- Конкин, ты что, оглох?.. - Я?.. Извини, задумался. Тут странно... - Не у тебя одного. Ты где находишься? - Под земным небом. - Я серьезно спрашиваю! - Я серьезно отвечаю. Надо мной ясное земное небо. Его имитация. - Ах так! Еще любопытней... Оставайся на месте. Опиши дорогу. Иду с новостями. И какими! Зеленин столь стремительно возник на пороге, что свет взблеснул на полировке его скафандра, точно разряд скопившейся энергии. Мельком взглянув на "небо", Зеленин быстро двинулся к Конкину. - Я стал разбираться в аппаратуре. Все мертво! Кроме одной цепи... - Я так и думал. - Подожди! Возникла азбучная в своей простоте схема нашего участка Галактики. И курс, понимаешь, там был прочерчен весь, до момента аварии, курс! - Откуда они шли? - Важнее, куда они шли. На Землю!!! - На Землю?! Быть этого не может. С Земли! - Как... с Земли? Откуда ты взял? На Землю, они летели на Землю! - Ты в этом уверен? Абсолютно уверен? - Еще бы! - Но в таком случае... Так: с Земли и на Землю... Верно!!! Ну и глупец же я! Да, да! Вот теперь все стало на место. - Что?! - Все. Почему здесь над нами такое "небо"? - Очевидно, у них похожее. - И сиденья тоже? Приглядись. - Постой, постой... Это не для инопланетян, не та у них анатомия. Но не для человека же! - Ты не узнаешь эти сиденья? - Чего узнавать, на Земле таких нет. - Да, но они были. - Были?! - Я тоже их не узнал, потому что мысли не мог допустить о тождестве их облика с земными предметами. А когда я все же разрешил себе подумать о такой вероятности, то, не надеясь на память, запросил Киба. - И он... - ... Отождествил внешний облик этих сидений с теми, которые изготовлялись на Земле в глубокой древности. - Не может быть! - Стопроцентная корреляция. - Но курс! Если инопланетяне уже были на Земле... - Были их предки. Сейчас на Землю летели, но, увы, не долетели их потомки. - Знаешь, я лучше сяду... - ослабевшим голосом проговорил Зеленин. Смешно, но от всех этих неожиданностей у меня даже в такой невесомости подкашиваются ноги... - Я как раз хотел предложить тебе сесть. - Зачем? - Для проверки одной гипотезы. По-моему, смысл этого "неба" над головой в том, чтобы мы, люди, видели все в привычном для нас освещении. - Что "все"? Пустоту? - Нет. Видишь эти квадратики на полу и кнопки в подлокотниках? Меж ними явная связь. - Согласен. - Тогда вопрос. С чем таким инопланетяне могли покинуть Землю, а теперь вернуться, что ясно и однозначно раскрыло бы нам при встрече, каковы они? Зеленин сосредоточенно задумался. - Да, - сказал он наконец. - Раз они. шли на контакт, эта задача перед ними стояла - сразу рассеять возможные сомнения человечества. Чем же они могли... Информацией о земном прошлом? Глупо, сами имеем. Знаниями... Стоп! Как бы мы сами поступили, вновь отправившись к тем, с кем прежде рано было вступать в контакт? - И что при первом посещении мы могли взять такого, что не обеднило бы то человечество и стало бесценным подарком для нынешнего? - Как, неужели ты думаешь... - Отперты были только две двери. Свет зажегся только в двух случаях. С чьим кораблем мог скорей всего повстречаться погибший звездолет в этом участке Пространства? С земным. У инопланетян была цель, и перед смертью они позаботились о ней как о самом важном. Эти кресла - приглашение сесть. Нам остается лишь нажать кнопки. - Так нажмем их, - дрогнувшим голосом сказал Зеленин.
