Аркадий, кажется, соглашался.
- Нет, парень, твой папа никогда не стал бы Князем, если бы не мог взглянуть на проблему с точки зрения нетривиальной. Он согласился. Ну а дальше ты, конечно, слышал. Помнишь я тут устроил шум и гам? Не мог не слышать.
- Да, - согласился Аркадий. - Вас ещё Оборотнем после этого прозвали.
- Вот-вот, - сказал я и взглянул на часы. Начало пятого. Шестнадцать двенадцать. Взглянул на Аркадия. Тот молча курил.
- Ну что, пора звонить Станиславу Сергеевичу? Или лучше Самсоновым?
Аркадий махнул рукой: все равно, мол.
Я решил позвонить полковнику Коневу, потому что он, все же, был городским милицейским начальником, а я, ещё с времен своей службы в СОБРе предпочитаю людей в форме всяким штацким. Атавизм, короче.
Соединился быстро. Разговор был краток, но понятен и Аркадию.
- Аркадий у меня, - сказал я, представившись полковнику. И продолжал односложно. - Нет, он жив-здоров. Перепугался от неожиданности и дал деру. Я его в центре подобрал Все, все... Нет, нормально... Спокоен... Случайно отошел в туалет...
Потом полковник давал ценные указания, которые я не прерывал. Выслушал, обещал исполнить все точно и положил трубку.
- Все, - сказал я и потянулся к пачке сигарет на столе. - Тебя там уже искать начали. Можно было бы и раньше позвонить. Поедем сейчас в ваш фамильный Куницынский особняк.
Вот так все и началось.
Вышли из офиса, подошли в большому белому "Джипу", американского, фордовского происхождения, сплошь увитому толстыми трубами с боков и один раз - поперек. На трубу можно было встать, влезая внутрь. Машина, вообще, была под стать хозяину, то бишь, мне - большая, мощная.
Тут, как будто нарочно, померкло солнце, Аркадий тоже как-то скис, но надо было ехать.
- Ты чего, Аркадий? - спросил я и потянул его к машине. - Не кисни, все будет о,кей.
ГЛАВА 5
ПРИЕМ В КНЯЖЕСКОМ ОСОБНЯКЕ
Мы сели в мой трубчатый "джип" и рванули вперед, спеша на важное, кому-то особенно нужное собрание. Я закурил, опустив стекло передней дверцы, отчего ветерок, необычно свежий и влажный, несмотря на солнечно-пыльное обрамление улиц, проносящихся мимо машины, весело охлаждал мой раскаленный от мыслей лоб.
А между тем как-то совсем быстро дома снизили этажность, тут же стали одноэтажными, исчезли совсем, и вот уже дорога ровной лентой легла вдоль аллеи высоких тополей, изредка уступавших место раскидистым липам, навстречу вырастали и с ревом исчезали позади разноцветными солнечными бликами брызгающиеся отечественные и импортные машины. Вдруг впереди показался и быстро вырос в размерах велосипедист, оказавшийся молоденькой нимфой; медленно отталкивая педали лакированными шоколадными ножками, девушка поравнялась и мгновенно исчезла позади, скорее всего, навсегда.
И тут, так же внезапно, как кончился город, открылась Волга: сверкнула беспределом, шороховато заискрилась, залитая солнцем и небесной голубизной и потекла параллельно. Аркадий тоже курил, смотрел в приоткрытое окно и постепенно, - может, из-за речного и небесного простора, из-за вольного ветерка, гуляющего по салону, может быть из-за канувшей в прошлое молоденькой велосипедистки, - но он взбодрился. Чего горевать в его возрасте. А папа? Папу кажется он не так уж и любил. Уважал, конечно, но и грысся постоянно. Особенно, когда Князь сделал княгиней свою секретаршу. Меня тогда ещё не было в городе. Да, года три назад.
Тут впереди, с пригорка, легко подбросившего нас выше, внезапно показался лес, а показавшись, быстро приблизился. Потом вдруг пошли дубы, мелькнуло животное, размером с небольшую собаку, но коренастей - неужели барсук? - пролетела сорока, сверкнув белым животом и стало совсем хорошо. Машина давно уже шуршала колесами по гравию, дорога запетляла, стала уже, с обеих сторон придвинулись клены и липы, переплелись высоко над ними, так что образовали туннельный свод, под которым они, плавно качаясь на ухабах, и двигались. Кажется, на одной из веток сидела белка, во всяком случае звучное цоканье на мгновение громко зазвучало в окошке и тут же исчезло, вместе с рыжим, сердитым источником. Все было здесь тихо и неподвижно.
Мы углублялись в лес все дальше и дальше. На самом деле, я знал, что дорога больше петляет, создавая иллюзию проникновения в дебри; от опушки, где мы вьехали в лес, было километра три по прямой, не больше, но пора было бы уже показаться и дому.
