ГЛАВА 2
Если мы с высочеством были не в отъездах, то, как правило, обедали вдвоем: я у него, потом он у меня, потом наоборот. Второго августа 1902 года принимающей стороной был Гоша. За обедом он почти не ел, а только с едва заметным нетерпением ждал, пока я покончу хотя бы со вторым, чтобы подсластить мне десерт какой-то явно назревшей проблемой. Деликатный, однако… Я начал демонстративно быстро жрать, стараясь чавкать погромче. Гоша обреченно вздохнул и закатил глаза к потолку.
Наконец я залпом выпил стакан компота, вытер рот салфеткой (рукавом — это был бы уже перебор) и вопросил:
— Так что у нас там опять пошло раком? Приятные новости на тебя вроде бы эффекта шила в заднице не производят. Впрочем, давай сам догадаюсь… Наверняка ты жаждешь прокомментировать последние инициативы Сергея Юльевича.
— Уже знаешь?
— Он меня с ними еще на прошлой неделе ознакомил, когда ты в Москве очередной миллион зарабатывал. В целях получения дополнительной поддержки.
— И что ты ему сказал?
— Что в таком виде это поддерживать мы не будем. Именно «мы», тут уж я взял на себя смелость говорить и от твоего лица тоже.
— Какая поддержка, — возмутился Гоша, — он хочет урезать ассигнования флоту почти на двадцать процентов! Если бы не маман, пожалуй, у нас хватило бы влияния его прижать. Может, ты с ней поговоришь на эту тему?
— Конечно, но сначала хотелось бы с тобой. Тебя что возмущает — сама цифра или направление перераспределения средств?
— Все!
— Как в подобной ситуации сказал Василий Иванович: «Да, Петька, и меня тоже». То есть мне цифра тоже не нравится, тридцать процентов смотрелось бы гораздо лучше. При условии, что экономию направить в нужное русло. Вот тут мы с Витте расходимся.
— Я считал, — помрачнел Гоша, — если проводить боевую подготовку имеющихся кораблей в полном объеме, придется заморозить практически всю судостроительную программу.
Я встал и, закурив, начал ходить по комнате. Привыкший к моей манере вести беседы Гоша ждал ответа.
— Два вопроса, риторических: зачем морозить всю программу и зачем тратить деньги на поддержание боеготовности всех кораблей? Вот ты много читал про Русско-японскую войну, про флот… Скажи мне, летающей сухопутной крысе, какой из имеющихся у нас сейчас броненосцев самый лучший?
— «Цесаревич», — уверенно сказал Гоша. — «Ретвизан» чуть хуже. Предлагаешь все средства направить только на их нужды?
— А вот меня гложут сомнения. Если посмотреть, как все эти утюги воевали, то доброго слова заслуживает только один. «Севастополь».
— Это просто пример, что может хороший командир даже на корабле-недоделке, — возразило высочество.
— А хотя бы. Но мне кажется, что он и конструктивно больше подходит под конкретные условия. Да, медленный, с мореходностью не ах, зато лучше всех бронирован. Этакий монитор-переросток. Прикрывать минные поля вполне пригоден. Вот на него денег можно выделить. А остальные… Они же все равно разные, для нормального эскадренного боя мало пригодны. А главное — где ты на них моряков наберешь? Был бы твой «Цесаревич» с неисправной из-за недофинансирования машиной, глядишь, и не смог бы удрать в Циндао, от безысходности принял бы бой… хотя, наверное, просто сдался бы.
— И что ты предлагаешь?
— Много чего, — вздохнул я, — но все равно не пройдет. Так что предложу я это только тебе. Значит, выбрать из всего флота несколько кораблей. Главные усилия и главные расходы — на подготовку личного состава в духе наших летчиков. То есть придется похерить ценз, если двадцатилетний мичман окажется способным, ставить его хоть старпомом или главным артиллеристом! Матросам платить больше, чем сейчас получают лейтенанты, отбор по жесточайшему конкурсу. Офицеры — отдельная песня. Ты в авиации можешь себе представить, чтобы летчик получил приказ и спокойно забил на него болт? А про флот ты лучше меня знаешь. Далее — боевая подготовка: корабль может стоять у стенки только для заправки, профилактики и ремонта, все остальное время он плавает и стреляет. Хоть что-нибудь из этого возможно?
— Нет, — вынужден был согласиться Гоша.
— И зачем, скажи на милость, тогда вкладывать деньги в технику?
— Так что, пусть ржавеют у стенки?