В немом восхищении оба смотрели на отлитое в серебре летящее тело Пенорожденной. Статуя, как бы из ничего, возникла над ближним квадратом. Откинув голову, готовая обнять мир, с улыбкой счастья, девушка возносилась из бега морской волны, и свет соленой влагой мерцал на крутой груди, ветер порывом откидывал невесомые волосы, и вся она была порывом открытой солнцу юности. Сияющим и лучистым взглядом она глядела поверх закованных в скафандры космонавтов, а те, онемевшие, стояли перед ней, забыв о космосе и о времени, о знаниях своего века и о мудрости тех, кто погиб, возвращая Земле это нежное чудо. "Да, - наконец пришел в себя Конкин, - мы поступили бы так же. Не понимая, даже не принимая чужой красоты - спасли бы ее. Ибо можно восстановить утраченное знание, и вернуть жизнь в пустыню, и даже зажечь угасшее солнце. Одного разум не может ни под какими звездами: вновь обрести погибшее искусство..." Конкин попытался представить, сколько великих сокровищ было утеряно за долгие столетия земных войн, и не смог. Тысячи статуй создал Пракситель: они не дошли до потомков. А сколько осталось неизвестных художников, какие творения вообще забыты? Кто помнил, кто знал о существовании вот этой прекрасной девушки? Забвение - вот самое страшное для человека слово. Конкин придвинулся к статуе. Он ни на секунду не усомнился, что перед ним лишь голографический слепок утраченной людьми скульптуры. Но разницы не было никакой, пальцы невольно ждали встречи с одухотворенным металлом. Конечно, нет! Рука прошла сквозь пенное серебро волны. Так и должно было быть. Взять оригинал - значило бы его похитить. Но и оставить было невозможно, поскольку инопланетяне прекрасно понимали, какая судьба ждет юное человечество и как ничтожен шанс этой красоты уцелеть. Они взяли с собой только образ, но образ, равный оригиналу, где и когда угодно восстановимый в своей телесности. Так изваяние стало неуничтожимым, девушка бессмертной, точно и не было варвара, который там, на Земле, однажды переплавил эту красоту в звонко бренчащие монеты, - Может быть, на своей планете они не только хранили, но и любовались ею, - глухо проговорил Конкин. - Все узнаем, - спокойно ответил Зеленин. - Раз они взяли ее с собой, значит, уже тогда они разглядели в людях лучшее. Какие еще могут быть трудности? Он уверенно нажал подряд на все кнопки. И люди увидели, как, теснясь и заполняя собой пространство, к ним возвращается все древнее, казалось бы, навеки утраченное искусство былых времен и народов.
Конкин неподвижно завис над ярко озаренным прожекторами телом чужого звездолета. Инаковость его форм уже не поражала, наоборот, казалась гармоничной. Полное совершенство замысла и исполнения - вот что теперь видел глаз. Внезапная, дотоле, видно, дремавшая мысль, оттеснив счастливую усталость, наполнила Конкина беспокойством. Какая странная, если вдуматься, и хрупкая нить случайностей привела их к погибшему кораблю, вернула Земле ее сокровища! Если бы не раннее его, Конкина, пробуждение, точка, очевидно, исчезла бы с экрана, прежде чем на нее взглянул человек. И если бы не дотошная любознательность Киба... Если бы, если бы, если бы! Да, но что в этом особенного? Столь неочевидный поворот мысли поразил Конкина. Действительно! Самое удивительное, что в этом "чуде случайностей" нет ничего особенного. "Если бы" вездесуще. Если бы Земля возникла чуть дальше от Солнца или была чуть ближе, о какой жизни могла идти речь? Если бы само Солнце оказалось активней... Миллионы "если бы"! А в результате - мыслящий разум. Слепая игра вероятностей, обычная закономерность случайного, вот и все. Но разум-то не вслепую играет! Как мог бы художник достичь совершенства, перебирая все сочетания красок и форм? Ему и миллиарда лет не хватило бы. Как ученый из такого же хаоса вариантов смог бы выделить связующий факты закон? Менделеев - тот часть этой работы проделал во сне... Связей в мире больше, чем атомов, но разум не теряется в этой чащобе. Ему даже удается предвидеть будущее. А их, людей двадцать первого века, интуиция оказалась сегодня всего лишь равной гениальному усилию того скульптора, который тысячи лет назад изваял под небом Греции эту прекрасную девушку. Впрочем, так ли уж равной? Из бесконечных сплетений действительности они всего лишь выхватили нужную нить, из миллиарда возможностей выбрали наилучшую, следствием чего стал верный поступок. Но такого же творческого взлета могли достичь и другие люди; не эта, так другая, третья цепь совпадений могла бы их привести к тому же открытию. А древний ваятель создал то, что никто, никогда и нигде не смог бы повторить ни при каком стечении обстоятельств! Вот что инопланетяне поняли давным-давно. Вот что они спасали и спасли. Обратясь лицом к мертвому кораблю, Конкин в безотчетном порыве поднял руку в приветствии тех, на чьем языке говорил древний ваятель. - Хайре! Здравствуйте!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
