их свадьба состоялась.
На свадьбе я выступала в роли свидетельницы и была счастлива за обоих. Я любила Мару и мне очень нравился Павел. В моих глазах он был идеальным мужчиной до тех пор, пока, учась в аспирантуре Большегорского госуниверситета, я не встретила Олафа Свенсона, своего будущего мужа.
А еще я очень уважала Гольского за его честность, открытость и принципиальность. И даже за то, что он частенько критиковал родителей за их снобизм и высокомерное отношение к простым людям. Он откровенно говорил, что никогда не пойдет по стопам родителей, не будет бездушным чинушей, а станет известным археологом и своими открытиями прославится на весь мир.
У родителей же молодого мечтателя, были иные планы. Они желали видеть своего сына как минимум министерским служащим, а как максимум, вторым лицом государства. Уже в те времена претендовать на первое место в стране было не реально и даже опасно. Именно поэтому Паша и учился на истфаке. Из стен этого привилегированного факультета любого вуза страны, выходили будущие чиновники высокого ранга. Министры, главы администраций и руководители крупнейших государственных и частных предприятий (в том числе и сельскохозяйственных) очень быстро сформировались в элиты, а во времена Стабильности стали достаточно сильными и прочно укрепились на своих местах.
Пашка рассказывал, что лекции по политологии, госуправлению, экономике и идеологии его мало привлекают. Ему гораздо более интересными казались занятия по археологии, Древней истории и истории Средних веков. На моем факультете нас тоже пичкали и зомбировали всякой ерундой, но не до такой степени, как на истфаке. Все исторические факультеты по сути находились под управлением не декана и ректората вузов, а Администрации Главы Государства. Поговаривали, что там даже есть Списки Желаемых студентов. Лояльных власти студентов необходимо правильно обучить, идеологически верно воспитать и вырастить из них будущую замену, уходящим на покой руководителям. И эта молодежь должна беспрекословно претворять в жизнь Указы и Декреты Главы Государства (в простонародье – ГГ), как и их предшественники.
Сейчас же, Гольский широко распахнул свои объятия и я, бросив сумку на пол, с радостным чувством приникла к нему.
– Здравствуй, Женечка, – поздоровался со мной Паша, похлопывая меня рукой по спине. Его объятие было довольно крепким, и я пролепетала:
– Отпусти, медведь. Задушишь.
Гольский ослабил хватку и съерничал:
– А может к тебе надо обращаться госпожа Свенсон?
– Нет, можно по-старому. Просто Женька.
Мы громко рассмеялись и поцеловались.
– Тише вы! – приструнила нас Мара. – Соседей нельзя беспокоить. Давайте, заходите уже в дом.
Мы вошли в квартиру. Я была рада оказаться сначала в узеньком коридоре, а затем и в уютной гостиной. Старая добротная дубовая мебель, приобретенная когда-то родителями Мары, теперь была больше похожа на антиквариат. Благородная патина делала мебель дороже ее первоначальной цены. Большая плазма отечественного производства, внешне ничем не отличалась от известных мировых брендов. (К слову сказать, вся бытовая техника Гольцовых, вплоть до сенсорных смартфонов и ноутбука их дочери, была произведены в Элитарии). Красивые шторы сейчас были наглухо задернуты, а в пятирожковой люстре тускло горели всего две лампочки. После такого долгого перелета и поезда я очень устала и с удовольствием плюхнулась в большое мягкое кресло, обитого затертой кожей, бывшей когда-то кремового цвета.
Радость от встречи с друзьями переполняла меня. Я с нетерпением ожидала момента, когда можно будет поболтать с ними по душам, как в старые добрые времена.
Из кухни доносились умопомрачительные запахи. Я сразу определила, что Мара приготовила курицу в духовке. А еще салат из свежих овощей и, естественно, так любимую мною шарлотку. Мара отлично готовила. Еще лет в четырнадцать она баловала меня своей выпечкой. Правда ее булочки и крендельки не всегда удавались и были пышными, как подобает подобного рода изделиям. Но мне они казались такими вкусными, что всякий раз я просила добавки.
Жадно втягивая ноздрями чудные ароматы, я почувствовала, что зверски проголодалась. От предвкушения вкусной домашней еды у меня потекли слюнки.
Гольский внес мою сумку в гостиную, а я, неохотно поднявшись с просиженного кресла, пошлепала к ней. Расстегнув молнию, я вытащила из сумки бутылку Бакарди Карта Бланка и протянула ее Павлу.
– Это тебе, Паша.
Гольский заулыбался и сказал:
– Спасибо, Женя, но не стоило тратиться. Ром-то ведь дорогой, – рассматривая этикетку, он сокрушенно добавил: – Да и разбавить его нечем.
– Нет проблем. Я в поезд брала с собой Колу, но так и не открыла ее.
Я выудила литровую пластиковую бутылку напитка и по-прежнему сидя у сумки, протянула ее Гольскому.
– Живем, – оживился Пашка и двинул в кухню. Но у самой двери обернулся и произнес: – Твой подарок даже грешно пить под картошку.
– А мы по чуть-чуть, – банально пошутила я. – Не важно под что пить, главное с кем. Жаль только, что на границе у меня забрали вино и коньяк. Оказывается, к вам можно провозить только одну бутылку любого алкоголя. Я выбрала ром.
– Да, мы знаем об этом, – согласилась Мара, появившаяся в проеме двери. – Ладно, поднимайся-ка, подруга, и иди мыть руки. Можешь душ принять, пока я накрываю на стол. Сейчас принесу тебе полотенце.
Мара вышла в соседнюю комнату, а Пашка скрылся в кухне.
– А где дети? – громко спросила я, так чтобы Мара услышала меня и встала с пола.
– Лада будет с минуты на минуту, – глухо отозвалась Мара. – А вот Игорек уже давно не живет с нами.
– Как так? – Я не смогла скрыть своего удивления.
– Я потом тебе все расскажу, Женечка.
Гольская вышла из спальни. Она несла большое махровое полотенце, которое знало уже ни одну стирку. Мара казалась чем-то опечаленной. И это была не просто печаль, а запрятанная куда-то далеко внутрь себя тоска, смешанная со старательно скрываемым отчаянием.
«Что это с Марой? Я чем-то обидела ее? Почему на мои такие простые вопросы она отвечает уклончиво или не отвечает вовсе?»
– Ладно, не говори если не хочешь, – пожала я плечами и взяла протянутое мне полотенце.
Крохотная узенькая ванная комната была очень чистой. Голубоватый, почти белый кафель на стенах и полу создавал впечатление больничной стерильности. (Это слово будто прицепилось ко мне). Здесь едва умещалась душевая кабинка, стиральная машина под коротким названием «Ель-800», неглубокий умывальник на толстой ноге и старый унитаз. Корзина для грязного белья стояла прямо на крышке стиралки, поскольку другого места для нее просто не было. Стеклянная полочка под овальным зеркалом в простой раме, была уставлена небольшими бутылочками с шампунями, гелями и пенкой для бритья. Марки производителей мне были не знакомы. Но по аннотациям легко было понять, что все это
