даже думать. Это случилось в доме его сестры в Йоркшире, доктор тогда не решился взять на себя ответственность, и Титженс до сих пор ощущал тепло маленького, похожего на мумию тельца. Он закрывал голову и лицо малыша фланелькой и опускал теплое, хрупкое, пугающее тельце в сверкающую воду, покрытую дробленым льдом… А Сильвия все стояла неподвижно и прямо, едва заметно двигая уголками рта: столбик термометра на глазах полз вниз… Так что Сильвия, стараясь жестоко ранить отца, вполне возможно, даже не думала причинить вред сыну. Ведь для ребенка не может быть ничего хуже матери, пользующейся репутацией гулящей девки…
– Сэр, как по-вашему, – сказал стоявший у стола сержант-майор Коули, – может, отправим к старшему повару-сержанту части посыльного сообщить, что новобранцев придется накормить ужином? Второго можно отправить в штаб со Сто двадцать восьмым. Ни тот, ни другой в данный момент здесь не нужны.
Второй капитан все говорил и говорил, но не о Сильвии, а о своем потрясающем дядюшке. Титженс никак не мог взять в толк, что же он намеревался этим сказать. Второго посыльного он хотел отправить к интенданту с докладной запиской о том, что если штаб части не пополнит запас свечей для фонарей с маскировочными шторками для нужд его канцелярии, отправив их обратно с гонцом, то он, капитан Титженс, командир Шестнадцатого резервного батальона, поднимет вопрос в целом о тыловом снабжении вверенного ему подразделения перед штабом всей базы.
Они все втроем говорили одновременно. При мысли об упрямстве, которое демонстрировал интендант части, Титженса переполнял мрачный фатализм. Крупное подразделение рядом с их лагерем превратилось в утомительный бастион упрямства, чьи служаки без конца совали ему в колеса палки. Могло показаться, что тамошним офицерам не терпелось как можно быстрее отправлять его людей на фронт. Да, солдаты там действительно требовались, но сколько бы их ни покидало учебную часть – оставалось все же больше. Тем не менее соседи, несмотря на это, блокировали поставки мяса и других продуктов, подтяжек, личных жетонов и солдатских книжек… Чинили любые мыслимые препятствия, демонстрируя полное отсутствие даже своекорыстного здравого смысла!.. Титженсу удалось донести до сержант-майора Коули мысль о том, что, когда все успокоится, канадцу лучше пойти и посмотреть, все ли готово для построения пополнения… Если еще десять минут продержится тишина, можно ожидать команды «Отбой тревоги»… Титженс знал, что сержант-майору Коули хотелось спровадить куда-нибудь младших чинов из их хибары – вместе с капитаном, так разошедшимся в своей запальчивости, – и он не видел препятствий к тому, чтобы старик добился желаемого.
Коули напоминал сильного, заботливого дворецкого. На миг за жаровней мелькнули его седые моржовые усы и багровые щеки, он дружелюбно положил ладони на плечи посыльным и что-то зашептал им в уши. Они ушли, вслед за ними вышел и канадец. Сержант-майор Коули, заслонив собой весь дверной проем, смотрел на звезды. Смотрел и никак не мог понять, как эти булавочные укольчики света, лучиками пробивающиеся сквозь копировальную бумагу, в это же мгновение взирали на его дом и жену, уже в годах, там, в Айлуорте, на Темзе, выше по течению от Лондона. Он знал, что так оно и есть, но уяснить этот факт все равно не мог. Ему виделись катившие по Хай-стрит трамваи, в одном из которых ехала его женушка, пристроив на пухлых коленках ужин в хозяйственной сетке. Трамваи зажигали огни и ослепительно сияли. Он представил, что на ужин у нее копченая селедка. Десять к одному, что именно она. Ее любимое блюдо. Их дочь к этому времени уже служила во вспомогательных силах сухопутных войск. До этого она работала кассиршей у Парксов, крупных торговцев мясом в Бретфорде, и, будучи девушкой красивой, любила любоваться собой в витринах. Будто находилась в Британском музее, где за стеклом хранились мумии фараонов и другие экспонаты… Там все ночи напролет гремели молотилки. Коули всегда говорил, что этот звук напоминает именно молотилки, а не что-то еще. Боже мой, если бы так!.. Хотя, вполне естественно, это могли быть и наши аэропланы. А на ужин он мог лакомиться приличными валлийскими гренками с сыром.
Рук и ног, о которые можно было споткнуться, в хибаре теперь стало меньше. В определенной степени в ней воцарилась задушевная атмосфера, и Титженс почувствовал, что с этой минуты ему будет легче справиться с обезумевшим товарищем. Капитан Макензи – у Титженса не было полной уверенности, что его действительно звали Макензи, но примерно так эта фамилия звучала в подаче генерала, – так вот, капитан Макензи по-прежнему разглагольствовал о той несправедливости со стороны высокопоставленного дядюшки, жертвой которой он стал. Судя по всему, в какой-то судьбоносный момент тот отказался признавать родство с племянником, отчего с молодым человеком и приключились все его несчастья…
– Послушайте, – неожиданно произнес Титженс, – соберитесь. Вы с ума сошли? Совсем? Или только притворяетесь?
Его собеседник вдруг повалился на ящик из-под мясных консервов, который они приспособили вместо стула, и, заикаясь, спросил, что Титженс имел в виду.
– Если станете себя распускать, – ответил тот, – то можете зайти гораздо дальше, чем хотелось бы.
– Вы не доктор, пользующий душевнобольных, – ответил молодой офицер, – и в том, что вы пытаетесь выставить меня идиотом, нет ничего хорошего. Мне все про вас известно. Да, у меня есть дядюшка, обливший меня грязью – самой мерзкой, которой когда-либо обливали человека. Если бы не он, меня бы здесь сейчас не было.
– Вы говорите так, будто он продал вас в рабство, – усмехнулся Титженс.
– Он ваш ближайший друг. – Макензи словно выдвигал мотив мести Титженсу. – И не только ваш, но и генерала. А еще вашей жены. Он со всеми на короткой ноге.
Где-то далеко над головой, с левой стороны, послышались хаотичные, ласкающие слух хлопки.
– Опять решили, что обнаружили немца, – сказал Титженс. – Ладно, сосредоточьтесь на дядюшке. Только не преувеличивайте его значимость в этом мире. – Он немного помолчал и добавил: – Вы не против всего этого шума? Если он действует вам на нервы, то сейчас, пока он еще не достиг адских пределов, можно с достоинством спуститься в блиндаж…
Он позвал Коули и велел передать канадскому сержант-майору, чтобы тот вернул людей, если они вышли, обратно в укрытия. Пока не поступит сигнал «Отбой».
Капитан Макензи с хмурым видом сел за стол.
– Будь оно все проклято, – сказал он, – не думайте, что я испугался какой-то там шрапнели. Я дважды подолгу без перерыва находился на передовой, один раз четырнадцать месяцев, другой – девять. Хотя вполне мог бы перейти в этот прогнивший штаб… Черт бы все побрал… Это же кошмар… И
