говорил, что если бы была возможность вернуться назад, он делал бы ровно то, что делал — боролся бы за экологию родного города. «Потому что меня так воспитывали: нельзя проходить мимо чужой беды. А если уж своя, то тем более».
«Эх, Лизка, Лизка! — думала я. — А ты вот за всё время, что этот замечательный человек сидел в тюрьме, не написала ему ни одного письма, ни слова доброго ему не сказала! Упивалась своим собственным горем, и ни до чего тебе больше дела не было!».
А вот бабушка, будь она жива, непременно бы ему писала.
Где искать освободившегося Егорова, я не знала, да и теперь он наверняка так не нуждался в моих добрых словах. Но ведь есть ещё в России политзаключённые, которых несправедливо посадили за решётку. Что если взять и кому-то из них письмо написать?
Я снова включила Гугл и набрала в поисковике «Алексей Горинов». Глядя на седовласого человека в клетчатой рубашке, стоящего в клетке-аквариуме с антивоенным плакатом, я уже знала, что ему и напишу.
***
Лишь только автобус довёз меня до Непецина, я первым делом заглянула в магазин, чтобы купить цветную бумагу. Вдобавок взяла и наклейки в виде черепашек, которые случайно увидела на полке. А ещё — чёрную ручку и клей-карандаш.
Дома я сложила зелёный лист пополам, заклеила с боков, чтобы получился конверт, написала адрес, который Горинов указал на письме к Надежде в качестве обратного, затем свой домашний. После чего принялась обклеивать самодельный конверт черепашками. Учитывая мою фамилию, я сочла, что наклейки именно с этими земноводными будут как нельзя более кстати.
Весь вечер я писала письмо. В итоге после нескольких попыток найти нужные слова у меня получилось: «Здравствуйте, Алексей Александрович! Пишет Вам обычная почтальонша. Читала про Вас. Вы реально классный! Очень хочу, чтобы вся эта гадость поскорее закончилась, и Вы вышли на свободу. Душой с Вами и за Вас! Лиза Черепанова».
Затем сложила лист вчетверо, засунула в конверт и заклеила последний сверху. Завтра на почте куплю марок и отправлю.
***
— Лизка, ну, что за детский сад, ей Богу? Можно ж было купить нормальный конверт! — Оксана Борисовна была ошеломлена, если не сказать больше.
— Ну, не умею я писать письма так, чтобы завораживало, — ответила я, бросая проштампованное письмо в ящик. — Так хоть конвертом удивлю.
— А кому письмо?
— Горинову.
— Эх, Лизка, ерундой маешься! — отозвался Серёга, администратор. — Лучше бы бухала!
Я хотела было просто на автомате ответить ему той фразой, которую немцы дружно сказали после поражения в войне: «Никогда больше!». Но тут меня позвала к себе Галина Викторовна. Пришлось подчиниться начальству.
— Лиза, твоя задача на сегодня, кроме писем, доставить вот эту коробку. Вручишь под роспись.
Коробка была по размеру чуть больше ладони и предназначалась некой Семёновой М.В. Дом — тот самый, с которого начался мой первый рабочий день. Квартира пятьдесят семь. Так это ж, получается, та самая склеротичка, которая вчера устроила скандал. Да, попала ты, Лизка! Ну, что делать — такова наша работа!
Отправлена была коробка с балашихинского почтамта, и отправителем значилась тоже Семёнова с именем на А.
— Хорошо. Всё сделаю.
Попрощавшись с коллегами до вечера, я пошла по адресам. Первым делом я решила навестить эту самую Семёнову. Чем раньше от этой стервозной бабы отбоярюсь, тем будет лучше.
Поднявшись на лифте, я позвонила в дверь. Хозяйка, открывшая мне дверь, очевидно, уже была не в настроении, ибо вид у неё был весьма далёк от дружелюбного.
— Здравствуйте! Я с Почты России. Пожалуйста, получите, распишитесь, — с этими словами я протянула ей коробку вместе с извещением.
— Давайте сюда.
Схватив с тумбочки ножницы, она быстро перерезала упаковочный скотч и вскрыла коробку, буквально разорвав на части весь верх. Затем вытащила оттуда завёрнутый в бумагу скотч и записку. Быстро пробежавшись по последней глазами, она принялась ругать отборной матерщиной «неблагодарную стерву Альку».
— Распишитесь, пожалуйста, — напомнила я ей.
Размашисто поставив закорючку, Семёнова швырнула в меня бумажкой, а затем — пустой коробкой вместе с запиской и со злостью захлопнула передо мной доверь со словами:
— На, забирай и проваливай к чёрту!
Подняв с пола коробку, я понесла её к мусоропроводу. Нехорошо огорчать экологических активистов, превращая подъезд в ещё одну свалку. Однако я всё же не сдержала любопытства и, прежде чем выкинуть следом и записку, прочитала её. «Забирай свой ключ, мне от тебя ничего не надо. Нут у меня больше матери». Вот и вся дочерняя любовь! Неудивительно, что эта Семёнова так разозлилась!
Выполнив свой долг перед экологией, я стала спускаться вниз. Когда я уже достигла уровня второго этажа, то услышала звук раскрывающихся дверей лифта и голоса — достаточно знакомые, чтобы тут же остановиться, как вкопанная. Осторожно выглянув в лестничный пролёт, я поняла, что не ошиблась — внизу стояли те самые участковый и военком.
— Или этот Гришин нам фуфло толкает, или Семёновой что-то там показалось.
— Может, ещё раз обыскать квартиру?
— Да мы её и так уже всю перерыли. Ни Андреева, ни ещё каких призывных мужиков. И соседи толком сказать ничего не могут: кто у этого Гришина бывал, кто не бывал! Всем всё пофиг! Давай ещё этого спросим.
«Этот», о чьём появлении возвестил сигнал домофона, выглядел, мягко говоря, не брависсимо. Одежда его была грязной, очевидно, не стиранной со времён царя Гороха. Борода и волосы спутанные, засаленные. За километр от него несло дешёвым пойлом. При каждом шаге он то и дело норовил завалиться и с трудом балансировал, чтобы не потерять равновесие. По всему видно, с алкоголем этот человек был давно на «ты», притом настолько прочно, что неделями забывал помыться и побриться. Жесть! От мысли, что ещё не так давно я сама была ничуть не лучше, хотелось просто завыть волком.
Участковый тем временем потребовал у пьяного мужика документы. Тот, пошатываясь, вытащил из сумки паспорт, который, даже сверху мне было видно, был едва ли в лучшем состоянии, нежели его владелец.
— Старостин Михаил Владимирович, — прочитал участковый. — Квартира двадцать два.
Затем, вернув паспорт, продолжал:
— Скажите, гражданин Старостин, а Вы видели в квартире гражданина Гришина посторонних мужчин?
— Кого-кого?
— Соседа своего. Из квартиры номер тридцать.
— Ваньки, что ли? А хрен его знает? Я у него не бываю.
— Может, видели, как кто-то входил или выходил! — военкома, очевидно, такой ответ не удовлетворил. — Соседка Ваша, Семёнова Мария Васильевна, сообщила, что этот Гришин прячет у себя преступника, который уклоняется от своего патриотического долга. Укрывательство преступника — это соучастие в