— Броненосцы — да, у них железо толстое, до дыр не проржавеют. А вот владивостокский отряд крейсеров можно и усилить. Если бы Витте предлагал нечто подобное, я бы был всеми четырьмя руками «за». А ему неймется в Дальнем гешефты крутить… Слушай, давай свою программу составим. Кого заморозить, кого поставить в вооруженный резерв, кому — все высвободившиеся деньги… Мало ли, вдруг и удастся продавить. Вот тут и Марию Федоровну можно будет подключить, а то сейчас что я ей скажу? Витте предлагает не дело, а как надо? Как-то примерно так…
По Гоше было хорошо видно, что он расстроен. Ругаться со мной ему не хотелось, но и принять мою точку зрения он тоже не мог. Тут меня осенило.
— Ваше высочество, — вкрадчиво предложил я, — а на кой хрен нам ломать свои неокрепшие мозги в поисках решения, кому дать денег, а кому фигу? Пусть сами разберутся!
— Учения? — с ходу просек Гоша.
— Да, причем максимально приближенные к реальности. Делим флот на две группировки. Внезапно ставим задачу — и вперед, за славой! В смысле за ее материальным выражением. Проигравшая сторона вместо денег получает красиво оформленные соболезнования. Причем делать это надо быстро, не позже ноября. Как, удастся сподвигнуть Николая на такое действо? Вроде ему нравились игры в войнушку… И Витте на финансирование этой заварухи растрясти будет проще.
— Командовать нашими будет Макаров, — начал рассуждать Гоша, — а не нашими кто?
— То есть как — кто? Гордость российского флота и самый крупный в нем по званию. По весу, кажется, тоже, но это не страшно, корабль не самолет — выдержит. Главой посредников быть тебе, это ясно.
— А ты что будешь делать?
— А я буду вокруг дяди Алексея отираться в качестве технического советника, отношения у нас с ним нормальные. Ну как?
— Согласен, — кивнул Гоша. — Пожалуй, чтоб не откладывать, я завтра лечу в Питер уговаривать брата. Только получается нечестно — у не наших флотской авиацией будешь командовать ты, а у наших кто?
— Мишель, естественно, — пожал плечами я, — у него не хуже выйдет. Да и было бы там чем командовать — по десятку «пересветов» с каждой стороны… Безобразить, похоже, придется на Балтике, больше негде. Например, наши базируются в Кронштадте, а не наши — в Гельсингфорсе. Заранее, ничего, никому кроме нашего и ихнего адмиралов, не говоря, разводим их по командам. А потом одним прекрасным утром объявляем: сегодня в полдень начинается серьезная игра в войну. Можете сразу плыть на битву, можете готовиться — время пошло! Вот бардак-то начнется… Надо только заранее продумать, как засчитывать результативность стрельбы. Например, никто не имеет права начинать боевые действия, не расстреляв расположенные там-то мишени. Ну и по проценту реальных попаданий потом считать условные.
Гоша поежился. Дело было в том, что с нашей подачи генерал-адмирал уже почти полгода гонял экипаж своей «Светланы» — его артиллеристы стреляли чуть ли не ежедневно. Вкупе с доработанными орудийными станками это привело к совершенно невиданной в российском флоте цифре — четыре процента попаданий с пяти миль. Если за флот не наших будет отстреливаться «Света», дела у наших будут тухлые. То есть как в Русско-японской войне моего мира, где стрелять-то они стреляли, а вот с попаданиями было весьма не очень…
— Ладно, — тряхнул головой Гоша, — быть по сему, должны же и у Макарова найтись несколько приличных артиллеристов. Вот только делить стороны на наших и ихних… Пусть наши будут синие. А твои — красные?
— Ну я же тебе не дедушка Ленин! Мои по определению будут зеленые, как крокодил Гена. А еще лучше — пусть они будут северные и южные.
После обеда я отправился к себе. Как всегда в такой (послеобеденной) ситуации, преобладающим чувством была лень… И кто меня за язык тянул, мало мне штатных дел, еще поплавать решил в ноябрьской водичке! Даже если в октябрьской, все равно дурак. Однако возраст имеет свои преимущества — почти за шестьдесят лет жизни я успел изучить свой организм и знал, что если сейчас дать ему вздремнуть пару часиков, то проснется он вполне конструктивно настроенным. Так что я закрыл свой кабинет, предупредил секретаря, что в ближайшие два часа меня можно беспокоить только в случае войны или визита императрицы, и принял горизонтальное положение. «Зря я все-таки у Гоши так обожрался в спешке», — мелькнула сонная мысль.
