Я сказал:
– Ты читал сообщение о том, что тело, найденное в обломках треножника, было предварительно вскрыто? Вероятно, вначале об этом не сообщали, чтобы не пугать народ.
– Вероятно, ты прав.
– Но кто мог проделать это вскрытие?
– Наверно, робот, управляемый на расстоянии. Часть тех механизмов, обломки которых найдены в капсуле.
Я сказал:
– Он просто выбежал из фермы. Энди или я могли выбежать из сарая, и тогда нас разрезали бы.
Папа молчал. Я продолжал:
– Ты никогда не рассказывал, что почувствовал… когда это все произошло.
– Разве?
Я резко сказал:
– Не помню, чтобы ты говорил.
– Я помню то утро, – медленно начал папа. – Помню очень хорошо. Проснулся рано, и в шестичасовых новостях было сообщение о странном предмете в Дартмуре. В 6.30 сообщили больше, упомянув, какой он огромный и что он на трех ногах, потом было сообщение об аналогичном предмете в Америке. В семь всякие сообщения прекратились, только министерство обороны перекрыло движение в нескольких районах. Я понял, что изолируют район Дартмура. Вспомнил, как накануне ты рассказывал о вашей разведывательной экспедиции. И сообразил, что ты внутри этого района.
Я несколько смутился:
– Район большой. Там было с полдесятка других команд, они ничего не видели.
– Ну, я был уверен, что ты где-то там, и похоже, происходит что-то неприятное. Я начал звонить – вначале в полицию, затем на Би-би-си, в конце концов – в министерство обороны. Со мной разговаривали так вежливо и уклончиво, что я понял: дело серьезное. Сорвался и накричал на них. Это мне, конечно, ничего не дало.
У папы обычно хороший характер, он не любит ссориться. То, что он сорвался, меня обрадовало.
Он продолжал:
– Я уже собрался вывести машину и ехать туда – попробовать прорваться. Но тут сообщили о ракетном ударе и о том, что треножник уничтожен. Я решил, что лучше оставаться у телефона и ждать новостей от тебя. Ждать пришлось долго.
Я сказал:
– Мы были в безопасности в сарае.
Он снял руку с руля и положил мне на плечо.
– Ты поступил разумно, затаившись в сарае. Энди рассказывал, что ты отговорил его от попытки убежать. Мы говорили с Ильзой, и она сказала, что можно рассчитывать на твой здравый смысл.
Я отодвинулся от него.
– Ты знаешь, Лаури, Ильза тебя любит. – Я промолчал. – Любит, как Анжелу.
Звучит глупо.
Я сказал:
– Надеюсь, катер в порядке. Ночью было ветрено.
– Наш участок реки защищен, кроме южного направления. А ветер был западный.
В первое лето мы хорошо попользовались лодкой, но с тех пор почти не выходили в море. Ильзе это занятие не очень нравилось, может быть, потому что в Швейцарии ловят рыбу только в озерах. Ее обычно укачивало. Она не жаловалась и не отказывалась выходить на «Эдельвейсе» – ну и имечко для лодки! – но выходы постепенно прекратились.
– Мы так и не сходили на Гернси.
Возможно, звучало как обвинение. Во всяком случае, отец заговорил извиняясь. Он объяснил, что у него много работы, что его партнер часто болеет. И Марта всегда занята, а нам нужно подстраиваться под нее. У Марты был небольшой дом на Гернси, раньше мы проводили в нем каникулы. В этом году папа с Ильзой и Анжелой ездили в Швейцарию к родителям Ильзы; ее отец – мы называли его Швейцдед – болел. Поэтому я и отправился в летний лагерь.
– В следующем году обязательно сходим, – сказал папа. – В начале лета. А сейчас в Истер. Как насчет Истера?
– Замечательно, – ответил я.
Я готовил уроки, когда зазвонил телефон. Я взял трубку, думая, что звонит Энди. Разобрал одно-два слова, но понял, что звонит Швейцба, Ильзина мать. По сравнению с ее акцентом Ильза – диктор Би-би-си. Я сказал, медленно и отчетливо произнося слова: «Это Лаури. Я позову ее. Пожалуйста, подождите. Warten Sie, bitte».
Я позвал Ильзу и пошел к себе. По радио передавали записи триппи-музыки. Это были отрывки из телешоу с добавкой вокального синтезатора – эта пьеса была всю неделю наверху списка. Слова глупые, мелодия резкая и повторяющаяся, синтетический голос действовал раздражающе; но это как раз тот сорт музыки, что забирается тебе под кожу, и ты, сам того не замечая, напеваешь ее, доводя себя до сумасшествия. Триппи-шоу приобрело фантастическую популярность во всем мире, включая Россию и Китай. Я все еще не видел его, отчасти потому что Анжела отчаянно им увлекалась, но я чувствовал, что музыка каким-то коварным способом захватывает меня.
Кончив уроки, я пошел в гостиную. Здесь были Ильза и папа; он наливал выпивку, и они разговаривали. Входя, я услышал слова Ильзы: «Любой приступ опасен. Он ведь так давно болеет».
– Я только хотел сказать, что день-два можно подождать, – ответил папа.
– Тогда может быть поздно.
– Что-нибудь с Швейцдедом? – спросил я.
Папа кивнул:
– Сердечный приступ. – Он продолжал, обращаясь к Ильзе: – По тому, что она говорила, положение не безнадежное. Он ведь даже не в реанимации.
– Но оно безнадежное для нее. – Ильза жалобно посмотрела на папу. – Я не хочу уезжать. Ты знаешь. Но…
Она замолчала. Папа подошел к ней, она обняла его. Я смотрел в окно. Два дрозда дрались из-за оранжевых ягод ползунка, покрывавшего заднюю стену.
Папа сказал:
– Закажу билет на первый же рейс. А как Анжела?
– Ты думаешь, ей лучше лететь со мной?
Конечно, лучше, подумал я. В этот момент я увидел, как Анжела подъезжает к дому и прислоняет к стене свой велосипед. Ильза тоже увидела ее и позвала в дом. Она объяснила, что у дедушки был сердечный приступ, что она должна лететь в Швейцарию, чтобы повидаться с дедушкой и бабушкой, и что Анжеле лучше лететь с нею.
– Когда? – спросила Анжела.
– Как только папа возьмет билеты. Завтра.
– И я пропущу соревнования Пони-клуба?
Анжеле этим летом купили пони – маленького шотландца с отвратительным характером по кличке Принц. Он дважды кусал меня и все время старался лягнуть, но Анжела сходила из-за него с ума. Она уже несколько недель готовилась к соревнованиям Пони-клуба.
– Я забыла о Пони-клубе, – сказала Ильза.
– Если ты хочешь, чтобы я летела…
– Нет, оставайся. Если дедушке не станет хуже, я скоро вернусь.
Анжела обняла маму. Она умела добиваться своего без всяких неприятностей в отличие от меня.
Я подумал о Швейцдеде. Плотного сложения, краснолицый, он всю жизнь провел на высоте более 1500 метров над уровнем моря. Он хорошо говорил по-английски, потому что содержал гостиницу, но я никогда с ним подолгу не разговаривал. Совсем другое дело Анжела; я чувствовал, что он радуется ей даже больше, чем Ильзе. Жаль, что ей больше нравится пони.
У людей разные приоритеты. Я сожалел о его сердечном приступе, но не о том, что улетает Ильза. Конечно, лучше бы она взяла с собой Анжелу, но нельзя иметь все сразу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
