10 августа, суббота
Она проспала около четырех часов. Проснувшись, удивилась, что жизнь продолжается, и надо убирать комнату, выносить помойку (старательно обходя кусок пола в коридоре, где она видела мертвого Била), брать газету из почтового ящика, стирать скатерть, готовить обед, принимать душ, гладить гору Кешкиных рубашек, штанишек, носков и бежать к станции — стоять в очереди за яйцами, вспомнив нечаянно, что ни одного не осталось после гостей.
Гидрометцентр обещал двадцать два градуса, но на улице было пасмурно, моросил противный дождь. Подняв воротник плаща, Ника с тупым безразличием слушала перебранку в очереди с требованиями выдавать яйца только по «одной десятке в руки» и всматривалась в толпу пассажиров с поезда, с минуты на минуту должна была появиться свекровь с Кешей. Двое мужиков с загадочными лицами тащили мимо очереди что-то большое, завернутое в целлофан и перетянутое бечевками. Ника равнодушно проводила их глазами и вдруг отчетливо поняла: они понесли Била. Забыв про очередь, она бросилась к телефонной будке и старательно доложила дежурному милиции о том, что двое в спортивных куртках стоят на платформе станции Матвеевская, дожидаясь электрички, и возле них лежит завернутый в целлофан труп молодого человека. Ника заспешила к платформе с твердым намерением опознать убитого и нести всю полноту ответственности за... За что — она еще не знала, так как с уголовным кодексом была знакома поверхностно. Она привела в порядок воротник плаща, достала из сумки расческу, и в это время на платформу с двух сторон вбежало несколько человек в милицейской форме. Двое в куртках сориентировались в одно мгновение — перемахнули через перила и стремглав бросились в разные стороны. Но милицейские рванули за ними и через несколько минут благополучно доставили отдувающихся после быстрого бега, к местонахождению брошенного свертка, охраняемого одним из милиционеров. Ника подошла к месту события и стала в стороне, готовая приступить к выполнению своих гражданских обязанностей. Парни в куртках наперебой оправдывались в чем-то, совершенно недоступном для Никиного понимания, избегая произносить слово «убийство». Милицейские тем временем развязали сверток, и собравшейся толпе открылся... огромный персидский ковер.
Мертвого Била, однако, там не было...
— Сдается мне, товарищ старший лейтенант, что это тот самый ковер, что в розыске числится, Из квартиры того профессора, который в круглом доме живет.
— Никаких профессоров не знаем, старшой,— заголосили мужики в куртках,— мы его по случаю сейчас купили, на улице, у одной бабы, то есть дамы. Может, она и есть профессорская жена?
— Я те покажу «профессорскую», Потапов,— лениво отозвался толстый старший лейтенант.— С каких это пор продажу ковров открыли прямо на улицах, это те не торговля луком или редиской. Ты уже за ©дин коврик свой срок отпахал, Потапов. Меня не проведешь, я на своем участке всех судимых знаю. Ну, пошли в отделение.
«Вот дура, кретинка. Ну чего от меня можно ждать нормальному человеку? Кешка — и тот лучше соображает. Слава Богу, никто на меня внимания не обратил, а участковый этот меня в лицо не знает. Я же здесь не прописана». Ника подошла к палатке: очереди больше не существовало, яиц тоже. Она медленно побрела к дому...
— Ну мамочка, где ты пропала? Мы тебя с бабушкой ждем и ждём!
Ника обняла Кешку и закружила по комнате.
— Здравствуйте, Елизавета Ивановна, спасибо за Кешку. Я за яйцами в очереди стояла, не досталось,— несколько модифицировала ситуацию Ника.
— Вот что я скажу тебе, Никуша. Мальчика надо учить музыке. У него абсолютный слух, явные способности,— говорила свекровь, вытаскивая из сумки Кеш-кины манатки, сложенные аккуратненькими стопками,— только направлены не в то русло.— Елизавета поджала губы.— Надо подумать об инструменте. Можно взять в кредит, я приму посильное участие. Ты ведь хочешь учиться музыке, Кета?
— Да! На трубе! Знаешь, такая, большая-большая труба, прямо огромная, я в цирке видел! Золотая!
Денег у Ники не было ни на пианино — даже в кредит,— ни на уроки музыки. Осталось немного, чтобы хватило выкупить продукты по талонам за август. Но она согласилась:
— Надо подумать. Давайте чай пить, Елизавета Ивановна. У меня от гостей вкусный кекс остался.
— Нет, спасибо, Никуша. Поеду.
Бывшая свекровь поцеловала внука, увернувшегося от ее объятий, погладила бывшую невестку по голове и вздохнув ушла. Ника знала, что Елизавета не может примириться с разводом сына и не оставляет попыток восстановить семью.
