Джустиниани это докучное жужжание, в котором он почти ничего не понимал, раздражало, однако имя Марко Альдобрандини он выделил сразу. Старый библиофил славился своей коллекцией книг и рукописей уже годы. Неужто старик продает библиотеку? Сорок лет неустанного собирательства. Правда ли, что он ослеп?
При этом несколько раз Винченцо ловил на себе странные взгляды тех, кто, казалось бы, не имел никакой нужды его разглядывать: старик Канозио не сводил с него монокля, не обращая никакого внимания на гроб и церемонию, ее светлость герцогиня Поланти тоже пожирала его глазами, ее милость баронесса Леркари смотрела на него с испугом и подобострастием. Маркиз ди Чиньоло то и дело окидывал его взглядом, исполненным недоумения и страха. Не спускал с него глаз и Вирджилио Массерано. Джустиниани ничего не понимал. Еще меньше он понял, когда Массерано полушепотом обратился к нему, спросив, застал ли он перед смертью Джанпаоло в живых? Винченцо кивнул и снова поймал на себе взгляд Вирджилио, быстрый и, как ему показалось, напряженный.
Зато с явной неприязнью смотрел на него невысокий бледный и худой человек лет пятидесяти с экстатическими глазами навыкате. Он был в скромном синем сюртуке, из воротника белой рубашки наружу выступал шелковый шарф излишне яркой, неуместной на похоронах расцветки. С другой стороны ограды, где теснились кладбищенские служители, светловолосый молодой человек с птичьим носом и тонкими губами, в очках с золотой оправой, оглядывал Джустиниани с настороженностью и тоской. Винченцо не знал их, и вскоре потерял обоих из виду.
После похорон он удостоился сразу пяти приглашений: на крестины правнука Теобальдо Канозио, на званый обед к графу Массерано, на два ужина — к баронессе Леркари и к маркизу Марио Чиньоло, и на вечер ее светлости Гизеллы Поланти. Всем было известно, что он унаследовал свыше восьмисот тысяч, но приглашали его люди куда как не бедные. Что им в нём? У Чиньоло, он слышал стороной, дочь на выданье, у Массерано — племянница Елена, но остальные-то чего хлопочут? Между тем, герцогиня Поланти проронила на прощание, что обидится, если он не придёт, а баронесса Леркари наивно спросила, где он был в последние годы? Путешествовал? Винченцо невозмутимо кивнул. Да, он странствовал. Около него прошла Глория Монтекорато, ожидая, что он, может быть, окликнет её.
Он не окликнул.
Сам Винченцо пригласил на ужин банкира Тентуччи, и заметил, что это было воспринято всеми с пониманием и одобрением.
…-О, мой Бог, diavolo… — пробормотал Тентуччи на пороге столовой. Возглас его относился к Спазакамино, наглому коту, чей нрав был прекрасно знаком банкиру. Однажды чертова тварь порвала ему брюки и несколько раз расцарапывала вдрызг лаковые ботинки. Он испуганно отпрянул к стене.
Джустиниани, который, к удивлению банкира, вышел к столу в вязаном свитере, удивленно поинтересовался:
— О, вы знаете котика? Его зовут Трубочистом.
— Это челядь его так окрестила, — уточнил Тентуччи, осторожно усаживаясь за стол и с опаской косясь на кота, — а Джанпаоло звал его Бельтрамо-Бональдо-Бранкалеоне Беневентинским. Ужасное животное.
— Бог мой… — усмехнулся Джустиниани, — Бельтрамо… нет уж, пусть остается Трубочистом. Но, по-моему, он очень мил… — и Винченцо погладил кота.
Да, сегодня, как и накануне, Трубочист был настроен идиллически. Он развалился на оттоманке возле окна брюшком кверху, помахивал пушистым хвостом и даже ухом не повел при виде банкира. Тентуччи удивился, но ужин прошёл спокойно. Расположившись после у камина, мужчины некоторое время сидели молча. Банкир курил и временами поглядывал на Джустиниани: он ждал первого вопроса.
Вопрос оказался неожиданным, Джустиниани задумчиво проронил:
— Из разговора герцогини Поланти с баронессой Леркари я понял, что Марко Альдобрандини продает свою библиотеку. Говорят, там первопечатные древние издания и редкие манускрипты XII века, инкунабула Монстрелле, индульгенция папы Николая V, Бенедиктинская псалтирь и Католикон Иоганна Бальба, «Арифметика» Луки Пачолли венецианского издания 1494 года, фолио Шекспира и редчайшее первое издание первого тома «Басен» Лафонтена, 1668 года. Точно ли так? Он хочет за нее сорок тысяч?
Банкир улыбнулся и кивнул.
— Я видел её год назад. Он потратил целую жизнь на это собрание раритетов, и вот — ослеп. Мне в этом видится кара Господня.
— Да, немного мистично, — бесстрастно заметил Винченцо, — но я не слеп и люблю читать. Он будет продавать через аукцион? Может, поговорите с ним напрямую?
Банкир снова кивнул. Джустиниани задал новый вопрос.
— У кого вы шьете, Карло?
Тентуччи изумился.
— У Энрико Росси, его ателье на площади Трилусса. Шьет хорошо и быстро, я доволен.
Джустиниани снова кивнул. Потом последовал новый вопрос.
— Какое приданое у Катерины Одескальчи?
Теперь Карло Тентуччи бросил на него быстрый взгляд. Брови его взлетели.
— О… Ваше сердце пленилось красавицей? — он, казалось, удивился.
— Моё сердце ничем не пленилось. — Тон Ченцо был все так же безучастен. — Мне нужно выделить приданое крестнице дяди, я обещал позаботиться о ней. Я дам за ней столько же, сколько дают за Одескальчи. Надеюсь, этого хватит?
Банкир исподлобья бросил взгляд на Джустиниани. Мерцающий и тёмный.
— Ваши слуги болтали, что покойник заручился вашим обещанием жениться на Джованне, да и Джанпаоло, как только его парализовало, говорил со мной о такой возможности.
Винченцо наклонил голову набок и саркастично осведомился:
— Вы полагаете, Джанпаоло совратил ее и понимал, что без скандала ей замуж не выйти?
Карло Тентуччи откинулся в кресле, понимающе усмехнулся, но покачал головой, опровергая это суждение.
— Зная вашего дядюшку, я ничему не удивился бы, но, судя по моим наблюдениям, этого не было. В самом последнем негодяе всегда можно найти что-то человеческое. Габриель Авильяно, — Карло задумчиво выпустил изо рта колечко сигарного дыма, — если Джанпаоло мог иметь друга — им и был Габриель, после его смерти Джанпаоло привязался к девчонке как к дочери. Один раз я сам спросил его, не конкубина ли она ему, так он взбесился, клянусь вам. А ведь покойник любил прихвастнуть победами и ничью репутацию никогда не щадил.
Винченцо наклонился к собеседнику, и губы его тронула чуть заметная усмешка. Карло знал, что на этом лице подобная мимика была равнозначна хохоту.
— Тогда зачем же мне на ней жениться?
Карло пожал плечами.
— О вас ходят дурные слухи, но кому, как не Джанпаоло, было знать, чего они стоили: он сам же их и распускал. Когда же речь зашла о том, что ему дорого, он мог сообразить, что лучшей опоры девчонке не найти. Джанпаоло не любил вас, Винченцо, но, в известной мере, отдавал вам должное. Любой подлец, не различающий добра и зла, когда речь заходит о значимом для него самого, начинает всё понимать правильно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
