М. Горький (1868—1936)
***Не браните вы музу мою, я другой и не знал, и не знаю;Не минувшему песню слагаю, а грядущему гимны пою.В незатейливой песне моей я пою о стремлении к свету;Отнеситесь по-дружески к ней и ко мне, сомоучке-поэту.Не встречайте же музу мою невнимательно и безучастно;В этой жизни, больной и несчастной, я грядущему гимны пою.
***В лесу над рекой жила фея, в реке она часто купалась;Но раз, позабыв осторожность, в рыбацкие сети попалась.Её рыбаки испугались… Но был с ними юноша Марко;Схватил он красавицу-фею и стал целовать её жарко.А фея, как гибкая ветка, в могучих руках извивалась,Да в Марковы очи глядела и тихо чему-то смеялась…Весь день она Марко ласкала, а как только ночь наступила —Пропала весёлая фея, – у Марка душа загрустила…И дни ходит Марко, и ночи в лесу над рекою Дунаем,Всё ищет, всё стонет: «Где фея?»; но волны смеются:– Не знаем.И он закричал им: «Вы лжёте, вы сами играете с нею».И бросился юноша глупый в Дунай, чтоб найти свою фею.Купается фея в Дунае, как раньше до Марко купалась;А Марко уж нету… Но всё же, о Марко хоть песня осталась.А вы на земле проживёте, как черви слепые живут:Ни сказок о вас не расскажут, ни песен про вас не споют.
Е. Гребёнка (1812—1848)
***По озеру красивый Лебедь плыл,Один среди гусиной серой стаи.– К чему свои он перья распустил? —В сердцах Гусак заголосил, —Чего любуетесь, как он плывёт, блистая?
Мы – серые тут все, а он один средь насТакой чистюля белоснежный!Да если взяться нам прилежно,Его б мы перекрасили тотчас.Чего он чванится, что белый он и нежный!
Пришлось по сердцу всем гусямПростое предложенье это —Хватают грязь и там и сямИ мажут Лебедя, чтоб серого был цвета.Обмазали кругом – остыл гусиный пыл.
А Лебедь лишь нырнул – и белым стал, как был.
А. Грибоедов
(1794—1829)
***Луг шелковый, мирный лес! Сквозь колеблемые сводыЯсная лазурь небес! Тихо плещущие воды!Мне ль возвращены назад все очарованья ваши?Снова ль черпаю из чаши нескудеющих отрад?Будто сладостно-душистой в воздух пролилась струя;Снова упиваюсь я вольностью и негой чистой.
Где же друг?.. Но я один!.. А давно ль как привиденье,Предстоял очам моим вестник зла? Я мчался с нимВ дальний край на заточенье. Окрест дикие места,Снег пушился под ногами; горем скованы уста,Руки – тяжкими цепями…
***Крылами порхая, стрелами звеня,Любовь вопрошала кого-то:– А есть ли что легче на свете меня?Решите задачу Эрота.
Любовь, я решу, я отвечу за вас,Сама себя легче бывает подчас.Слыхали, есть песня такая:Нашла себе друга АглаяИ легче, быстрее того совсем позабыла его.
А. Григорьев
(1822—1864)
***Я Вас люблю… что делать – виноват!Я в 30 лет так глупо сердцем молод,Что каждый Ваш случайный, беглый взглядМеня порой кидает в жар и холод.
Я знаю сам, что были бы преступныПризнанья или смысла лишены:Я знаю, для меня Вы недоступны,Как недоступен Рай для Сатаны.
Цепями неразрывными окован,Не смею я, когда порой взволнован,Измучен весь, к Вам робко подхожуИ подаю Вам руку на прощанье,Сказать простое слово «до свиданья»Иль, говоря, – на Вас я не гляжу.
К чему они, к чему свиданья эти?Бессонницы – расплата мне за них!А между тем, как зверь, попавший в сети,Я тщетно злюсь на крепость уз своих.
Я к ним привык, к мучительным свиданьям,Я опиум готов, как турок, пить,Чтоб муку их в душе своей продлитьИ дольше жить живым воспоминаньем.
Да, я люблю Вас глубоко и страстно.И страсть безумную своюОт всех, от Вас особенно, таю.От Вас, ребёнок чистый и прекрасный!
Не дай Вам Бог, душа моя, узнать,Как тяжело любить такой любовью, —Рыдать без слов, метаться, ощущать,Что кровь свинцом расплавленным, не кровью,Бежит по жилам; рваться, проклинать,Терзаться ночи, дни считать тревожно,
Бояться встреч и ждать их, жадно ждать;Беречься каждой мелочи ничтожной,Дрожать за каждый шаг неосторожный;Над пропастью бездонною стоятьИ чувствовать, что надо погибать,И знать, что бегство больше невозможно.
