Вера поставила чашку в шкафчик, протерла и без того чистый стол и пошла собираться на работу.
5
Институт, в котором работала Вера, несколько лет назад находился на грани развала. Заказчиков почти не было, сотрудникам регулярно задерживали зарплату, и Вера уже собралась уходить, когда неожиданно пришел новый директор. Это оказался энергичный мужчина в самом цвете лет, он в два счета произвел революционные изменения в штате, заключил выгодные договора с подрядчиками, и умирающий институт ожил. Если раньше сотрудники работали ни шатко, ни валко, по неделям сидели на больничном и запросто могли опоздать с обеденного перерыва минут на сорок, а то и больше, то теперь между ними началась настоящая конкуренция. Каждый дорожил своим местом и опасался сокращения.
Вера, обладая от природы цепкостью и деловой хваткой, довольно быстро очутилась в лидерах, и через год ее, рядового научного сотрудника, назначили заместителем заведующего лабораторией, специализирующейся на разработке технологий для отечественных средств бытовой химии.
Не сказать, чтобы Вера так уж рвалась к руководству: по натуре она не была вожаком, скорее толковым и вдумчивым исполнителем. Однако, новая должность ей нравилась. У нее сразу возникло множество идей, которые Вера принялась воплощать со свойственным ей упорством и трудолюбием. Не обошлось и без неприятностей: некоторые из коллег, до этого бывшие с Верой на дружеской ноге, стали поглядывать на нее косо, здоровались сухо и официально, подчеркивая ее новое, начальственное положение. Вера понимала, что это обычная зависть, но ей было противно.
Зато со своим завом у нее все складывалось лучше не придумаешь. Зава звали Петр Петрович Кобзя, был он личностью колоритной и весьма оригинальной. Начать с того, что по утрам о его приходе на работу немедленно узнавали все сотрудники, включая молоденьких лаборанток и уборщицу. Кобзя обладал великолепным басом, которому мог позавидовать сам великий Федор Шаляпин. Оставалось лишь гадать, почему он предпочел карьере сольного певца скромную должность химика-технолога.
Внешне Петр Петрович жутко напоминал гоголевского Тараса Бульбу: румяное лицо, кустистые брови, длинные, обвислые казацкие усы и мясистый нос картошкой. Однако, несмотря на явно комедийный облик, относились к нему с уважением. Дело свое Кобзя знал великолепно, работал увлеченно, и, что особенно ценно, умел мастерски выпутываться из любых сложных ситуаций.
Веру Кобзя обожал, называл ее Верунчиком, Верусей, «золотой головушкой», но если, упаси Бог, у них на профессиональной почве возникал конфликт, тут уж он спуску не давал. Его раскатистый голос становился громоподобным, и без того красное лицо свекольно багровело, усы начинали угрожающе топорщиться. Никому, кто бы увидел Кобзю в такие минуты, не пришло бы в голову не то что смеяться над ним, но и просто улыбнуться.
Вера привыкла к холерическому темпераменту начальника, хотя, время от времени, он доводил ее до слез. Зато потом Петр Петрович неизменно извинялся и делал это так тепло и искренне, что не простить его было невозможно.
Лишь немногие в лаборатории, включая Веру, знали, что жизнерадостный, громогласный, пышущий здоровьем Кобзя в юности перенес тяжелейшую операцию на сердце. Врачи давали ему один шанс из десяти, и он схватил этот шанс своей крепкой, жилистой рукой. Схватил и держал намертво. В свои шестьдесят с хвостиком он был здоров, как бык, не знал, что такое насморк, ходил зимой в тоненькой ветровке, в мороз купался в проруби, напрочь отказался от мяса и единственное, что позволял себе из соблазнов – это выпить в праздник хорошей водочки. Когда на Веру нападал очередной приступ тоски и скверного настроения, она всегда вспоминала зава, его оптимизм и жизнестойкость, и ей становилось легче…
…Вера оставила в гардеробе плащ, сменила уличные туфли на легкие «лодочки» и поднялась наверх по широкой лестнице. У двери лаборатории стояла Наташа Куликова и, глядя в зеркальце от пудреницы, старательно подкрашивала губы.
– Привет! – обрадовалась она, заметив подходящую Веру.
– Здравствуй, Натуся. – Вера с трудом заставила себя улыбнуться.
