— Ты меня в чем-то обвиняешь, Джуд? — мягко поинтересовался Морган.
— Нет. А надо?
Морган помотал головой:
— Дилан — мой контакт, я знаю его несколько лет, мы познакомились, когда тебя еще не было в ОО. Ты поручил мне составить план отступления, я это сделал. Привлек его и других Крестов дежурить во всех сомнительных гостиницах, где мы жили в последние несколько месяцев, так, на всякий случай.
— Понятно, — ответил я.
Мне и правда стало понятно. Я предоставил все планы отступления Моргану, понадеялся, что он обеспечит, чтобы у нас всегда был выход из положения, если в дверь постучат полицейские. И до сих пор никогда не задавал ему вопросов о его планах и приемах. Что он делал и как — это все было на его усмотрение. И в глубине души я вынужден был признать, что, если бы не этот треф, нам было бы куда как сложнее унести ноги из отеля. Но от этой мысли у меня все внутри жгло, будто кислотой.
— Мне не нравится, что приходится полагаться на трефов, — признался я. — Никому из них никогда нельзя доверять.
— Джуд, иногда нужно сотрудничать с Крестами, которые нам сочувствуют, — сказал Морган.
— Слова «сочувствуют» и «Кресты» взаимоисключающие. Они столетиями были у власти. И не собираются поступаться ей сейчас. Тем более делиться с нами: у нас слишком светлая кожа.
— Освободительное Ополчение не требует, чтобы Кресты поделились властью. Не знаю, за что борешься ты, а я в ОО для того, чтобы бороться за равенство. Все, что нам нужно, — это одинаковые правила игры для всех.
— Проснись, дружок, попей кофейку! — оскалился я. — Одинаковые правила игры — хрен тебе с маслом! Вот что я тебе скажу. Тут не до правил. Нас вообще в игру не взяли.
— Почему же? Мы в нее играем. Благодаря таким, как Дилан, — возразил Морган. — А твой негативизм мешает прогрессу.
Я ехидно хмыкнул, а Морган продолжал:
— Мне уже приходилось сотрудничать и с Диланом, и с другими Крестами.
— И что, тебя все устраивает? — спросил я.
— Меня устраивает все, что идет на пользу нашему делу.
— И тебе все равно, с кем ради этого придется переспать?!
— Я не… не настолько зашоренный, чтобы считать, что все Кресты на планете против нас. Нет, — сказал Морган.
— Совсем дурачок. — Я хмыкнул.
Морган пристально посмотрел на меня:
— Джуд, ты бы поосторожнее.
— Это в каком еще смысле?
— Я вступил в ОО, чтобы бороться за равные права для нулей, — сказал Морган. — А ты зачем?
— Затем же. — Я пожал плечами.
— Точно? Или для тебя ОО — только способ отомстить каждому Кресту, который встретится на твоем пути? Видишь ли, с моей точки зрения это выглядит именно так.
— Ну так посмотри повнимательнее или встань на другую точку зрения, — огрызнулся я.
— Так что же, Джуд? Что для тебя главнее всего? Наше дело или месть? — спросил Морган.
Да как он смеет задавать мне такие вопросы?
— Я на это даже отвечать не буду, — ответил я со всем презрением, на какое только был сейчас способен. — У нас есть более важные темы для обсуждения. Например, кто настучал в полицию, что мы будем в отеле.
Пауза. Потом Морган кивнул — согласился с моим наглым предложением сменить тему.
— Да. Я об этом тоже думал. Это наверняка работа Эндрю. Похоже, он теряет терпение.
— Что делает его еще опаснее, — подчеркнул я.
— Да, понимаю.
— Полиция знает, что мы вместе, поэтому надо разделиться, — с неохотой сказал я. — Будем пользоваться мобильными телефонами для связи и встречаться не реже раза в месяц. Так мы сможем координировать усилия по разоблачению Эндрю Дорна.
— Я не смогу спать спокойно, пока он не заплатит за все, что сделал с нами, — с каменным лицом проговорил Морган. — С нами всеми. Пит погиб, Лейла гниет в тюрьме, а твоего брата повесили — и всё из-за него…
— В смерти Каллума Дорн не виноват — по крайней мере, это не только его вина. Мой брат погиб из-за Персефоны Хэдли! — выпалил я.
— Сюда я соваться не стану, — отрезал Морган, явно не желая ничего обсуждать. — Мы оба много потеряли, оставим все как есть.
