты будешь сожалетьОб участи, отвергнутой тобою.
Марина
А если я твой дерзостный обманЗаранее пред всеми обнаружу?
Самозванец
Не мнишь ли ты, что я тебя боюсь?Что более поверят польской деве,Чем русскому царевичу? – Но знай,Что ни король, ни папа, ни вельможиНе думают о правде слов моих.Димитрий я иль нет – что им за дело?Но я предлог раздоров и войны.Им это лишь и нужно, и тебя,Мятежница! поверь, молчать заставят.Прощай.
Марина
Постой, царевич. НаконецЯ слышу речь не мальчика, но мужа.С тобою, князь, она меня мирит.Безумный твой порыв я забываюИ вижу вновь Димитрия. Но – слушай:Пора, пора! проснись, не медли боле;Веди полки скорее на Москву –Очисти Кремль, садись на трон московский,Тогда за мной шли брачного посла;Но – слышит бог – пока твоя ногаНе оперлась на тронные ступени,Пока тобой не свержен Годунов,Любви речей не буду слушать я.
(Уходит.)
Самозванец
Нет – легче мне сражаться с ГодуновымИли хитрить с придворным езуитом,Чем с женщиной – черт с ними; мочи нет.И путает, и вьется, и ползет,Скользит из рук, шипит, грозит и жалит.Змея! змея! – Недаром я дрожал.Она меня чуть-чуть не погубила.Но решено: заутра двину рать.
И. И. Пущину (1826)
Мой первый друг, мой друг бесценный!И я судьбу благословил,Когда мой двор уединенный,Печальным снегом занесенный,Твой колокольчик огласил.Молю святое провиденье:Да голос мой душе твоейДарует то же утешенье,Да озарит он заточеньеЛучом лицейских ясных дней!
Зимнее утро (1829)
Мороз и солнце; день чудесный!Еще ты дремлешь, друг прелестный –Пора, красавица, проснись:Открой сомкнуты негой взорыНавстречу северной Авроры,Звездою севера явись!
Вечор, ты помнишь, вьюга злилась,На мутном небе мгла носилась;Луна, как бледное пятно,Сквозь тучи мрачные желтела,И ты печальная сидела –А нынче… погляди в окно:
Под голубыми небесамиВеликолепными коврами,Блестя на солнце, снег лежит;Прозрачный лес один чернеет,И ель сквозь иней зеленеет,И речка подо льдом блестит.
Вся комната янтарным блескомОзарена. Веселым трескомТрещит затопленная печь.Приятно думать у лежанки.Но знаешь: не велеть ли в санкиКобылку бурую запречь?
Скользя по утреннему снегу,Друг милый, предадимся бегуНетерпеливого коняИ навестим поля пустые,Леса, недавно столь густые,И берег, милый для меня.
Я вас любил (1829)
Я вас любил: любовь еще, быть может,В душе моей угасла не совсем;Но пусть она вас больше не тревожит;Я не хочу печалить вас ничем.Я вас любил безмолвно, безнадежно,То робостью, то ревностью томим;Я вас любил так искренно, так нежно,Как дай вам бог любимой быть другим.
К***(1829)
Я помню чудное мгновенье:Передо мной явилась ты,Как мимолетное виденье,Как гений чистой красоты.В томленьях грусти безнадежной,В тревогах шумной суеты,Звучал мне долго голос нежныйИ снились милые черты.Шли годы. Бурь порыв мятежныйРассеял прежние мечты,И я забыл твой голос нежный,Твои небесные черты.В глуши, во мраке заточеньяТянулись тихо дни моиБез божества, без вдохновенья,Без слез, без жизни, без любви.Душе настало пробужденье:И вот опять явилась ты,Как мимолетное виденье,Как гений чистой красоты.И сердце бьется в упоенье,И для него воскресли вновьИ божество, и вдохновенье,И жизнь, и слезы, и любовь.
«Повести Белкина» (1830 г.)