Улыбка получилась натянутой и неестественной. Наташка тут же заметила это, спрятала помаду в кармашек рабочего халата и вопросительно уставилась на Веру.
– Ты чего такая?
– Какая? – Та непонимающе пожала плечами. Меньше всего ей сейчас хотелось делиться своими переживаниями с Наташкой. Однако, она знала, что делиться придется.
В этом плюсы и минусы женского коллектива – невозможно скрыть что-либо от проницательного ока коллег. Если сослуживцы мужчины восторженно глазеют на наше лицо, покрытое толстым слоем грима, и заявляют, как замечательно мы выглядим после бессонной ночи, то женщины, кинув лишь мимолетный взгляд на тщательно запудренные мешки под глазами, тут же всплескивают руками: – Что случилось, дорогая? Их-то на мякине не проведешь! Но зато, если потребуется сочувствие и понимание, его будет сколько душе угодно.
Наташка изучающе поглядела на Веру, и той показалось, что ее просветили насквозь, точь-в-точь, как недавно в диагностическом центре.
– Верусик, не морочь мне голову. Я же отлично вижу, что ты полночи ревела белугой. В чем дело? Поругалась с дражайшей половиной?
Вера поколебалась и кивнула. Наташка была в курсе ее трудностей с деторождением, однако, про последнее обследование Вера не сказала никому, даже ей. Не собиралась она говорить об этом и сейчас. У каждой женщины наготове всегда есть легенда, повествующая о том, какой муж негодяй, интересуется лишь футболом и собственной работой, а о том, чтобы помочь по хозяйству и речи не идет. Она же, бедняжка, так устала, так устала, хоть ложись да помирай.
Примерно это Вера поведала не в меру любопытной Наташке. Та сочувственно заохала и заахала, затем достала сигарету, чиркнула зажигалкой и немедленно принялась честить на чем свет стоит своего Сережку. Вера слушала, по ходу дела кивала головой, вставляла положенные реплики, а на душе у нее было невероятно тоскливо. Хотелось позвонить Мите и расплакаться в трубку. Вера понимала, что это глупо – она уже плакала вчера, и ни к чему хорошему это не привело.
Наташка, наконец, умолкла, и Вера, пользуясь паузой, толкнула дверь и зашла в лабораторию. Накануне она испытывала новые реагенты, и ей не терпелось узнать результат.
Вера приблизилась к своему столу и склонилась над колбой, в которой пенилась ядовито зеленая, мутная жидкость. Что за черт! Снова не то. Раствор должен был быть абсолютно прозрачным.
Вера озадаченно теребила тоненькую золотую цепочку у себя на шее, внимательно разглядывая стройные ряды сияющих под лампами пробирок. Ну что ты будешь делать, не получается у них то, что нужно! А нужно сырье для универсального растворителя, аналога испытанного импортного средства, но только отечественного производства. Интересно, что скажет Кобзя? Наверняка голову ей оторвет!
Не успела Вера подумать про зава, как за дверью послышался его громовой бас. В лабораторию влетела Наташка, на ходу убирая в карман халата сигареты. Следом размашистой походкой шел Петр Петрович.
– Распустились, едрить вашу мать! – Черные глаза его грозно сверкали, усы стояли торчком. – Давно пора работать, а они все дымят и дымят! – Он обернулся к Наташке, испуганно жавшейся к стене. – Курить, между прочим, здоровью вредить! Сколько раз я тебе говорил, а?
– Пе-етр Петрович! – заныла та. – Ну вы же знаете, не могу я. Привычка, еще с института.
– Бросай свои привычки! – рявкнул Кобзя и тут же, забыв про Наташку, перевел взгляд на Веру. – Верунчик, как там у нас? Получается что-нибудь?
Вера отрицательно покачала головой.
– Пока что получается ерунда.
– Как ерунда? – Кобзя в мгновение ока переместил свое корявое, но крепко скроенное тело от порога к вериному столу. – Давай, показывай. Это, что ли? – Он, не мигая, уставился на переливающуюся хищным блеском малахитовую зелень. – Вот ешкин кот! Прямо плесень болотная, а не раствор. Ты, часом, не русалка у меня, а, Веруня? Или, может, баба-ежка? Той в самый раз варить такое зелье.
