Стихало село. Рано в тайге встают, рано и ложатся. Это Леха знал и потому терпеливо ждал тишины. И еще прошел час, а может, и больше, когда Крест решил подняться. Сейчас он боялся одного — собачьего бреха. Но, кажется, и собаки затихли до зоревых петухов.
Шел Леха уверенно, почти не таясь — сельмаг он высмотрел еще с утра, а потом весь день кружил за длинной изгородью поскотины, не выходя из леса, откладывал в памяти наметанным глазом подходы к магазину. Видел, несли из него печеный хлеб и разные хозяйственные товары. Значит, можно будет разжиться одежонкой, сбросить с себя пронумерованное рванье. В этом одеянии в тайге всякий опознает — лихой человек, беглец. Хорошо, коли девчонка не наблажила...
Около приземистой избы-пятистенки, оборудованной под магазин, Крест замер, прислушиваясь к ночи, тянул шею, будто пытался что-то увидеть в густой темноте. Ни шороха, ни огонечка. Звонкая стоит тишина, сонливая.
На миг показалось, сидит кто-то у небольшого в две плахи крылечка, не шевелясь, поджидает его. Чуть не метнулся за ближний палисад. И под рукой ничего нет. «Эх, была не была. В случае покурить спрошу, а там посмотрим», — решился Крест. Шагнул вперед, протянул руку и чуть не хохотнул истерично. Привалил кто-то к перилам метровый чурбак, темнеет он подобно присевшему человеку. Нет, что ни говори, а везло пока Кресту...
В рассветных сумерках попал он из девственного леса на прикатанный проселок, который и привел его к этому селению со странным названием «Кедровый мыс». Из разговора ехавших на скрипучем ходке женщин уловил для себя желанное — в нескольких километрах отсюда проходит узкоколейка, по которой доставляются на станцию лес и рабочие. А к железной дороге рвался он все эти дни, с ней связывал дальнейшие планы.
Уже на второй день побега Крест понял: погони не будет, видно, затеряла его следы, ушла в другую сторону. Табачок ли помог, его ли хитрость. У него за конвой голова не болит. Ушел и все. Да и кто бы мог подумать, что «ударится» Леха себе на погибель в глубь тайги, вдаль от железной дороги.
Хитрый план свой вынашивал Крест зиму и весну, ждал, когда назреет в тайге ягода, осеменятся кедрачи. Терпеливо ждал своего часа, судьбе своей испытания. Посчастливилось на первой поре, не каждому так фартит. Вопреки всякой логике действовал, удаляясь от обжитых мест, и лишь потом повернул в сторону дальних полустанков, к голосистому поезду, который помчит его (и это тоже входило в его расчет) не куда-нибудь, а в родной уральский город.
Злорадно думал: «Ищите по ближним станциям, вглядывайтесь в лица заросших лесовиков-порубщиков. А он отмахал бездорожьем не один десяток километров и теперь спокойно сядет в проходящий поезд. Главное, навести марафет, повязать галстук, вылить на обкурчавленную голову бутылку «Шипра», добыть денег. И вот судьба дарит ему набитый до потолка товарами магазин.
По-кошачьи, неслышно двинулся Крест к тыльной стороне избы, к ее дощатому пристрою. Ругнулся от радости, когда ладони среди разного хлама нашарили холодное жало кованого лома. Везет, однако.
Замок вместе с широкой пластиной-накладкой отскочил от двери легко, едва успел подхватить его левой рукой, отвести в сторону. Притих снова: не родились ли в поселке какие звуки. Кажется, пронесло. Видать, местных воров не народили, а о залетных не слышали (ничего, завтра услышите!), иначе кряхтел бы какой-нибудь бессонный старикан всю ночь на крылечке.
А хороши сельские магазины. Все-то в них есть для первого обихода. Забит пристрой какими-то мешками, ящиками с пустой посудой. Высветил спичкой внутреннюю дверь. Плахи здесь потолще, а замок и вовсе семечки. Подпер ломом — только звякнула дужка. Сыто, теплом пахнуло из магазина, захватило дух. Снова засветил спичку, огляделся. Вдоль стен — обшарпанный прилавок, на нем навалом тюки материи, обувь, коробки, весы.
Низко нависал от темноты потолок, и все помещение, забитое неходким товаром, казалось тесным и неуютным.
Крест не торопился. Сначала надо отыскать лампу: не приметил он днем, чтобы тянулись к сельмагу провода. А керосинка и впрямь стояла тут же, в углу прилавка, отсвечивала закопченным семилинейным стеклом. Прихватил ее краем подвернувшейся тряпки, не оставлять же пальчики на радость районным сыщикам. Света он не боялся — на окнах ставни.
От крохотного желтого огонька, успевшего лизнуть ему пальцы, тесьма в лампе разгорелась не сразу. Загустела в углах темнота, казалось, таилось там что-то живое. Но Креста этим не смутишь, не про него сказочки. Темные углы для новичков в воровском деле.