Внезапно впереди показался просвет, затем синий клочок неба с пушистым отворотом облака, и через минуту деревья расступились, поредели, дорога изогнулась, превратилась в широкую подъездную аллею, они завернули за последний поворот и очутились перед усадьбой. И как же красиво светился красный кирпич стен сквозь зрелую летнюю листву буков и дубов, окружавших там и сям дом. Воплощение изящества и красоты, изысканно-безупречный, дом совсем не походил на возникающие последние годы, словно грибы, двух-трехэтажные дома обогатившихся граждан. Попался, видимо, хороший архитектор, или природный вкус старшего Куницына оказался тоньше, позволив отказаться от привычного. Во всяком случае, "ново-русской хрущевкой" здесь и не пахло. Когда же они подъехали к широкому каменному крыльцу, возле которого суетились одинаковая обслуга, а по обеим сторонам замерли на солнце разнокалиберные иномарки, увидели через высокие до пола окна, почти сплошь занимавшие стены первого этажа, что в холле полно людей.
- Судя по всему, все уже в сборе, - пробормотал я и, повернувшись к Аркадию, подмигнул - будет жарко.
Повернулся, замер на минуту, потом возразил сам себе:
- А может и нет. По идее, уже все решено и расписано. Осталось собрать консенсус и адьёс.
Я присматривался. Нащупал ручку дверцы, продолжая через опущенное стекло разглядывать людей за стеклом, сейчас зашевелившихся. Видимо, известие о нашем прибытии пошло гулять по залу, но тут подоспел один из шатающихся перед входом плечистых мужиков в черных костюмах и отпер - не передо мной - перед Аркадием дверцу.
Аркадий вышел из машины и посмотрел на меня. Я как раз разминал застоявшиеся мышцы.
- Ну пошли, - сказал я, - милое дело!
Ни как не мог настроиться на похоронный лад. Взрывы, нападения опасности меня чрезвычайно веселят, ничего не могу поделать.
Мы поднялись по широкой лестнице. Аркадий шел рядом со мной и у дверей, которые поспешно открыл перед нами один из одинаковых мужиков, словно охранные псы вынужденных находиться вне стен дома на дворе, он быстро взглянул на меня и я уловил мгновенную гримасу горя на его лице. Проняло, все-таки.
Полковник Конев выступил из толпы, коротко кивнул мне и, взяв Аркадия за руку, крепко сжал.
- Такое горе, такое горе!
Полковник Конев Станислав Николаевич, пятидесяти двух лет от роду, среднего роста, очень широкоплечий мужчина, с резкими чертами сухого лица, тяжеловесный, часто одним взглядом вызывающий страх у подчиненных, знающий об этом и умело пользующийся этим, сейчас имел вид доброжелательный, родственный.
Он ещё раз крепко пожал руку Аркадия и, проникновенно глядя ему в глаза, вполголоса и неопределенно пояснил:
- Я все понимаю.
Вздохнул, помолчал секунду и, взяв себя в руки, сказал:
- Сейчас я тебе представлю гостей. Большинство ты, конечно, знаешь. Или, хотя бы, видел.
Он взял Аркадия за локоть и, отступив в сторону, дабы открыть обзору зал, при этом едва не отдавил ногу своей дочери, незаметно подошедшей.
- А, Марго! Ты здесь? Поздоровайся с Аркадием. Вон и супруга моя.
Подошла Татьяна Сергеевна со второй дочкой, Верой. Эта, в отличие от Марго, была девушкой серьезной. училась даже в институте на первом курсе. Татьяна Сергеевна потянулась навстречу Аркадию - строгая, стройная дама, властное достоинство которой отмечалось даже в руке, сжавшей кисть своего двоюродгой братца. Надо же, подумал я, двоюродные брат и сестра с разницев в возрасте в целую жизнь.
Я отвернулся и отошел незамеченный. Несмотря на мои размеры, все видели только внезапно вылупившегося владетеля Княжеским наследством.
И где-то в зале находится последняя жена Куницина Николая Олеговича, ставшая вдовой.
Началось кругообразное движение в толпе. Все подходили к Аркадию выразить свое соболезнование. Я с высоты своего роста наблюдал за медленным круговым движением зала, перемешивавшего собравшихся, дабы каждый мог приложиться к руке нового хозяина.
- Какое горе!.. Вы не представляете!.. Позвольте, Аркадий Николаевич!.. Такое горе!..
Тут вдруг плавный водоворот бесконечного представления прервали общее телодвижение содрогнулось, раскололось было и в образовавшийся проход навстречу Аркадию шла молодая женщина столь поразительной красоты, что я, толком никогда не видевший жену Князя, невольно вздрогнул. Была она в черном бархатном платье, подчеркивающем траур и алебастровую белизну её безупречной гожи...
- Елена Михайловна! - обратился полковник Конев к красавице и сразу стушевался.