Мы постояли молча. Оба думали именно об этом — обо всем, что отняли у каждого из нас. Морган лишился стабильности и чувства принадлежности к самому сердцу ОО. Я потерял все это и многое другое. Морган этого не понимает — да и где ему? Никто даже не догадывается, какие бездны ненависти к Сеффи Хэдли и всем трефам на свете таятся в моей душе. В основном к Сеффи Хэдли. Все началось с нее и моего брата. И вот чем это кончится. Каллума нет. Сеффи за это поплатится. Уничтожить ее станет делом всей моей жизни. Моей наиглавнейшей, наиважнейшей задачей.
— Ну что, договорились? Заляжем на дно, пока не сможем добраться до Эндрю Дорна? — спросил Морган. Я кивнул. — И будем на связи?
— Да, — резким тоном ответил я. — У тебя все будет нормально?
Морган кивнул:
— Где встретимся?
— Второго числа в «Джо-Джо» в торговом центре «Дандейл», — решил я. — Звонить друг другу не будем, только в крайнем случае. Если полицейские засекут наши сим-карты, они смогут следить за нами и даже прослушивать звонки.
— А надо по-прежнему регулярно менять телефоны?
— По месту решим, хорошо? Но связь терять нельзя, что бы ни случилось.
— Ладно. — Морган кивнул. — Ну что ж, до нашей следующей встречи держись тише воды ниже травы.
— И ты.
С этими словами я повернулся и двинулся прочь, хрустя щебенкой под ногами.
И я не обернулся, как ни хотел. Я чувствовал, что Морган смотрит мне в спину, но не обернулся. Пятое правило Джуда: никогда не привязывайся ни к кому и ни к чему настолько, что не сможешь развернуться и уйти, как только понадобится.
Как только понадобится.
Глава 6 × Сеффи
Милая Калли!
Мне столько всего хочется сказать тебе. Столько всего надо объяснить. Стольким хочется поделиться. Даже страшно, как сильно я к тебе привязываюсь. Тебе всего два дня от роду, а я чувствую себя так, словно… словно мое сердце прямо переплетено с твоим. Глупости, правда? А может, и нет. Когда ты это прочитаешь, то, наверное, решишь, что мама городит напыщенную чушь. Слова о личном, слова, которые раскрывают правду, — их так трудно выговорить. Если бы я использовала слова, которые вообще ничего для меня не значат, у меня не было бы чувства, что я с болью вкладываю в них частички себя, когда их пишу. Я где-то читала, что пчела, когда жалит, разрывает себе тело, пытаясь оторваться от жертвы. Вот что сделала правда с моей жизнью.
А вот еще немного правды.
Калли, я хочу быть с тобой честной, всегда-всегда, но говорить такое трудно. Когда я была беременна и ты была внутри меня, я тебя ненавидела. Ты была жива, а Каллум, твой папа, нет. За это я ненавидела и тебя, и себя, и весь мир. Но теперь, когда ты здесь, у моего сердца, я чувствую, что меня охватывает умиротворение. Словно так и должно было быть. Как странно, что я чувствую такое странное спокойствие. Может, это как «глаз бури» — там тоже спокойно. Вообще-то меня вот-вот выставят из квартиры, деньги на исходе, я бедна как церковная крыса. Надо бы паниковать. А я не паникую. Все у нас будет хорошо. Я так думаю. Надеюсь. Молюсь.
Я сижу на больничной койке, держу тебя на руках и смотрю на тебя. Просто смотрю и впитываю каждую черточку, каждую ямочку твоего лица. Глаза у тебя папины — тот же разрез, то же пытливое выражение, — но они темные, темно-синие, а у него были серые, как туча. Нос у тебя мой, крепкий, гордый. Лоб папин, широкий, умный, а уши мои, и все равно ты не похожа ни на кого из нас. Ты новая, неповторимая, уникальная. Кожа у тебя коричневая, но светлее моей. Гораздо светлее. Но ты не Нуль, не белая, как папа. Ты — первопроходец. У тебя свой собственный свет, свое собственное лицо. Может быть, ты сулишь надежду на будущее. Что-то новое, особенное, иное. Что-то, что будет жить, когда все мы вымрем, а наши невежество и ненависть будут забыты. Мы будем как динозавры — возьмем и исчезнем. Давно пора. И все же мне беспокойно. Тебе придется жить в мире, который делится на Нулей и Крестов. В мире, где ты биологически будешь принадлежать к обоим лагерям, а социально — ни к тому, ни к другому. Смешанная раса. Двойственная наследственность. Ярлыки, которые на тебя будут навешивать. Стереотипы, которые придется развенчивать. Не позволяй миру ставить на тебя клейма и штампы и прочую ерунду. Ищи себя. Надеюсь и молюсь, что ты найдешь свое место, пространство и время.