На видном месте — старинной работы стояк-вертушка. Крутанул — поплыли перед глазами хороводьем костюмные пары: шевиот, лавсан, сукно. Выбирай беглый Леха Крест себе справу по плечу, сбрасывай казенную одежонку в хозяйственную сумку (тоже ведь уликой не оставишь).
Горка росла на прилавке: костюм, рубашки, коробка с туфлями, белье, носки. Особая в памяти забота — бритва. Обросший на люди не сунешься. Прихватил желтую кружевину сыра, бросил его поверх одежды в объемистый туристский рюкзак. Сгребал с прилавка колбасную обрезь, набивал ею рот. И снова схитрил Леха: рассовал куда мог с десяток бутылок вина и водки. Пускай думают досужие розыскнички, что «сплавал» в магазин кто-то из местных, пусть потрясут в округе пьяниц. А он в это время светофору рукой помашет.
Некоторые «тайны» знал Леха из тюремных рассказов про сельские магазины. Первая — о «черной» тетрадочке, в которой доверчивые продавцы, знающие наперечет своих земляков, делают записи об отпущенных в долг товарах. Но такой «документ» пускай следователя волнует, ему устанавливать после ревизии истинный размер кражи. Кресту это ни к чему. А вот другая «тайна» — прятать в укромное место несданную за день выручку — Леху интересовала. Без денег может осложниться его проезд по железной дороге.
Недолго искал. Что для продавца тайник, для него не в диковинку. Через несколько минут вытянул из мешка с перловой крупой тугой целлофановый сверток. Считать не стал, так прикинул — сотни за три потянет.
Определенно везло в этот день Кресту, светила ему голубая звезда. Уходил, сгорбленный ношей, «бесплатным приданым». И двери не притворил, к чему теперь.
У одного из огородов будто невзначай обронил бутылку, вторую распечатал, поднес к губам.
Но выпил чуток, остатки водки вылил в дорожную пыль. Без шума катанул пустую бутылку в поникшую от первых инеев картофельную ботву. И этот фокус для протокола. Ищите, зануды.
Расступилась тайга, приняла Креста, сделавшего новую зарубку на своей преступной дорожке.
НА ПОЛУСТАНКЕ
Тайга не дала умереть Кресту, выпустила, наконец, из своих зеленых тенет к серебристым нитям железной дороги. Еще утром услышал он дальний гудок — подтверждение подслушанному на проселке разговору — и не поверил сначала. Может, подал призывный голос лесной зверь? Но гудок повторился, вызвал в нем радостные чувства, спрямил оставшуюся дорогу.
Плавились зеркальным огнем рельсы, уходили в широкой лесной прорези вправо и влево, и Леха устало опустился на землю. Резануло в глазах, будто нагляделся голубоватого сияния сварки. Вот они, звенят-гудят родимые. Не приснились ли? Нет, пахнут разогретым мазутом.
Тайга, по которой брел он эти дни, пугала своей неизвестностью, первозданной дикостью, в которой его, Лехина, жизнь была не дороже комариной. А рельсы выведут его к станции, к поездам. А то, что еще недавно лохматилась на теле казенная одежда. Крест позабыл начисто. Теперь-то не пропадет, теперь он снова царь и бог, и не рад будет тот, кто посягнет на его свободу. Побег, кражонка — это небольшие довески на его крутой воровской тропе.
Прокалена его воля судами да следствиями, не в диковинку ему проливные дожди и лютые сибирские морозы. И давно не верит Леха в добреньких следователей, в пряники их подслащенные. Одна у них задача — докопаться до сути да засадить туда, куда действительно Макар телят не гоняет. Вот почему и не бывать никогда меж ними полюбовному разговору...
В кустах бритвой чистил Леха обросшие щеки, отмывал их одеколоном. Мелодично пропела вдали сирена. Крест оправил на себе одежду, без сожаления забросил подальше в кусты рюкзак и торопливо пошел к железнодорожной насыпи. Рядом с нею желтой лентой тянулась торная тропочка. И совсем недалеко, огражденный полосатыми шлагбаумами, виднелся переезд. Сейчас к нему из леса спешили люди. У некоторых в руках были корзинки, за плечами — рюкзаки. Крест присоединился к ним, с нетерпением ждал приближающийся поезд.
Из-за поворота тайга вытолкнула небольшой тепловоз с короткой цепочкой вагонов, и пассажиры на переезде разом скучились, загомонили. Любопытному глазу, пожалуй, приметилось бы, что одет Леха с «иголочки», разве что этикеток на ниточке не хватает. Да удивишь разве этим кого сегодня, тем более северный люд, который не привык скупо перебирать в кошельке деньги, а живет азартно, с размахом.
