Сей день был приношение великой жертвы ЧернобогуЧернобог, или Чернбог- славяне признавали его богом злым, приносили ему кровавую жертву и делали ужасные заклинания, чтобы отвратить его гнев.; немедля велел я изготовить все к моему выходу и поехал в храм. Как скоро я в оный вошел, жена моя стояла в своем месте и в великолепной одежде. Какому бы человеку привидение сие не показалось страшным и кто бы мог, не возмутясь мыслию, смотреть на сие спокойно? В превеличайшем смущении подошел я к ней и стал с нею вместе для того, что должность моя того требовала; и сверх всего, чтоб не подать народу дурного мнения. По окончании торжества возвратился я с нею в дом и принужден был сидеть за одним столом, чтоб скрыть ото всех мое бесчестие; внутренне досадовал я, а она веселилась, и казалось, как будто нимало не думает о своем преступлении. По окончании пира ходил я сам ко дворам темничным, чтоб уведомиться, каким образом жена моя получила свободу без моего приказания, но двери нашел я заперты и неповрежденную печать; воины же объявили мне, что она в двери не выходила. Тогда овладел мною страх, и я начал проникать в этом приключении нечто чрезъестественное, в чем и не обманулся.
По прошествии того дня определил я отмстить моей злодейке. Когда уже настала ночь и все успокоилось, тогда я, взяв мою саблю, пошел к ней в спальню. Подошед потихоньку к ее постеле, открыл завесу. Но что я увидел? О боги! Жена моя лежала в объятиях Влегоновых. Запальчивость мною овладела, и я в превеликой ярости занес мою руку, чтоб их обоих лишить саблею жизни. Но как только я замахнулся, рука моя окостенела и весь сделался я неподвижен, язык мой онемел и все окаменели члены. Они проснулись; жена моя, взглянув на меня презрительно, сказала с насмешливым видом Влегону:
- Давно ли этот истукан поставлен у кровати?
После чего вся ночь прошла в язвительных мне насмешках, и при мне происходили любовные действия. Разум мой досадовал, но члены мои не имели движения, тогда мысленно просил я богов или отвратить сие несчастие, или лишить меня жизни. Просьба моя была напрасна, и глас мой бессмертными не услышан. Поутру они расстались, а я остался с моею нечувствительностию на том же месте.
Спустя несколько времени после полуден услышал я плачевные голоса и отчаянные рыдания во всем моем государстве. Влегон, прияв на себя мой вид, ездил в сенат и подписал смерть всем знатным, окружающим княжескую особу боярам, и в сие-то время производилась им казнь. Воинству моему приказано было выступить из города на сие место, где невидимая сила поразила всех их острием меча, и, словом, в одну неделю во всем городе не стало ни одного мужчины После чего приведен я был на сие место, и тут снята голова моя со всем ее понятием и живостию с моего тела, которое ты видишь подле меня; и тому уже пятый год, как я пребываю на сем полумертвом одре.
Когда я был веден на казнь, то шествие мое было таким образом. Наперед шли десять человек, но все это были духи в белых одеждах и в таких точно, как представились мне иностранцы, и все, сколько я их ни видел, были в одинаковом платье. Сии десять играли на трубах; за ними следовали шестеро, имевшие на долгих древках по скелету, а за сими выступали двое, несущие на древках земной шар, от половины которого и до другой сделан был круг из звезд проницательного и блестящего камня на шаре; в середине звездного круга стоял кумир ПеруновПерун- начальнейший славенский бог; оного признавали производителем грома, молнии, дождя, облаков и всех небесных действий; стан его вырезан был искусно из дерева, голову имел серебряную, уши золотые, ноги железные, в руках держал камень, украшенный рубинами и карбункулом, наподобие пылающего перуна. Огонь горел пред ним непрестанно. из чистого металла, который образ взят был из Перунова храма, за ним вели двух белых волов, украшенных цветами. Потом по сторонам дороги следовали два великие коня, имевшие вместо шеи грудь, руки и голову человеческуюСии животные у славян называлися полканами, что у греков кентавры.; у каждого на спине лежал конец не весьма возвышенной радуги, на которой любезная моя супруга и Влегон в блестящих венцах и златой одежде сидели; за ними шествовал я, поддерживан двумя духами, и предо мною и позади несли по два зажженные пламенника; потом все жены шли по две рядом, и у каждой по стороне шел белоодеянный дух.