— Ну, расскажи, что вы с папой делали.
Ника притянула к себе Кешку.
— Мы пели и даже танцевали.
— Пели?! — У Ники зародились кое-какие подозрения насчет неправильного русла развития музыкальных способностей сына.
— Да, мама! Послушай, какие смешные песенки: эх, хвост, чешуя, не поймал я ничего!
— Что-о-о?!
— Почему ты сделала такие страшные глазки, мамочка? Это же хорошая песенка — дядя ловил рыбку и ничего и не поймал! А один раз — вот послушай.
И Кешка запел сдавленным голосом, явно подражая оригиналу:
А тут случайно я крючком поймал русалку!
Я это помню, это было как вчера!
Крючок я бросил, бросил леску, бросил палку,
а в результате я поймал лишь три пера!
Ника закрыла лицо руками.
— Мамочка, почему ты плачешь? Это же смешная песенка! Дядя хотел поймать русалку на удочку, а ему только три перышка попались.,. А-а, ты, оказывается смеешься! Вот и папа с дядей Сашей смеялись! А бабушка ругалась!
— С каким дядей Сашей?
—Ну, дядя Саша — который ловит бандитов, которые все воровают.
— Саша Турецкий? Следователь? Только не «воровают», а воруют.
— Да, воруют. И у-би-ва-ют.
— Когда это было, вчера?
— Да нет же, да нет же, сегодня! Папа позвонил дяде Саше, сказал: у меня есть бутылка и разговор. И дядя Саша сразу ка-ак приехал, и они вот выпивали водку на кухне и говорили секретный разговор, и мы с бабушкой хотели подслушать, а они дверь захлопнули, и ничего нам не было слышно. А потом дядя Саша сказал, что у него есть пленки одного... римиганта!
— Кого-кого?
— Ну, мириганта!
— А, эмигранта.
— Да. Фискованные.
— Понятно. Конфискованные.
Значит, не все было потеряно. Все-таки Алеша рассказал Турецкому о случившемся. Надо взять себя в руки и ждать.
— Мама, я хочу кушать!
А пока что кормить сына. Жаль, яйца проворонила, идиотка.
— Что бы ты хотел поесть?
— Яичницу! Или гоголь-моголь!
4
Затаив дыхание, Ника неслышно подошла к двери.
— Ника, это я, Саша, Турецкий.
— Ты приехал. Спасибо. Да, здравствуй. Вот, проходи, пожалуйста, садись, подожди, я уберу Кешкины игрушки. Спасибо тебе. Я сейчас, ящик отнесу.
— Да не надо ничего убирать, Никушка. Вот чемоданчик мой пристрой куда-нибудь. Все в полном порядке. Дай я лучше на тебя посмотрю, ведь сто лет не виделись. Ты все такая же красивая.
— Спасибо. Да. То есть... Я не о том...
— Знаешь что, если у тебя есть кофе, то я его с удовольствием выпью. Можно растворимый.
— Нет, у меня нет кофе. Ой, ну что я говорю! Конечно, я сейчас сварю! И у меня кекс есть, Аленка сама готовила. Очень хороший, с изюмом. И наверно еще свежий. Да ведь это только вчера было, конечно свежий. Почему ты смеешься? У меня очень дурацкий вид да?
— У тебя исключительный вид, Никушка. Идем на кухню. Я твой кофе помню еще, знаешь, с каких времен? С Сокольников. Мы с Лешкой были на втором курсе, а ты в девятом классе. Ты тогда как раз косы отрезала, и Алексей выпал в осадок. Он и -сейчас там пребывает.
— Где? — испуганно спросила Ника.
— В осадке. Барахтается, ножками перебирает, а вид делает независимый. Вот увидишь, он скоро выдохнется и бросится к твоим прекрасным ногам.
Ника с сомнением посмотрела на свои домашние тапочки.
— Ты так думаешь? Нет, Саша. Алеша меня больше не воспринимает. Я для него не существую, я для него антитело. А вчера... то есть это было уже сегодня, я ему еще раз дала повод...
— Стоп, Ника. Я знаю — если тебя не остановить, ты Бог знает чего нафантазируешь. Лешка очень встревожен этой историей, он просто перепуган. За тебя.
— Нет, Саша, не за меня. И даже не за Кешу. Он если и перепуган, то за себя. Потому что это создает заботу. Алеша больше всего не переносит забот. Я имею в виду заботы, от которых болит голова, а не руки и ноги.
Турецкий подумал, что Ника права. Его друг и одноклассник Алеша с годами превратился в эдакого плейбоя, живущего за счет богатеньких, не первой молодости бабенок. Но если говорить честно, то и он сам тоже предпочитает не иметь головной боли от забот. Вслух же он сказал дежурную, .ничего не значащую фразу:
