люди, они не могут долго плыть, не теряя последних сил, не могут погружаться, чтобы увеличить скорость, не умеют находить путь на глубине, не способны издавать щелканье, которое предупредит их в темноте о препятствиях впереди. Но каждый из них с рождения знает дорогу в то место за горизонтом, куда не доберутся чужеземцы, завоеватели и китобои.
В водах между островом Моча и берегом живут четыре очень старые самки китов, они живут там с начала времен. Они первые, единственные и последние киты тремпулькаве. Только они видят в ночной темноте, потому что днем они превращаются в четырех старых женщин из народа лафкенче, а когда солнце опускается за горизонт в свое далекое жилище, они приходят на берег, погружаются в воду и через некоторое время выныривают, превратившись опять в четырех китов. Их назначение – готовить нас к дальнему путешествию.
Тебе кажется непонятным то, что я рассказываю? – продолжал старый кашалот. – Ты должен знать, что между китами и лафкенче существует договор, древний, как само море. Киты большие и сильные, люди маленькие и хрупкие. Мы, киты, можем плавать на большие расстояния, но только люди знают дорогу в то место, где мы будем в безопасности.
Когда умирает кит, мы чувствуем печаль и сопровождаем его тело, пока оно не потонет. Когда умирает один из лафкенче, они тоже страдают, печалятся и ждут ночи, чтобы принести его на берег, потому что знают, что одна из четырех китовых самок, тремпулькаве, перенесет тело на остров. Там, подобно тому, как рак меняет панцирь, мертвый выходит из своего тела, легкий, как воздух, и ждет вместе с другими из своего рода, умершими раньше него.
Этот остров называют еще «нгил ченмайве», место сбора перед великим путешествием. Когда придет пора умереть последнему из лафкенче, он, будучи один, должен будет прийти в одно определенное место на берегу, там, где волна касается земли. Это произойдет ночью, чтобы четырем старым самкам тремпулькаве было легче перенести его на остров. Тогда, наконец, соберется весь род, и, легкие, как ветер, они усядутся на спины четырех старых самок и отправятся в путь. Мы, все киты и все дельфины, будем сопровождать их и защищать от опасностей, так что у них будет самая могучая охрана.
А твое назначение, молодой кашалот лунного цвета, – оставаться в проливе между землей и островом Моча, заботиться о четырех старых самках, мы же будем ждать вас на бесконечном просторе океана, чтобы отправиться в великое путешествие.
Вот что рассказал старый кашалот и следом погрузился в воду, хлопая хвостом по ней.
Я же, белый кашалот лунного цвета, наполнил легкие воздухом и взял направление на остров.
Кит рассказывает о времени, проведенном между берегом и островом Моча
Когда я прибыл в широкий пролив, отделяющий остров Моча от берега, спокойные дни стали протекать с медлительностью приливов и отливов. Мне хватало пищи, потому что течения приносили кальмаров и осьминогов, покинувших свои убежища на морском дне. Когда выходило солнце, я наполовину поднимался из воды и так передвигался, поглядывая одним глазом на берег, на котором лафкенче во время отлива собирали моллюсков – мидий и петушков, отделяли других моллюсков, морское блюдце, от скал или шли к невысоким каменным оградам неподалеку от берега и доставали из оставшихся между этими оградами суматошных рыб.
А другим глазом я смотрел на остров, с его густой зеленью и высокими деревьями. Его окутывало глубокое молчание, густое, как туман, едва нарушаемое выкриками морских птиц. Только тюлени иногда отдыхали на галечном пляже и резвились, уверенные, что люди не помешают им.
По ночам я искал четырех старых самок и, поскольку не находил их, стал думать, что, может быть, старый кашалот ошибся и у меня нет никаких причин оставаться здесь. Но однажды ночью во время прилива я услышал сетования и печальные голоса лафкенче и увидел, что толпа несет тело мертвеца на берег.
Его положили лицом к небу, с раскинутыми руками, в каждую из которых вложили пять камней, отражавших свет Луны и звезд.
– Тремпулькаве! – прокричали люди в сторону близкого темного леса и удалились. Когда последний из них скрылся в своем доме, из чащи показались четыре старухи. Усталыми шагами, свойственными их возрасту, они вышли на пляж, голые, прикрытые распущенными длинными седыми волосами. Достигнув лежавшего тела, они с бормотанием выхватили камни из рук мертвеца. Одна из них стремительно вошла в воду, погрузилась – и через несколько мгновений кит, небольшой, похожий на гринду, с темной кожей, вынырнул и подплыл к берегу, и три оставшиеся старухи водрузили ему на спину мертвое тело.
Потом они тоже бросились в море, и четыре кита, держась на поверхности, направились к острову, ударяя хвостами по воде и разбивая отражение Луны.
Их тела казались древними, как само время. Ни единого местечка на них не осталось свободным от паразитов, от морских блюдец, раков, морских звезд, поллиципесов и других моллюсков всех размеров и цветов, и блестящих камешков, которыми лафкенче оплачивали перемещение мертвецов на остров.
Когда их миссия была окончена, четыре старые китовые самки вернулись на берег и, едва коснувшись его, уменьшились. Их горбатые спины стали согбенными плечами, мощные хвосты – тощими и слабыми ногами. Покрываясь длинными седыми космами, они медленными шагами направились к сумрачному лесу и исчезли в его тьме.
Много раз я видел с тех пор странствие старых самок с мертвыми телами на остров. Но видел и то, что число лафкенче оставалось немалым, они рожали детей, которые росли долго, окруженные радостью, и по этому я мог судить, что мне придется еще много времени провести в ожидании того, что последний из их рода приготовится к великому путешествию.
Кит рассказывает о времени ожидания
Сменялись времена года, так же как дни бури и штиля. Когда начинало смеркаться, я проплывал по проливу между островом и землей от одного конца до другого в настороженном одиночестве или сопровождал четырех самок в их погребальном плавании.
Они приветствовали меня фырканьем, выражавшим благодарность, когда поднимались, чтобы выдохнуть воздух из легких.
С приближением зари, когда единственный обитатель неба – звезда, называемая денницей, я удалялся от пролива в открытое море. Там, утомленный ночным бдением, я наполнял легкие, вытягивал тело и замирал, пока не принимал вертикального положения, так что моя могучая голова почти касалась поверхности.
И засыпал.
И видел сны.
Мне снилось