Э. Губер (1814—1847)
***Думал мужик: «Вот я хлеб продам,А барин спросит – оброк отдам.В город снесу на продажу товаруДа и лошадок куплю себе пару;Ну а потом и Ванюху женюЯ на Марфуше к Николину дню».
Хлеба мужик продал на два алтына,Барин назвал его сукиным сыном;И на деревне случился пожар,Где вместе с хатой сгорел весь товар.
Тут почесался мужик поневолеИ не женил он Ванюху к Николе,А поглядев на пустую мошну,Взял и напился к Николину дню.
***Иду домой знакомою дорогой.Я издали вернулся. На покой.На посох опираясь мой убогий,Я думаю с невольною тоской:Кто мой приход на Родину заметит,Кто ныне здесь меня как друга встретит?
Мне не жилось в родимой стороне —Всё звал меня какой-то злобный генийВ чужую даль; и душно было мнеПод бременем неясных вдохновений.И вышел я из Родины моейВ широкий мир сомнений и страстей.
Но не сбылись младые упованья,Разрушился пророческий обман.Я не сберёг ни одного желанья,И в этот час среди кровавых ранЯ отдал бы за дружескую ласкуБылых надежд несбыточную сказку.
Домой, домой, на Родину мою!Я вновь дышу вечернею прохладойВ родных полях; я снова узнаюИ старый дом, и церковь за оградой.На прах земли я головой клонюсь;Я снова здесь надеюсь и молюсь.
Идёт народ, не вижу между нимиНи одного знакомого лица.Я не найду один между чужимиНи матери, ни старого отца.Другое им отведено жилище —Там за селом, где тихое кладбище.
Но вот они проходят, – я дрожу,Их братского привета ожидаю;Их имена я в памяти держу,По имени себя им называю —Не вспомнит ли хоть кто-нибудь из нихОб имени родителей моих?
Ушли. Я у знакомого порогаСтою один и с тайною тоскойГляжу вперёд на пыльную дорогу,На посох опираяся рукой.И стыдно мне, что я забыт народом,Что никого не радую приходом.
Куда теперь? Кому же протянутьВ последний раз, хоть на прощанье, руку?Иду один, и некому вздохнуть,На долгую благословить разлуку.Вокруг меня и братья, и родня,Но некому молиться за меня.
***В хате тихо; треща, догорая, еле светит лучинка…Что ты плачешь, жена молодая, на реснице слезинка?Али больно тебе, что Ванюху барин отдал в солдаты,Что кормить и себя, и старуху, сиротинка, должна ты?
Что на люльку ты смотришь уныло, что глядишь на мальчишку?Хорошо при отце ему было, как любил он сынишку.А теперь, без отца-то родного, даром сгинет мальчишка —Пропадёт у народа чужого, будет плут да воришка.
А как схватят, в открытом ли поле, на большой ли дороге,Век покончит он в горькой неволе, в кандалах да в остроге.Жалко матери стало ребёнка… Видно доля такая.И заплакала горько бабёнка, тихо люльку качая…
Н. Гумилёв (1886—1921)
***Я всю жизнь отдаю для великой борьбы,Для борьбы против мрака, насилья и тьмы.Но увы! Окружают меня лишь рабы,Недоступные светлым идеям умы.
Они или холодной насмешкой своей,Или трусостью рабской смущают меня;И живу я во мраке, не видя лучейБлагодатного, ясного, светлого дня.
Но меня не смутить, я пробьюся вперёдОт насилья и мрака к святому добру;И, завидев светила свободы восход,Я спокойно, умиротворённо умру.
***Прекрасно в нас влюблённое виноИ добрый хлеб, что в печь для нас садится;И женщина, которою дано,Сперва измучившись, нам насладиться.
Но что нам делать с розовой зарёйНад холодеющими небесами,Где тишина и неземной покой;Что делать нам с бессмертными стихами?
Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать.Мгновение бежит неудержимо,И мы ломаем руки, но опятьОсуждены идти всё мимо, мимо.
Как мальчик, игры позабыв свои,Следит порой за девичьим купаньемИ, ничего не зная о любви,Всё ж мучится таинственным желаньем.
Как некогда в разросшихся хвощахРевела от сознания бессильяТварь скользкая, почуя на плечахЕщё не появившиеся крылья.
Так век за веком – скоро ли, Господь?Под скальпелем природы и искусстваКричит наш дух, изнемогает плоть,Рождая орган для шестого чувства.
В. Давенант (1606—1668)