Это первое завершенное прозаическое произведение Пушкина. Все повести по времени написания относятся к периоду Болдинской осени 1830 года. Согласно датировке автора, повести закончены:
• «Гробовщик» – 9 сентября;
• «Станционный смотритель» – 14 сентября;
• «Барышня-крестьянка» – 20 сентября;
• «Выстрел» – 14 октября;
• «Метель» – 20 октября.
Предисловие «От издателя» датируется предположительно второй половиной октября.
Иван Петрович Белкин – персонаж, вымышленный Пушкиным: молодой помещик, литератор-любитель, умер в 1828 году. Он сочинил 5 повестей. Его краткая биография описывается в предисловии к книге. Помимо цикла повестей, Белкин выступил и как автор хроники «История села Горюхина».
Пушкин писал каждую повесть в том или ином жанре, современном ему: «Выстрел» – реализм; «Метель», «Станционный смотритель» и «Барышня-крестьянка» – сентиментализм; «Гробовщик» – готическая повесть. В произведениях появляется образ «маленького человека» («Станционный смотритель»).
От издателя
Вступление, содержащее якобы издательское пояснение и письмо некого помещика, соседа Белкина, с рассказом о нем.
Взявшись хлопотать об издании Повестей И. П. Белкина, предлагаемых ныне публике, мы желали к оным присовокупить хотя краткое жизнеописание покойного автора и тем отчасти удовлетворить справедливому любопытству любителей отечественной словесности. Для сего обратились было мы к Марье Алексеевне Трафилиной, ближайшей родственнице и наследнице Ивана Петровича Белкина; но, к сожалению, ей невозможно было нам доставить никакого о нем известия, ибо покойник вовсе не был ей знаком. Она советовала нам отнестись по сему предмету к одному почтенному мужу, бывшему другом Ивану Петровичу. Мы последовали сему совету, и на письмо наше получили нижеследующий желаемый ответ. Помещаем его безо всяких перемен и примечаний, как драгоценный памятник благородного образа мнений и трогательного дружества, а вместе с тем, как и весьма достаточное биографическое известие.
Милостивый Государь мой[1]!
Почтеннейшее письмо ваше от 15-го сего месяца получить имел я честь 23 сего же месяца, в коем вы изъявляете мне свое желание иметь подробное известие о времени рождения и смерти, о службе, о домашних обстоятельствах, также и о занятиях и нраве покойного Ивана Петровича Белкина, бывшего моего искреннего друга и соседа по поместьям. С великим моим удовольствием исполняю сие ваше желание и препровождаю к вам, милостивый государь мой, все, что из его разговоров, а также из собственных моих наблюдений запомнить могу.
Иван Петрович Белкин родился от честных и благородных родителей в 1798 году в селе Горюхине. Покойный отец его, секунд-майор Петр Иванович Белкин, был женат на девице Пелагее Гавриловне из дому Трафилиных. Он был человек не богатый, но умеренный, и по части хозяйства весьма смышленый. Сын их получил первоначальное образование от деревенского дьячка. Сему-то почтенному мужу был он, кажется, обязан охотою к чтению и занятиям по части русской словесности. В 1815 году вступил он в службу в пехотный егерский полк (числом не упомню), в коем и находился до самого 1823 года. Смерть его родителей, почти в одно время приключившаяся, понудила его подать в отставку и приехать в село Горюхино, свою отчину.
Вступив в управление имения, Иван Петрович, по причине своей неопытности и мягкосердия, в скором времени запустил хозяйство и ослабил строгой порядок, заведенный покойным его родителем. Сменив исправного и расторопного старосту, коим крестьяне его (по их привычке) были недовольны, поручил он управление села старой своей ключнице, приобретшей его доверенность искусством рассказывать истории. Сия глупая старуха не умела никогда различить двадцатипятирублевой ассигнации от пятидесятирублевой; крестьяне, коим она всем была кума, ее вовсе не боялись; ими выбранный староста до того им потворствовал, плутуя заодно, что Иван Петрович принужден был отменить барщину и учредить весьма умеренный оброк; но и тут крестьяне, пользуясь его слабостию, на первый год выпросили себе нарочитую льготу, а в следующие более двух третей оброка платили орехами, брусникою и тому подобным; и тут были недоимки.
