— Счастливый, у тебя отец зав. учебной частью, куда захочешь, можешь проситься, отказа не будет.
Мотя Минко, в которую он был тайно, но безответно влюблен, при встречах с ним теперь откровенно вздыхала.
— Ой, как мне на Кубань хочется. — Высокая, статная, с большими темными, как сливы, глазами, она тут же осторожно намекала: — Хочется-то хочется, да только туда одно место.
— Сочувствую, — догадливо улыбался Якушев, — с отцом поговорить?
— Да, если можно… — потупленно вздыхала первая красавица их курса.
— Попытаюсь, — нерешительно обещал Веня.
Мотины глаза многообещающе останавливались на нем, спелые ее губы — вишни складывались бантиком, и, стыдливо опустив глаза, она завершала атаку:
— Поговорил бы, Вень. А сам-то куда поедешь? Небось в Пятигорское управление?
— Нет, — мотал головой Якушев, щуря наполненные смехом глаза. — Не угадала.
— Ой, — завистливо взвизгивала Мотя. — Значит, на берег моря под Сочи? Туда тоже одно место есть. Везучий!
— И не под Сочи, — улыбался Якушев. — Это пока секрет.
И он поговорил. Поговорил за поздним обедом, когда усталый отец с наслаждением уплетал горячую куриную лапшу. Выслушав его, Александр Сергеевич односложно переспросил:
— Значит, Мотя Минко туда просится?
— Ну да, она, — зарделся Венька.
— Хорошая девочка Мотя, — задумчиво промолвил Александр Сергеевич, бросив на него при этом подозрительный взгляд. — Кстати, ты знаешь, как нелегко сложилась у нее судьба. Пьяница отец за длинным рублем погнался и уехал на сибирские золотые прииски. Там с кем-то поссорился и при неизвестных обстоятельствах был убит. Мать одна ее на ноги поставила. — Ложка застыла в руке у Александра Сергеевича, и он, пристально поглядев на сына, неожиданно спросил: — Хорошо, я об этом подумаю. Сам-то ты куда хочешь?
— Не знаю, — пожал плечами Веня. — Куда пошлете.
— Гм… — промычал Александр Сергеевич, и подслеповатые его глаза остановились на сыне: — Неужели для тебя это так безразлично?
— Говорят, у вас в Калмыкию есть место?
— В Калмыкию! — удивился отец. — Гмм… и не одно, а даже три. Только туда никто не просится. Все боятся дикой степи.
— Вот ты меня туда и пошли.
Мать, тайком слушавшая весь этот разговор, прибежала из соседней комнаты.
— Венечка, что ты задумал, — заламывая руки, всполошилась она. — Да если бы ты знал! Там же постоянные бураны, дикие люди, безводье.
— Наденька, стыдись, — прервал ее отец. — У нас же в роду кто-то из предков калмык, женившийся в свое время на казачке. А насчет безводья ты права. Там действительно с водой не густо, а наш Веня по образованию гидротехник. Вот и пускай он дает людям эту воду.
И Веня поехал. Соседский Олег, с которым они росли на одной улице и поступали в один и тот же техникум, тотчас же увязался за корешом. А потом прибился и Сережка Нефедов.
«Все-таки они славные ребята», — подумал о них сейчас Веня Якушев и с тоской обернулся назад.
Его друзья, оставшиеся у инструмента, заметили это и тотчас же стали напутственно махать руками. И Вениамин тоже им помахал в ответ, а потом решительно зашагал вперед. Раскаленный воздух плеснулся ему в лицо, над головой неожиданно появился коршун, такой же серый, как и сама степь, родившая его и ставшая пристанищем. Распластав крылья, птица лениво сделала два круга, а потом застыла над Венькиной головой, видимо крайне заинтересованная появлением одинокого путника в своих владениях. Солнце висело в небе плоское, как доска. Первые сотни метров давались Якушеву легко, но вскоре ноги стали уставать. Примерно через час он снова обернулся назад, но уже не увидел парней. Он вздохнул и подумал: «Лишь бы найти какое-нибудь жилье. Не может быть, чтобы у степняка, хозяина жилья, не нашлось лошади или верблюда, чтобы возвратиться назад за инструментом и ребятами».
Коршун наконец скрылся, но раскаленное солнце не сводило с него своего контролирующего ока. Якушеву казалось, что оно не только слепит, но и сушит. Страшно хотелось пить. Острый запах полыни становился раздражающим. Вдобавок ко всему все его тело наливалось тяжестью, а голова наполнялась звоном. Он присел на первой попавшейся кочке, сдавив виски ладонями и закрыв глаза, ощутил некоторое облегчение. Но когда поднял потом набрякшие веки, жар с новой силой ударил в лицо.