Тогда познал я, что не одна жена моя изменница, но что все мое государство сообщалось с духами, и для сего-то истребили они всех мужчин, из коих я был последний. По принесении жертвы Перуну, во время которой, положа проклятие на всех нас, сделали заклинание, чтоб не терпеть в плененном моем городе ни одного мужчины. После сего отняли мою голову и с великим презрением бросили на сем месте.
Силослав, выслушав сие, сожалел о его судьбине и потом спрашивал у него, как он может войти в его владение, но Роксолан заклинал его и говорил, чтобы он не отважился самопроизвольно идти на свою погибель. Однако ж Силослав не пременил своего намерения и, простясь до возвращения с Роксоланом, предприял путь в обитание бесплотных любовников с телесными прелестницами.
Во время полуден расстался он с ним и на другой день в самое то же время достиг до его города. Он подходил к нему с той стороны, с которой находилось в мраморных и пологих берегах не весьма малое озеро, посередине коего удивительным искусством сделан был остров. Оный не касался воды, хотя и казалось, что четыре плавающие дельфина держали его на спинах своих. На берегу по четырем сторонам озера стояли неописанной величины четыре истукана, которые как будто бы под тяжким бременем нагнулись и имели чрез спины на плечах железные цепи, и, казалось, как бы они тащили что-нибудь из воды. На сих цепях висел тот остров; посередине его находилось небольшое, однако великолепное здание из чистого и блестящего хрусталя; мелкая резьба и частые сгибы делали при солнце вид блестящей планеты. Кругом оного осажено было лавровыми деревьями и истуканами из такого ж, как и здание, состава.
Силослав очень долгое время на него смотрел и искал способа подойти к нему, только найти не мог. Он обходил кругом сие озеро; и когда обошел на ту сторону, которая была к городу, увидал прекрасное и увеселительное место, на коем стояли порядком миртовые, лавровые и кипарисные деревья, которые простирались до самых городских ворот; они делали из себя вид такой прекрасной пустыни, где бы и сами боги почли за увеселение пребывать. Силослав поспешил достигнуть в середину оного, где надеялся найти что-нибудь больше еще достойного любопытства.
Когда Силослав пришел на самую середину оной благоуханной рощи, увидел ту седмь великолепных зданий, которые сделаны были необыкновенною рукою и походили больше на божеские храмы и казались неотверзаемыми смертным. Посредине оных стоял на блестящем подножии фарфоровый сатир, имеющий в правой руке открытую чашу, из которой бил ртутный ключ. Рассыпающаяся от сатира ртуть по нисходящим скатам делала неописанный блеск и увеселение взору. Великолепные те здания стояли вокруг оного водомета, и каждое из них имело у дверей по два крылатых истукана, кои имели вид блестящего светила и казались движущимися.
Против одного сего божеского храма, который казался выше и великолепнее прочих, стояло на таком же подножии крылатое время, которое в правой руке держало часы, а в левой закрытую чашу. Силослав, побуждаем будучи пытливым своим духом, открыл ее, но как скоро снял он с нее крышку, у всех зданий отворились двери и изо всех истуканов начали бить ключи, которые превосходили высотою первого, а из сей статуи, которая представляла время, превышало стремление ртути все здания. Силослав положил на подножие крышку, хотел войти в то здание, пред которым он стоял, однако воспрепятствовали ему некоторые ограждения, которых он не видал и которые были чище самого воздуха.
Итак, вошел он наперед в самое крайнее, которое такое имело украшение: вокруг подле стен стояли седалища для отдохновения, которые были мягче самого пуху; посередине четыре купидона держали на головах аспидную доску, которая имела вид стола; по стенам, начиная от полу, сидели одушевленные купидоны, имевшие в руках сосуды- иные плоские, а другие глубокие; на плоских сосудах лежал виноград и великие превосходные плоды, которые имели свои корни под оным зданием; в глубоких сосудах находилось пресладкое питие, превосходящее божеский нектар.
Во втором здании стены наполнены были такими же купидонами, имевшими в руках музыкальные орудия; в третьем купидоны имели на руках каждый по портрету самых наилучших в свете красавиц; в четвертом купидоны же, одетые в разные ироические одежды, и, казалось, как будто бы хотели драться с жестокосердыми мужчинами за власть нежного пола; в пятом имели все смешные виды и одеяния, и сколько ни есть в свете пороков, держали оных изображения в руках, выключая роскошь; в шестом блеснуло великолепие, богатство и все земные сокровища. Тут видны были только одни головы купидонов; тело их покрыто было золотом; грудь и препоясания блистали от светящихся алмазов; в руках же имели те сокровища, которых они на себе и подле себя уместить не могли, и казалось, будто они служили им только для одного насыщения взора.