Первое, что он заметил: степь вся как-то изменилась. На его глазах она превращалась в темно-серую. Небо, в котором недавно пролетал коршун, а потом, словно чего-то убоявшись, внезапно перешел с высоты на бреющий полет, неожиданно стало меняться, снижаясь над пустынной землей, затягивалось бурым цветом. Даже солнце еле-еле пробивалось с высоты. Глядя на мрачнеющий горизонт, Веня ощутил, как заползает в него неведомый страх. Такой грозной и молчаливой он еще никогда не видел здешнюю степь.
С севера, пронзив горизонт, двигались ему навстречу четыре черных столба. Двигались быстро, разметая все живое и неживое на своем пути. Суслики, мгновенно прекратив свое попискивание, разбежались по норам, словно их и не бывало. Твердая, иссушенная солнцем и ветрами земля погрузилась в тревожное ожидание. Глотнув запекшимися губами воздух, Якушев вдруг понял, что эти четыре перечеркнувшие горизонт сверху вниз столба, все разбухая и разбухая у основания, словно ноги сказочного великана, движутся прямо на него. И он догадался: это шел смерч. Большой и неожиданный даже в этой дикой степи.
Веня вдруг почувствовал, что он не испугался, а просто оцепенел от неожиданности. А столбы надвигались, угрожающе размываясь в пространстве. Свирепый ветер внезапно обрушился на степь. Поднимая мириады пылинок, он закружил над землей вырванные с корнем кусты полыни и чертополоха, набросился на будылья сухого прошлогоднего ковыля. Силу этого ветра ощутил и Якушев. Его сбило с ног и поволокло по земле, тучи песка обрушились на Вениамина, грозя замести живого. «Не пощажу!» — заревел ветер в самое ухо. Не отдавая себе отчета, Веня полз по земле в неизвестном направлении, решив, что буран все-таки засыплет его. «Вот и будет живая могила, — подумал он отрешенно, — лишь крест останется ребятам поставить над ней».
С трудом отталкиваясь от земли, царапая руки в кровь, он попытался было встать, но опять упал, сломленный новым порывом ветра. Силы быстро покидали его, ввергая в забытье. Он уже не слышал яростного рева бурана, не видел четырех столбов, промчавшихся мимо, лишь солоноватый вкус чего-то липкого и мокрого ощутил на губах. Проведя по ним тыльной стороной ладони, Веня увидел, что она в крови. Страха, однако, он не почувствовал. С огромным усилием он опять встал и огляделся вокруг. Столбы промчались на юг, но та сторона горизонта, откуда они пришли, вся была затянута черными тучами. «Вот она какая, пыльная буря, — подумал Веня и, не в силах удержаться на ослабевших ногах, снова приник к земле. — Будь что будет, только бы отлежаться», — повторил он вяло, но другой голос, непонятно откуда родившийся, сурово произнес: «Ты должен идти вперед. Наперекор всему идти, иначе погибнешь под горой песка и это будет твоей могилой».
Все живое воспротивилось в его душе, и он воскликнул:
— Нет! Ты меня не похоронишь, буран?
Обессиленный, он опять встал и сделал несколько шагов вперед, прокладывая себе дорогу. И буран отступил, не смог закрыть брешь, пробитую телом одинокого в этой степи путника. Он только по-прежнему угрожающе прогудел в самое его ухо:
«Уходи! Уходи!»
Увязая по колено в песке, Якушев побрел, не оглядываясь назад. Он упрямо двигался, не понимая куда и зачем. В сознании промелькнула мысль о друзьях, и он горестно простонал:
— Все… не увижу.
Ветер подхватил эти слова и понес над степью. В надежде, что натолкнется на признаки какого-либо жилья либо просто на следы пребывания человека в этой степи, Вениамин продолжал двигаться вперед, пока не закружилась голова и от слабости он вновь не свалился на горку наметенного песка лицом вниз. Горячий песок набился в ноздри и за воротник, но этого Якушев уже не ощущал. Сознание на несколько мгновений померкло.
Потом он очнулся, глотая ртом горячий воздух, и огляделся вокруг себя. «Лежать нельзя, так и на самом деле превратишься в безмолвный курганчик».
С неимоверным усилием он поднялся и разбитой походкой снова побрел. Что-то темное привиделось ему впереди. Напрягая зрение, Веня увидел деревянный сруб колодца и едва не задохнулся от радости. Ведь там, где вода, поблизости должны быть и люди. Ускорив шаги, он приблизился к срубу, заранее предвкушая, как опустит бадейку и выплеснет ведро на свое запотевшее, разламывающееся от усталости тело, как прополощет рот и сплюнет хрустящий на зубах песок.
Он приблизился к срубу, заглянул в колодец и едва не застонал. Колодец оказался заброшенным, снизу тянуло плесенью, хотя на дне еще и виднелась непросохшая земля, хранившая все признаки недавно испарившейся влаги. «Это хорошо, что так, — с надеждой решил он. — Судя по всему, колодец лишь недавно высох. Когда-то здесь была вода, а значит, и люди. Значит, где-то близко существует жилье и на него можно набрести, только идти придется наугад», — разочарованно заключил он и все-таки, несмотря на огорчение, поверил в удачу. Шаг его стал бодрее и тверже.
